На главную | Поиск
Вы находитесь в Хранилище файлов Белорусской цифровой библиотеки

Ирина Суглобова. Из разных книг


© Copyright Ирина Суглобова From: yanik@bues.ru Date: 7 Jul 1999

КОНЕЦ СВЕТА

1

Деток своих собираючи нынче в дорогу, все причитаю: не плачьте ж, молитесь там Богу! Не озоруйте -- степенно себя ведите, яблок не ешьте, а что не поймете -- так ждите. Здесь наказанье одно, так что там -- не скучайте. Только друг друга из виду не потеряйте. Слышишь ли, доча, по сторонам не дюже... Вслух же ей косу велю заплести потуже. Слышишь ли, сынку, там от сестры -- ни шагу. Вот я управлюсь -- сама с вами рядом лягу. Брошусь ничком, иль бочком, притулюсь или навзничь. Боже, не помню, молились ли дети на ночь.

2

-- Дети, читайте молитву перед обедом. Есть созову их, у стеночки встану следом. "Отче наш" -- пробормочат (взгляды зеленый да карий) -- шепотом робким дочка и, громко картавая, парень. Хлеб моя девка не пополам ломает -- брату побольше, трошки себе оставляет. Видишь, и мысли такие... мороз пробежит по коже. Девка, как девка. И хлопчик, как хлопчик, тоже. Дети, как дети... и жили б еще, как ныне -- гласную "и" распеваючи в каждом "Амине"...

РАЗМЫШЛЕНИЯ У ПАРАДНОГО ПОДЪЕЗДА, ИЛИ

ОТКУДА ЕСТЬ, ПОШЕЛ ФЕМИНИЗМ НА РУСИ

1

Я нашла, что к лицу мне тот вид головного убора, И по вкусу мой каменный хлеб, особливо, к винцу, И железный сапог был не мал не велик мне, а впору, Вот и жаль, что сносилось все, съелось и дело к концу. А какие подарки дарили мне встречные бабы, Ну, вестимо, Яги -- те, сподручны кому чудеса. Я дары те, царице твоей все как есть отдала бы, Да мне боязно, сокол, взглянуть тебе нынче в глаза. И будить тебя жаль, да и что ты проснувшись, увидишь? Разве ту, над которой когда-то на крыльях парил? Лучше спи. И пускай тебе снится наш тонущий Китеж И томит ощущенье еще не изношенных крыл. Пусть по блюдечку яблочко катится, катится мимо. Так уж вышло -- умею, что будет, что есть, говорить, Я за пьяное счастье -- была тобой, дескать, любима -- Размотала по свету судьбы своей рваную нить. А игла-самошвейка сама намудрует узоры: Города и поля, Божий Храм и палатка в лесу. И какая-то баба бежит от беды и позора... (Впрочем, здесь все не так -- я какую-то ересь несу). А какое при мне про тебя было третье-то диво -- Этак запропастилось -- теперь ни к чему и сказать -- Пусть царица твоя успокоится в сердце ревнивом -- Я уйду восвояси. И в дверь к вам не стану стучать.

2

А последний колпак износился -- так косы издергались тоже, И теперь от прохожих скрывать их резону и нет. Сапоги стерлись в пыль, но зато загрубевшая кожа Ни в снегу, ни огне не боится оставить свой след. Только руки мне тянут подарки, которые дали. Ан, да мало ли пигалиц мечется в жажде чудес, А чтоб не разбазарить, нашли что б лишь те, что искали Крючконосою ведьмой засяду в какой-нибудь лес.

3

А потом, чего лучше, вернусь к своим ласковым сестрам, И что есть все пропьем, и как сможем споем во хмелю: Что все соколы -- сказки, все ясно давно и подросткам, И что литературу нам следует делать свою. А что иглы да шпильки они... это ж для вразумленья. Ведь они, как родные, желали мне только добра. И я буду рыдать, упадая лицом к ним в колени, И божиться ни шагу не сделать с родного двора.

4

А пока я сидела с котомкой и думала это, Прошуршали шаги, глядь -- царевишна мимо идет, Впрочем, песенка спета. И это не дело поэта -- Всем знакомую сказку с конца рассказать наперед.

ПАЛОМНИЧЕСТВО

стишки подорожные

1

Вот и дал Господь попутчиков и путь. Вот и дал Господь ночлег и ночь в придачу. Я за счастье расплачусь когда-нибудь... И сегодня я почти уже не плачу. Вот и мысль, что греет душу мне и плоть: Не было беды и неудачи... Может, и тебя давал Господь Тем лишь, кто не выживет иначе.

2

Прозорливцу старцу отцу Николаю, что на острове Залитое возле Псковско-Печорской лавры. Остров Залитое залит по колено. Мы к нему подходим по воде. Желтая болезненная пена В каменной полощется гряде. Здесь река Великая теряет Облик рек, известный испокон -- И сама себе напоминает То ли море, то ли небосклон. Рыбаки торгуют судаками, Судна убаюканы волной, И рассвет размытыми мазками Всех рисует краской голубой. Раз в седьмицу им привозят хлеба. В остальном живут, кто чем богат, Над землей качнулся свиток неба, Словно занавеска Царских Врат. Плача, видишь: женщины и дети Семенят к церквушке через плес. Синеглазый старец, ставя сети, Выловит нас всех из моря слез.

3

А во граде Пскове-Пскове-Пскове Скоро-скоро-скоро зазвонят. Во кремле, во Троицком соборе Вечевой почудится набат. Вкруг кремля во Пскове повилика. Повело... хмелеет голова... На реке реке вельми великой Медленней становятся слова. Значимее и вкусней созвучья, Воздух гуще -- сладок, как вино. Церквы тут не лезут к небу в тучи, Но парят с землею заодно. Здесь земле союз времен подарен. Зорче зренье -- видно се окрест... Едет, вон, кудрявый смуглый барин Во свое именье через лес.

4

...А потом будет поезд, несущийся из Черновцов, Я не брошусь ему под колеса, а сяду в плацкарте. Разложив пред собою труды преподобных отцов, Кучу вкусной еды и маршрут на заезженной картой И до самой Невы будет поезд такое орать... Я подумаю, что в Черновцах любят музыку тоже, И, блаженно зажмурившись, буду всю жизнь повторять, Что уже ничего это слово напомнить не может.

5

В этом городе будет всегда девятнадцатый век. Все кошмары его -- затяжная его летаргия. Не сумеет никто приподнять этих каменных век, Опустила глаза оскорбленная насмерть Россия. Отпустили поводья, державшие этих коней, Но строптивые кони в причудливых позах застыли. И ветшают... Нева спит в гранитной постели своей, Летаргический сон... и дыханья не слышно от пыли... Убаюканный, спит кафедральный Никольский собор, И качает волна Александровско-Невскую лавру. Пусть взбесившейся прессы носящийся по ветру сор Не поставят в вину уходить не хотевшему мавру. Пусть всегда моросит этот дождь, так похожий на снег, Этот снег, так похожий на дождь, как на женщин природа... В этом городе будет всегда девятнадцатый век. И заснул циферблат на одном только времени года.

x x x

Помолчали мы с ним. Помолчали. Обо всем помолчали, про все -- Не отнять друг у друга печали, Лишь прибавить к чужому свое. Робко вскинув ослабшие руки, Не к объятью, а невесть к чему, Всякий смысл потерявшие звуки, Словно пряжу, держали судьбу. Вот на что так похоже движенье Этих несостоявшихся ласк -- Так растерянно нитей круженье Затевает свой ветреный пляс. Когда связанное в одну нитку Распускают на пару клубков, Исправляют ли этим ошибку? Или ищут подобья оков? Эти нити настоль устарели, Что не видно почти ничего, Оттого так ладони потели, И слезились глаза оттого. Изнывая в подавленном стоне, Так рука от руки далека, Что на донышке каждой ладони Обживется такая тоска. И, покончив с нелепой работой, Прячь хоть в ладанку, всяк у себя, (Украшать кружевами блокноты Или пробовать прочность гвоздя?) Сколько ниточке этой не виться, (Сколько с образом всяким хлопот) -- Ведь обронишь -- клубок распрямится, И друг к другу опять приведет.

x x x

Когда никого, и при том ни зеркал, ни озер, ни колодца, Ни праздных стекляшек, где все отраженья пьяны, -- Затихнув, лицо мое снова твоим обернется, С твоим выражением непоправимой вины. Извне для меня той вины очевидна нелепость, Но где-то в душе так желанна она и мила... На ней-то и зиждется дней моих вечная крепость, Которую я, что ни час, то сжигаю до дотла. Мне эту вину так захочется спрятать в ладони, И странная сухость ладоней меня обожжет, И в уподобленье безумстве бесстыдстве бездонье Увязну пока не споткнусь иль пока кто-нибудь не войдет... Я так отдыхаю, пока я бываю тобою -- От злости, от боли, от тяжести дней и греха, Лишь страх обоюдности метаморфозы, порою, Приводит в себя, возвращая к истоку стиха: Мне мнится тебя в зазеркалье покинула дева, И там захлестнул окаянный безжалостный стыд, И судорогой сводит слепого бессильного гнева Моих непрощенных и не отомщенных обид.

x x x

Авансцена моего паденья -- Два окна и лестничный пролет, Свет с эффектом снежного круженья, Яма подворотни, гололед. Голых веток рваная кулиса, Голый незатейливый король, Каскадерша или же актриса, Взятая на маленькую роль, Суетно заботится о платье, Тщится костюмировать стриптиз... Кто твою комедию оплатит Телом, опрокинувшимся вниз? Как подушкой, брошенной с балкона, Я в пролете, я пришла смотреть, Я пришла похлопать -- для поклона Выбегает всклоченная смерть. Брао мем. Мы разминулись где-то, В драме я не занята твоей. Я прошла, проехала все это И не оглянулась у дверей. Я -- прохожий -- мимо проходящий. Мимопроходящая -- а я? А оркестр-декабрь гудит звеняще, Озорнее мая соловья.

ДВОЙКА ПО МАТЕМАТИКЕ

"Прими... и со святыми упокой..." Не всхлипнуть бы -- моих проснутся двое. Срываюсь на скулеж, на песий вой: не надо детям этого покоя! Смириться... ждать веленья Вышнего, сто раз читать псалом за словом слово... Но, снова начиная с одного, я, доходя до двух, сбивалась снова. К чему тогда... зачем все, черт возьми?! (Слаб бабий ум, и я уже сломалась) Вот бабушка считала до восьми, и то однажды двух недосчиталась. Побито, спит дитя на кулачке, заплаканные вздрагивают веки. Не успевать по ма-те-ма-ти-ке -- вина. Но жизнь так зыбка в человеке... -- О чем ты так? -- она меня поймет. Я, плача, ей листок газетный тычу. -- Вот: восемьсот детей убитых. С О Т... Представь: почти что сто... почти что тыщу. Она накинет ветхое пальто, и, рубль нашарив, ни о чем не спросит, но вставит: -- восемь сот -- совсем не сто. Ты так представь себе -- сто раз по восемь. И купит хлеб всем и себе тетрадь, и брату рыжий апельсин на сдачу. ...она умеет правильно считать. Она и не должна считать иначе.

x x x

Проехав меж добром и злом, Я плоть теряю вместе с платьем. Прорехи в промысле твоем, Твоих обманов и объятий Понятен горестный удел. Я становлюсь не сумасшедшей -- Душою всех небесных тел, Иль плотью света звезд умерших. Пока прогресс и суета, Пока история и числа, Я -- плата меньше пятака, Я -- только слабый отблеск смысла. И все ж я так тебя люблю, Хоть режь, хоть кинешь -- не убудет. Себе я голову срублю И вам подам на алом блюде. Пленительный, мой долгий плен Ты сам разрушишь, подытожишь... Я становлюсь... я стала т е м... Чем никогда ты стать не сможешь.

x x x

Поселюсь в телефонном проводе, Где твой голос простужен и тих. В шумном городе спросят: а повод где? Я навру: мол затеяла стих. А на самом-то деле -- подслушивать -- В твоих долгих сонорных тонуть. Штопать в сердце прорехи-отдушины, Коль обидит тебя кто-нибудь. Беспризорные звуки заласкивать Всхлипом, если ты слышишь отказ, Бинтовать тебе рваными связками Вены вскрытые брошенных фраз. А на самом-то деле -- блаженствовать, Жить, расплавясь в курильницах слов. Все равно, в чьих там жен или девственниц Этот яд перелиться готов. Не гадаешь, лишь трубки касаешься, Впившись в звуков густое вино. Только слышать, что любишь, что каешься, А кого и пред кем -- все равно. И не в вечность чванливую свататься, Перельюсь я в единственный звук, А на самом-то деле, чтоб спрятаться И от губ твоих и от рук.

ДОЧЕРИ ЕВАНГЕЛИНЕ

У тебя такие на небе тезки, У тебя такие сестры в Эдеме, Что тебе и на земле этой плоской, Не должно казаться пагубным время. Я задам тебе всего две работки -- Вот -- поломанная сызмальства прялка, Вот -- рассыпанные в бусинки четки, Соберешь, как станет время не жалко. Прежде выучишь нить первопричины, Чтобы жизнь в стекляшках праздных запела. В остальное пусть играют мужчины, Остальное все не женское дело.

x x x

Не москвичка, зачем, прихожанка Этих старых домов и дворов, Словно старческой выправки галка Над собором расхристанных слов, Где уместна моя нелюдимость, Мой испуганно-всклоченный вид, Эта старость с залетом в старинность, Что вот-вот за строку улетит. Я предмет запустенья в квартире, Устаревших пристанище слов, Призрак призрачности в этом мире И друзей моих, и городов. Принадлежность тех старых кварталов, Где слезится без повода взгляд. Где в подтеках бескровных и ранах, В мелких ссадинах всякий фасад. А когда это все обустроят, Подмалюют -- не то чтоб уйду, Бог меня как слезинку уронит Где-нибудь на другую беду.

x x x

О мать, чей голос звучит во громе, Приди пожить в этом утлом теле, Чей взгляд насквозь прочертил ладони, Сквозит в пяти лепестках сирени. О мать, чья сила жгуты свивает Гремучих змей. Пресноводных лилий Щепоти запросто раскрывает -- Чтоб мир пронзить совершеноством линий. О мать, учившая чад молиться Над каждой чашею -- Авве Отче... О мать, чья мудрость себя стыдится Под несвлекомой фатою ночи. Во мне, внутри изнуренной боли, Такая радость вот-вот проснется. Она -- творившая меня воля -- Мне улыбнется.

x x x

Поэты умирают в нищете, В безвременности, лучше -- под забором. Всего сподручней -- схимником иль вором. Почившие на лаврах -- мол не те. А ежели при жизни издают, И ежели живым с войны вернулся, И был женат, семейный пел уют, Ну тут уж всяк и каждый улыбнулся. Приходится просить учеников, Чтоб шли они купить твоих стихов. Чтоб не пылились втуне книжк тыщи. Раскройте ж так добытый фолиант. Сподобился, как Моцарт, как Рембрандт, И Винокуров умереть, как нищий.

x x x

Котомка, посох... Ваш багряный плащ... За дверью стало быть не запылился, А борщ весь вышел: слшком был горяч Спор бытия и быта разрешился. Знать белых флагов влажных простыней За дверью в срок не вывесят однажды. Нет ближних ни жены ни дочерей. Два парашюта и откажут дважды. Когда уже откажет запасной Ваш эшелон, Уйдут жена и дети, Что может удержать еще на свете, Когда б не стол -- рабочий стол простой. Но там, где в борщ морковку не крошат, Жена не суетится над постелью, Как на войне опасен каждый шаг, Любых два шага могут быть смертельны.

Last-modified: Wed, 07 Jul 1999 05:24:02 GMT
World LibraryРеклама в библиотекеБиблиотека не предназначена для детей! Проект Либмонстра, партнеры БЦБ - Украинская цифровая библиотека и Либмонстр Россия https://database.library.by