Александр Башкуев. Убить Архимеда


 © Copyright Александр Башкуев
 Email: footuh@netscape.net
 Date: 14 Nov 2000
 Date: 24 Dec 2000
 Date: 20 Jan 2001


     Последним оплотом эллинского мира на пути
     захватчиков-римлян стали архимедовы Сиракузы.
     Долго держался сей славный город,
     благодаря уму и изобретениям Архимеда.

     "Когда к нему подошел римский солдат, Архимед
     решал очередную задачу. Убийца спросил его:
     "Что ты хочешь?" -- и Архимед отвечал:
     "Отойди, ты заслонил мне солнце!"

     "Детская Энциклопедия".


     Марк Юнний Брут (он же -- Марцелл)... ...убил Архимеда...

     "История Римской Республики"

Часть первая. Марк Юний Брут


     В  небе  загрохотало  и на  землю  упали первые капли дождя. Люди стали
подниматься  с  земли,  старый  Ларс  вытянул  из  костра  горящую   головню
покрупнее, а  молодые  солдаты - вылавливать раскаленные угли и складывать в
обмазанную глиной  плетенку. Я тоже встал с разбитой скамьи,  вытащенной  из
ближайшего дома, и приказал:
     - "Всем в укрытие. Чихом Архимеда мы не убьем, а соплями - не напугаем.
Пошли".
     Наш лагерь располагался внутри огромного, разбитого  войною  и временем
здания, притулившегося у крутого  склона местной горы на широкой полукруглой
площадке,   выдолбленной  прямо  в  скале.  Задняя  часть  скалы  постепенно
загибалась кверху  и изнутри  все  это выглядело неким  подобием четвертинки
яйца.  Сооружение  господствовало  над  зданиями  внизу  и  я  установил тут
гигантскую  катапульту,  захваченную  нами у грекосов.  Когда  местная мразь
чего-то  волнуется,  пары  камней хватает  на то, чтоб  они  на  пузе  к нам
приползли -- моля не рушить их крохотные дома.
     Да  и  акустика здесь хороша,  - отдаешь  приказ,  а  слышно  -- далеко
вокруг.
     В начале  войны  мы входили в  такие вот города,  а  там  --  греческие
домишки  --  один на  другом. Не люблю  я их, - глухие  стены, узкие окошки,
плоские крыши,  а на них -- балеарские пращники африканцев... Не один легион
полег в таких городках,  да теснинах, пока да нас не дошло -- "Не входить  в
город"!
     Довольно пары тяжелых катапульт на высотах и мерзкие греки сами выносят
ключи от их мерзкого города...
     Правда, для этого нам сперва пришлось разбить греков,  да забрать у них
катапульты -- в Риме у нас таких пока что не делают. Пока. Ну, да не беда --
главное, - Осознать Принцип.
     Главное,  что мы поняли,  -  Легионам нужен  Простор  --  "пространство
маневра"! Тогда и не повторится то, что при Каннах...
     Ларс рассказал нам, как африканцы разделались с  нами при Каннах, - так
что  я  теперь  больше  всего  боюсь  потерять  вот  это  -  "пространство".
Черномазые здоровей и крепче любого из нас, но им  не хватает воображения  и
дара видеть бой - целиком. Всякий раз, когда  за нами "пространство", как бы
ни началось то, иль -- иное сражение - мы ломаем врага. Ну, а ежели нет...
     Живым я им не дамся. Ларс старше меня на каких-нибудь пять лет, а после
пары  лет  плена  у него вид, как  у столетнего  старика. К тому же Ларс  из
этрусков,  а им  африканцы  дарили жизнь, думали настроить  их  против  нас.
Римлянина же - не пощадят.
     Я не хочу вспоминать, что черные делают с нашими, так  что мы их в плен
не берем. Ни мы их, ни  они - нас. Ну, да это и  -  к лучшему. С черномазыми
хотя бы понятно -- кто друг, а кто... Мерзкие грекосы...

     Чуть-чуть о  себе. Меня зовут Марк. Марк Юний -- глава Рода Юниев. Мы -
плебс и все,  что у моей  семьи есть  за душой  - восемь с половиной  югеров
земли за городом, да дом на Авентинском холме. Не так уж и много, - у многих
лишь  по три  югера, а  на прокорм семьи нужно пять, но и не мало,  -  у нас
батраки. Никаких рабов, разумеется.
     Мои  предки были солдатами. Простыми наемными солдатами  и  поездили по
миру. Говорят, много  лет назад один  из них  служил  вот  в этих, проклятых
богами, краях. Интересно, что здесь было тогда? Я даже вздохнул:
     - "Дорого бы я дал за то, чтобы знать, что это было за здание".
     Я ничего не имел в виду, но буквально через пару минут  снизу раздалась
ругань и крики, а мой друг и советчик Ларс закричал:
     -  "Пошевеливайся,  греческий смерд, великий  центурион изъявил желание
тебя видеть".
     Мои солдаты приволокли  и  швырнули  к моим ногам моего переводчика.  В
день, когда мы взяли город, нашей Авентинской когорте  - за особую храбрость
дозволили разграбить всю эту часть. Ну  и - ребята под горячую руку перебили
немало  возможных  рабов, а  вот  этого  -  пощадили.  Он  бежал  по  улице,
прихрамывая на  обе ноги с корявой нелепой клюкой и огромным  мешком. Ребята
решили, что у него в мешке золото и решили отнять.
     Когда старикан  стал драться клюкой, ребята чуть животики  не надорвали
со  смеху. Он их так насмешил, что они с ним забавлялись  как кошки с мышью,
пока один  из  них,  подкалывая  старикана кончиком боевого меча, не зацепил
мешка,  а тот  - разорвался. Из  дыры  посыпались свитки  книг  и ребята так
разозлились,  что  чуть  не  убили  старого придурка.  Они  даже  в  сердцах
размотали пару свитков  - думали, что может внутри были денежки, ну, а потом
решили привести старикана ко мне: в  нашей сотне я один умею читать и писать
и  они  решили, что  в  свитках могут быть  какие-нибудь забавные штуки  про
зарытые где-то сокровища, или что-нибудь занимательное: про ведьм там, или -
греческих шлюх.
     К сожалению, свитки оказались на  греческом, а  я не знаю  их  птичьего
языка. Поэтому, раз город мы уже взяли, я приказал сохранить придурку жизнь:
для тяжелых работ он  был уже  слишком стар, но мог повеселить нас  за время
осады. К тому же  греки  известные шутники, да проказники - в  ближнем бою у
них  душа  в  пятках, но пока  дело не  доходит  до  кулаков, они -  великие
выдумщики. Только поэтому  мы  до  сих  пор и не  поймали этого Архимеда.  А
старикашка знал нашу речь и за эти месяцы немало нас позабавил.
     Поэтому когда старикан  протер глаза (ребята выдернули его из постели),
я спросил:
     - "Что здесь было раньше?"
     - "Театр, ваша милость".
     Ребята загоготали, а я нахмурился и сказал:
     - "Бесстыдный вы народ,  греки.  Небось  бегали здесь нагишом со вторым
привязанным членом,  да размалеванной  рожей и потешали толпу. Видал  я ваши
комедии,  -  это мерзость.  Когда мы  возьмем  вашу  драную Грецию,  клянусь
Либером, - мы запретим все так называемые вами -- театры".
     Старикан огляделся  вокруг, будто видел все это в первый  раз, отпихнул
руки моих людей и подошел  к обгорелой стене разбитого здания, погладил ее и
тихонечко отвечал:
     -  "Ты не видел  настоящего  искусства,  варвар.  Ты  привык  к  пошлым
комедиям и простым фарсам, коими вас потешают на ваших же Сатурналиях. Здесь
же когда-то шел Софокл, да Эсхил... Когда-то Сиракузы были Столицей Западной
Эйкумены,  а  это называлось  театром Диониса.  В  честь Дионисия.  Дионисия
Старшего...  Самого Великого, кровожадного  и ужаснейшего из наших царей! Он
был такой же вот варвар, как и все вы..."
     Мои ребята обиделись, Ларс даже ударил грекоса по лицу:
     -  "Ты  посмел  звать  нас  -  варварами?!  Ты  говори,  да  думай, что
говоришь!"
     Грек испуганно оглянулся на меня и промямлил:
     -  "Я  хотел  сказать,  что  вы - римляне  -  не  понимаете  подлинного
искусства. Вы же не знаете наших богов и героев, чтоб..."
     Тут мои ребята покатились со смеху:
     -  "Во  сказал!  Это у грекосов-то  -  герои?!  Да у  них  целые  армии
разбегаются при  одном  виде  наших орлов.  Все греки скоро склонятся  перед
мощью  римских  когорт, -  стало  быть  наши  боги  сильней ваших! Чего  его
слушать, тоже  придумал  -  трагедии про каких-то  там греков, -  то ли дело
история про дочку зеленщика, иль - палатинскую вдовушку!"
     Ребята так разгорячились, что чуть не порвали жалкого ублюдка на части.
И  не буду же  я ссориться  со  своими  людьми  из-за  какого-то старикашки.
Поэтому я откашлялся и приказал:
     -  "На колени, мерзкая сволочь. Говори -- "Я -  греческая  гнида, прошу
прощения  у  благородных граждан Великого Рима за  то, что  оскорбил  их  по
скудоумию  своему. Прошу прощенья  за то,  что небеса еще терпят наш подлую,
мерзкую  расу Изменников  и молю римских  солдат о пощаде. Ибо  в отличие от
них, я больше всего на свете ценю мою продажную шкуру!" Говори, пока жив!"
     Грек обернулся, обвел глазами моих  людей, потом  его старческое личико
сморщилось  и  стало  похоже  на  печеное  яблочко.  Губы  его  затряслись и
старикашка заплакал. Затем он встал на колени и просил у всех нас прощения.
     Мои  ребята, хоть  и горячие,  но отходчивые.  Поэтому они только пнули
старикана пару раз  пониже  спины и снова  расселись  вокруг  костра посреди
бывшей сцены. А я уже спокойным тоном спросил:
     -  "Почему  же вы,  греки, не хотите  играть перед нами ваши  трагедии?
Презираете, или что?! Только подумай, прежде чем отвечать".
     Грек боязливо оглянулся на моих головорезов и проскулил:
     - "Возможно мои  соотечественники привозили к вам в  Рим наши трагедии,
но... из всех них  лишь одна  и  могла иметь  бы успех.  Если уж  вам больше
нравятся истории про дочку зеленщика, актеры будут играть про зеленщика - им
тоже надобно кушать".
     Ребята переглянулись и заговорили за жизнь,  -  наша когорта называется
Авентинской,  а стало быть - все мы плебеи и знаем цену трудовому оболу. Вот
только  Ларс буркнул  что-то про то, что  если бы  показали  что-нибудь  про
Либера, или даже патрицианскую Юнону, он может быть и посмотрел бы,  а какая
ему радость  смотреть на каких-то  там -  греков. Но  я  только посмеялся  и
отвечал,  что  когда-нибудь еще наш  -  римский  автор напишет  про  братьев
Горациев, или даже самого Энея и мы утрем нос всем этим грекосам.
     Ребята удивленно  посмотрели на  меня, но промолчали - про нас, римлян,
говорят, что  у нас  крепкие головы  - в  самый раз для  драки,  но  слишком
крепкие для  всей этой тряхомундии вроде философии, или трагедий. Возьмем  к
примеру Платона: старикашка мне много трепал про этого мудреца и даже книжку
читал  -- "Республика"  называется. Там много всякого  дерьма  наворочено  -
вроде "удобообозримости", или там -- "избираемости".
     Я  ж понимаю так, - больше земли - больше  рабов, богаче народ, так при
чем  здесь  "удобообозримость",  да  "избираемость"?  Да  и  кто  согласится
выбирать в правители самого умного? Самого богатого - да, это я понимаю: раз
сумел деньги  нажить - значит  умный. А самых умных у нас выбирают  консулом
лишь во сне, да в сказках.
     Нет, - дурацкая книжка. Но были в ней и забавные мысли. Я даже велел их
переписать  на  отдельный  свиток, даже  соскоблил  для того  какого-то  там
Еврипида, чтоб был  чистый  пергамент - старикашку  чуть не  хватил удар при
виде того! Но я заставил его  перевести только то, что мне там понравилось и
часто перечитывал ребятам эту "Республику".
     Однажды мы  сидели в кружок и читали  Платона, когда мимо нас на лошади
проезжал наш командующий  со своей свитой. Он остановил коня,  слез с него и
похвалил:
     - "Просвещаешь людей? Молодец. Что это у тебя?"
     - "Платон, Ваша Честь. "Республика", Ваша Честь".
     У командующего округлились глаза.  У него затряслись руки от нетерпения
и, потянувшись за свитком, он прошептал:
     - "Ты читаешь Платона для обычных солдат? И они понимают? Ежели так, то
с такими мы в два счета завоюем весь Мир!"
     Тут он развернул свиток. Уставился на десять предложений в самом начале
бесконечного рулона пергамента, растерянно посмотрел на дальнейшую пустоту и
пробормотал:
     - "Что это? Ты говоришь, что это Платон, но тут же нет ничего!"
     Я отдал Честь командующему и отвечал:
     -  "Там - много  лишнего. Так я приказал все лишнее вымарать и осталось
лишь это. Это мы и читаем".
     Надо было видать лицо Марцелла. У него был такой вид, что он собирается
то ли  взорваться  от  хохота,  то ли  заплакать.  Потом  он пришел в себя и
сказал:
     - "Сократить Платона  до  десяти  предложений?!  О небо, какой же ты  -
Брут... Дурак... Да что ты понял - в Платоне?!"
     Он так разозлился, что швырнул мне свиток, даже не читая его. Швырнул и
хотел уже ехать. А я развернул Платона и прочел:
     -  "Республика. Слово "Республика" означает -- "Народная Власть". Народ
есть источник, выразитель и  исполнитель  высшей Власти в любом государстве.
Каждый гражданин Республики во всем и всегда равен любому другому гражданину
и имеет с ним равные Права и Обязанности..."
     Марцелл  застыл  на пол-дороге, затем  обернулся через  плечо и мы  все
увидали, как вдруг побледнело его лицо. Он  молча спешился, отнял у меня мою
книжку, развернул ее и прочел:
     - "Всякий гражданин  республики  имеет  равные  права  в  использовании
ресурсов  и  богатств  государства.  Любой  гражданин..."-  он  не  дочитал,
медленно свернул свиток и хриплым, изменившимся голосом выдавил:
     -  "Да ты, Марк Юний Брут, даже больший Дурак, чем думаешь выглядеть...
Я бы  хотел перечесть твою  книжку -  внимательней.  Верну  через пару дней.
Читатели..."
     В общем,  вернул он  нам нашу книжку через неделю, а через месяц ее уже
наизусть знала вся наша когорта. Я уже говорил, что  мы - авентинцы и соседи
друг другу, так что рассказы  о моей книжке быстро разнеслись по всей армии.
Вы не думайте, что  раз  мы плебеи, так и -  вообще полные дураки.  В каждой
сотне у нас есть по два-три грамотных, а для уроженцев Авентина - беднейшего
и населеннейшего квартала Рима - это уже немало.
     Да,  мы пехота - мясо  для этой войны.  Нами  командование затыкает все
дырки в порядках и если  война затянется  еще лет  на десять, Авентин станет
кварталом женщин  и стариков. Если, конечно, они все там не вымерли. Из дома
пишут, что  матушка  очень  плоха, а младшая сестра умерла  с  голоду  в дни
Блокады.
     Мы Юнии  -- Род  Солдат  и нам не  привыкать к тяготам, но  представьте
себе, что творится у прочих. Когда  я был маленький, мои родители мечтали  о
том, что хотя бы один из нас займется чем-нибудь "благородным", поэтому меня
и отдали учиться на ритора. Там мне и дали мою кличку - Брут. Я никак не мог
запомнить  простейших вещей, коим нас учили  греческие учителя, а  кулаки  у
меня - солдатского сына  таковы, что даже служки не решались меня лишний раз
выпороть. Так вот я и остался Брутом и неучем...
     Потом  началась Война и отец  со  старшим братом ушли  с армией консула
Варрона  воевать с Ганнибалом. Потом Варрон  и прочие  патриции прискакали в
город  с  известьем  о том, что вся  наши погибли при  Каннах. А  мы  только
плакали, да ругались, что погибла-то не армия, а - пехота. Плебеи...
     А патриции-то ускакали на своих лошадях. Ну да не нам, плебеям, судить.
Они ж благородные, - наша жизнь не стоит ногтя на их пальце.
     В общем, после Каннской  битвы все  наши союзники,  вся греческая мразь
предала нас и побежала лизать задницу черномазым. Самое главное, что от Рима
отпали Сицилия и Кампания -  самые плодородные районы Республики.  И  настал
первый Голод.
     Тогда  матушка  собрала  все,  что  у  нас  было, и  вместе  с  другими
плебейскими  женщинами пожертвовала  это  на оборону нашего Рима. Сейчас  из
Рима пишут, что патрицианки вроде бы тоже отдали все свои побрякушки, но это
все чушь: патриции кормятся за казенный счет из римской  казны  и пользуются
общественными  землями, как своей  собственностью,  а мы - плебеи принуждены
крутиться только с тем, что у нас есть. Они ссыпают  крошки со своего стола,
а мы - отдаем последнее. Нет, Платон был - мудрый мужик...
     В общем,  пошли мы с братом в армию добровольцами. Поставили нам задачу
- в составе Авентинской когорты  очистить от черномазых Сицилию и обеспечить
подвоз продовольствия в Город. В Сицилию, - так в Сицилию.
     Сели мы на корабли и поплыли на юг.  Все море было  перекрыто вражеским
флотом,  поэтому наш командующий - Марцелл приказал отплыть ближе к ночи - в
непогоду. И вот - представьте себе: кругом гром  и молнии, а дождь льет, как
из ведра - мы уже видим берег Сицилии и тут - флот черномазых.
     Мы шли с погашенными огнями,  да и они двигались тайно, так что увидали
мы друг друга только после того, как столкнулись чуть ли не  нос к носу. Ну,
у  черномазых  на  такой случай  всегда на борту  балеарские пращники  - как
начали они по нам палить, только держись. У нас-то - пехота - к  таким делам
не приучена.
     Ну, и первым же камнем попали в голову  моему брату  и - наповал. Я так
разозлился - мочи нет, что вскочил и заорал, что есть силы:
     -  "Вставайте вы, трусы! Мостки - сюда.  Сейчас мы искупаем  в море всю
эту мразь..."
     Ребята тоже смекнули, что от пращи под бортом не  насидишься, поднажали
на весла и  - прямо в борт африканской квинквереме.  А там абордажные мостки
через борт и - пошла потеха. Вся эта балеарская сволочь хороша  лишь камнями
кидаться, а как дело дошло до меча - трусы ужасные.
     В  общем,  - сделали  мы их,  да  и ребят  наших, что были  прикованы к
африканским веслам -  освободили.  Обычное  дело. Это в  нашей армии  мы  --
плебеи  - на  веслах, а у африканцев на  это - рабы. Поэтому-то черномазые и
боятся драться на  море: если  они врываются на наши корабли,  то все гребцы
берутся за оружие и метелят врагов до последнего. А вот если мы забираемся к
ним, мы  тут  же разбиваем цепи и  их  же гребцы  бьют своих  же  мучителей.
Африканские  корабли  вообще-то  лучше  и  гораздо  быстрей  наших,   но  их
собственные гребцы, стоит им заметить наши триремы, тут же бросают  грести и
- дело сделано. Можно, конечно, говорить, что и мы, римляне, в этой Войне не
во всем правы, но сдается мне, что черномазые успели насолить всему миру сто
крат крепче нашего.
     В общем, посреди  драки я увидал,  как один из вражеских кораблей хочет
улепетнуть, покуда мы  разбираемся с  основною эскадрой.  Да и корабль-то не
такой,  как все  остальные  - здоровей, чем карфагенская квинкверема - сущий
дом  на  воде.  Так  я,  чтобы  не  ждать  мостков,  прыгнул  просто  так и,
разумеется, сорвался с высокого борта.
     Так я,  чтобы не упасть в море, бросил меч в  воду и выбрался на борт с
пустыми руками. А там,  прикиньте мой  ужас, не тощие балеарские пращники, а
здоровенные черномазые. Сперва они меня не  приметили - дождь, гроза  - сами
понимаете, но потом увидали и повалили всем скопом.
     А я вырвал ручку из пустого весла и  на  них. И,  представьте себе, мой
покровитель - Либер помог мне: я попал своей деревяшкой одному из черномазых
по голове, он покачнулся и крайний  из гребцов удавил его собственной цепью,
а другой раб  откинул мне ногой меч  упавшего. Ну, с мечом-то мне расклепать
цепи  ближайших гребцов труда не  составило, а  толпой мы  черномазых просто
размазали...
     Когда дело закончилось, оказалось, что нас за это время здорово отнесло
в море, а всех моряков мы по глупости перебили, так  что к берегу мы подошли
только  под  утро. Когда наши  ребята  увидали, что с  моря к нашему  лагерю
ползет этакое чудище, у нас заиграли тревогу и все думали, что сейчас пойдет
другая потеха. А когда поняли, что это  всего  лишь - я,  все так удивились,
что расспрашивали меня о том, как мне  удалось захватить флагманский корабль
черномазых с их походной казной до тех пор, пока у меня язык не отсох. А сам
Марцелл  долго смеялся  надо мной и  приговаривал, что я  - настоящий Дурак.
Таких Дураков еще он не видывал, - это  ж надо - бросить оружие и  полезть в
самое осиное гнездо африканцев  с  вообще -- без всего!  Так что после этого
вся  армия стала звать меня не иначе,  как  - Брут.  Брут  означает "Дурак".
Центурион  "Брут".  А сотню  мне набрали как раз из тех бывших гребцов, коих
освободила моя природная глупость.
     Впрочем,  большинство  из   них   погибли  через   какой-нибудь  месяц.
Черномазым не понравилась наша высадка  на Сицилии и они послали против  нас
целую  армию.  Но  мы  хорошо надавали африканцам  по шишкам и  они  ушли  в
оборону.  Вот  тогда-то наш  полководец, великий Марцелл, и  решил атаковать
крупнейшую африканскую базу в Сицилии - чертовы Сиракузы.
     Сиракузы были нашими союзниками до этой Войны, да не просто союзниками,
а -- Союзниками!
     Люди добрые говорят, - вот  эти вот все машины,  что наш флот топят  --
сделаны на наши римские денежки. То, что флот черномазых в десять раз больше
нашего, а всякий корабль -- в сто раз лучше, было ясно сто лет назад! (Кто ж
мог знать тогда, что их рабы -- все за нас?!)
     И вот, якобы,  мы подрядили этого Архимеда, чтоб он  наделал  всяческих
штук  -- топить  африканские  корабли. Так сей  "мудрец" на  наши же денежки
первым делом  отстроил собственную Ортигию -- крепость в сердце  залива.  На
ней установил все свои механизмы, да говорил нам при том, что это все --  на
случай вылазки черномазых. А денежки -- прокутил!
     С  первых рук доложу, - когда мы  вошли в этот город -- бедность кругом
ужасающая! Ребята  плевались, - местные  продавали своих же детей -- в шлюхи
для "мудрецовых" механиков! Войдешь в один  дом -- стены голые,  а дети муку
пополам с золой жрут! Войдешь в другой -- стены  в росписях, а на них  голые
девки, да  мужики --  черти чем занимаются! А  кругом  -- позолота,  сушеный
изюм, да фиги с финиками... Уж на что, -- патриции - сволочи, но такого даже
у них отродясь не было! Аж, - ком к горлу...
     Вот --  вроде война, а мои мужики... Краюху своего  солдатского черного
хлеба  напополам, и --  деткам греческим, а они --  как воробьи...  Голодные
все... Пузатые и голодные...
     Зато богатеев местных  мы  -- знатно  прищучили!  Я же  говорил вам  --
думали, что у этого старика золотишко -- ежели б и вправду хоть одну золотую
монетку  нашли, -  удавили  б  паскудника на веревке  от его ж  собственного
мешка! Это ж надо, чтоб свой же народ -- до такой нищеты довести?!
     Вы не  поверите, -  освободили  мы  всю  Сицилию  -- за  три месяца!  В
карфагенских крепостях там -- на западе побрыкались чуть-чуть, а так -- весь
остров, как перезревшая фига,  сам грохнулся к  нам в объятия. Вся  деревня,
все труженики -- все за нас! Только лишь Архимед со  своими  дружками  здесь
воду  мутят... Ну да, -  уж недолго ему...  Сколько веревочка-то не вейся, а
кончик-то -- вот он!
     Самое  поганое  во  всем  этом то, что... В  общем, - предали они  нас.
Сперва... Сами греки  говорят, что их тиран -- Гиерон был не такой. Все  они
-- тираны -- одним миром мазаны, но он хотя бы с налогов на этих "механиков"
кормил простой люд. "Механикам" это все ужасно не нравилось и сразу же после
Канн...
     Все  в  те дни думали,  что  Ганнибал решится  на штурм и львиную часть
гарнизонов  --  с  Сиракуз,  Тарента, Капуи и так  далее  - вызвали в Рим. А
"механики" без хозяйской руки -- сразу же взбунтовались. Черномазые отвалили
им  тогда  недурной  куш  --  город  весь  пропах африканскими  финиками,  а
черепками пунических амфор -- сегодня пора дороги мостить...
     Финики...  Помню день начала этой Войны.  Я был тогда  в школе, - так у
нас прервали занятия и сказали:  "Война!"  Вывели всех и  повели  на Марсово
поле -- принести Присягу Республике...
     Дорога  шла через  рынок, а там -- у ворот обычные черномазые торговали
своими  "дарами  Африки". Господи,  на всех рынках перед  самой Войной  были
сплошь  "черные" - как же мы их тогда ненавидели! Вот и  в  тот раз, - толпа
уже начала громить их прилавки и появились судебные приставы  с ликторами --
следить, чтобы не было мародерства. И главный ритор нам говорил:
     - "Мы не нарушим наших законов! Все африканское должно быть уничтожено.
За  каждую  взятую вами  "черномазую" вещь  вы  должны  заплатить,  иль быть
осуждены, как  разбойники! Но  ежели вы  заплатите  -- пойдете  под суд, как
Изменники Родины! Всякий ваш обол, любая полушка в черномазой руке -- лишний
камень  в праще чернозадых  бездельников! Купив простой финик, вы  поощряете
"черноту" на новые преступления!"
     Я никогда  не ел фиников... Зато я их нюхал. Мы шли по разбитому рынку,
гоня палками пред собой  всех этих торгашей-черномазых и  африканские финики
хлюпали у нас под ногами. И  запах стоял такой сладкий... По сей день помню,
как  я шел и слюнки глотал, -  мне  было... Тринадцать... Да --  тринадцать.
Вечность прошла.
     Да... В общем, - изловим мы этого Архимеда - пожалеет, сволочь, что его
мама на свет родила...
     Впрочем,  у  командующего на этот  счет другое  мнение: он говорит, что
Архимед - величайший ученый, так что нельзя его убивать  и вроде  бы даже за
живого Архимеда  обещают огромные деньги. Но мы  с ребятами  думаем, что все
патриции -  одним миром мазаны. Видать этот самый Архимед такой же патриций,
как и Марцелл, иль какие военные тайны имеет, иль -- знает гадости про наших
правителей, вот и... В общем, - ворон ворону глаз не выклюет.
     А про Архимеда  мне мой старикашка всю правду рассказывал: оказывается,
этот самый Архимед  учился  в  Александрии.  Александрия  - город  в Африке.
Видно, во время  этого  обучения этот  гад  и продался,  а мы столько лет не
могли его распознать!

     Путь  к   Сиракузам  лежал   через   забавную  местность   --   Высоты.
Эпаполийские. И вот на самой  маковке этих самых  Высот  африканцы  и встали
лагерем, а обойти их  --  никак! Говорят, именно из-за этих Высот Сиракузы и
продержались столько лет греческим государством против самого Карфагена! Без
этих Высот Сиракузы было  не  взять,  а без  Сиракуз  --  прощай,  доступ  к
пшенице...  А тут  как раз из  дому  пришло  мне письмо, как  сестренка  моя
померла в Риме с голоду...
     В общем, пошел я к Марцеллу и сказал - так мол и так... Прошу поставить
меня с моей сотней первыми.  Мне без этих Высот -  жизни нет, а бывшим рабам
должно  Кровью  смыть свой прежний Позор. Дело  было перед Советом,  на коем
решалось  -  штурмуем ли  мы Сиракузы,  или  сперва  разберемся с западной -
африканской  Сицилией.  Так  Марцелл  передо  всеми патрициями обнял  меня и
сказал:
     - "Спасибо, Дурак. Да хранят тебя и твоих людей великие Боги..."
     Боги сжалились: из  почти двухсот людей  моей  сотни  после атаки Высот
выжило нас  - восемнадцать... Это много. Две  других "первых"  сотни полегли
полностью.
     Представьте себе, - мы лезли вверх по проклятой  скале, а на нас сверху
сыпались  стрелы,  камни  и  другое дерьмо.  А  когда  мы  долезли,  на  нас
навалились отборные черномазые...
     Помню, - был жаркий солнечный день - сильно припекало и от трупов стало
сильно вонять.  Я сидел на  камешке на  самой верхотуре Высот и  выковыривал
кончиком  моего  меча засохшую  кровь из-под ногтей.  Тут к нам подъехал сам
Марцелл и кто-то из  его свиты  крикнул, чтоб  я оторвал зад от камня, когда
отвечаю патрицию.  Но  я уже так  устал и мне было до такой  степени на  все
насрать,  что я, сидя,  отдал Честь, а мои люди вяло  зашевелились  -  будто
собираются встать.
     Тогда сам Марцелл слез с  коня, снял с головы  шлем и бросил его своему
адъютанту.  Потом  подошел  ко мне  и осмотрелся. Сильный  ветер трепал  его
коротко, по-армейски  постриженные, взмокшие волосы, а он стоял,  запрокинув
голову,  будто пил свежий  воздух,  как самое  ароматнейшее  вино.  Потом он
посмотрел на меня и сказал:
     - "Хорошая сегодня погода, Дурак. А какой вид! На все четыре стороны...
Сиракузы отсюда, как на ладони. Это все твои люди?"
     Я осмотрелся, пересчитал их еще раз, будто  не делал этого уже раза три
сразу после побоища и кивнул:
     - "Да. Это все. Все - восемнадцать..."
     Марцелл покачал головой и задумался. Затем вдруг спросил:
     - "Тебе повезло. Всегда забываю спросить, - сколько же тебе лет?"
     Я даже растерялся, - представьте  себе  - никак не мог вспомнить, когда
же я появился на свет.
     - "Двадцать, Ваша Честь. Целых двадцать".
     Марцелл рассмеялся, весело пожал плечами и произнес:
     - "Это много. Это очень много. Сегодня у  меня полегло много патрициев.
Поэтому  я назначу тебя  центурионом "штурмовой" сотни  Авентинской когорты.
Вообще-то не принято делать таких  назначений для столь  молодых, но сдается
мне, - ты, Дурак, старше  всех прочих! Так что -- принимай-ка "Боевого Орла"
и набирай новую сотню. Да, и людей своих не забудь. Эй, выдайте этим всем --
алые плюмажи, плащи,  да позолоченные поножи и наручни! С этой минуты все вы
- моя личная Гвардия".
     Он снова надел на голову шлем, еще раз посмотрел на  крохотное пятно на
горизонте внизу  - Сиракузы - и пошел к свите. А потом  они все поехали вниз
на восток  - к Сиракузам.  А я из  центурионов ауксиллярии  стал  командиром
преторианской  сотни  прославленной "Авентинской Когорты".  А мои семнадцать
бывших рабов -- "всадниками" и -- почти что патрициями. (Без права  передать
титул наш по Наследству...)
     Нам  бы  всем плясать, да сходить с ума  от  радости, а  я вместо этого
заснул прямо на этом раскаленном солнцем камне, посреди всего этого смрада и
вони. Что взять с Дурака?
     А  через неделю  мы вошли в Сиракузы. Нашей когорте была  предоставлена
честь  начать  штурм и  мы пробили Сиракузы  насквозь, - до  самого моста на
Ортигию, в коей  прячется  гад - Архимед, и африканцы в прочих частях города
оказались отрезаны. Так  они спускали  на воду все,  что плывет,  и пытались
переплыть  на  Ортигию.  Их  шлюшки  лезли  к  ним  на  лодки,  а черномазые
выбрасывали их за борт. Вот такая любовь.
     А  мы  выловили  всех  этих  баб  из воды и  обрили  их наголо, а потом
отправили в  Рим  на потеху.  Раз уж черномазые побросали  здесь  своих баб,
стало  быть  -  их  песенка  спета.  Вообразите  себе,  среди  этих потаскух
попадались даже и италийки! Никогда не мог взять себе в толк, как можно идти
в постель с черным? Будь я  бабой, я бы уж точно вскрыл себе вены, или горло
пред этим. Нет, я понимаю, когда этим занимаются  гречанки, но  чтоб - наши?
Ладно, черт с ними...
     В общем, взяли мы Сиракузы в самом начале лета, вычистили всю Сицилию к
осени, - наступила зима,  а Ортигия - держится. Чертовы греки на каждом углу
хвастают,  что это  держатся Сиракузы, но  все это чушь собачья, - где тогда
квартируем  мы, как  не в Сиракузах?  А Ортигия  - крепкий  орешек.  Мне мой
старикан  говорит, что за  всю  историю  Сиракуз еще  никто  не  смог  взять
Ортигию.
     Говорят, в  дни  Пелопонесской Войны  меж  афинскими  "Академиками", да
такими же,  как и мы -- простыми ребятами Спарты именно об  Ортигию обломали
зубы свои  чертовы "академики"! А наши выиграли.  Тем более, что  старикашка
наш  говорит, что афинский  флот  лежит теперь  на  дне этой бухты, а  кости
всяких там "академиков" белеют сзади нас -- на Высотах...
     Я взобрался на эти Высоты (но я-то  -- римлянин!), а у греков на это --
кишка тонка. Тем более -- Академиков...
     Старикан  говорил  как-то  мне,  что этот  вот  Дионисий, что  выстроил
Ортигию, да Высоты, начинал, как наемник без роду-племени. Его и прозвали-то
-- Дионисием за любовь выпить!
     Так мы  все тут  думаем,  что  Дионисий  тот  - точно  римлянин.  Греки
хорошего вина и не  ведают, - разбавляют водой  чуть ли не сок, а  тут сразу
видно -- наш человек!
     Греки -- мастера на всякие глупости, да безделицы, а Ортигия, да Высоты
выстроены -- мужиком, - без всяких там выкрутасов!
     Возьмем тот же самый театр Дионисия. Казалось бы самая несерьезная вещь
--  этот театр,  а обзор из него -- полгорода на ладони! Да и крикнешь,  - в
домах штукатурка аж сыпется, а на стенах слыхать -- будто в ухо кричат!
     Так  что -- вроде театр, а  на деле -- лучшего  командного пункта и  не
найти. Самый сложный для обороны сектор  -- под весьма опасной горой, откуда
могут  бить  катапульты  --  прикрыт  всего  одним  офицером,  -   разве  не
гениально?!
     А если мир, вместо штаба разверни здесь театр, - на последней скамье со
сцены аж шепот слыхать. Да народ сюда  валом повалит! Развернул сцену,  да -
греби деньги лопатой! Что ни говори, - мудрый мужик, не  то  что этот гад --
Архимед...

     Я как будто  очнулся. Дождь почти перестал и люди  мои развели походный
костер,  чтоб варить себе чечевицу, да полбу. Греческий старикашка  суетился
вокруг них, таская для парней какие-то палки, да веточки. Толку от него было
чуть, но... Он -- невредный. Да и потом -- слишком стар, чтобы стать чьим-то
рабом, иль  горбатиться  на  осадных работах... Не знаю, - почему --  у меня
всегда сжимается сердце, когда смотрю на него. У меня в детстве был дедушка.
Вот также вот суетился все, да пытался помочь -- знал про себя, что стар уже
и чересчур слабосилен... И все равно  -- пытался быть  хоть чем-то полезным.
Умер он. Перед самой войной.
     А я сижу все и думаю, - вот взяли бы черномазые Рим, неужто дед мой вот
так же вот -- суетился бы вокруг вражьих солдат?
     Иной  раз, кажется,  - нет... А другой... Солдаты -- они все одинаковы.
Небось большинство этих черных -- так же,  как мы -- не вылазят из бедности.
А раз так, - наверно, накормили бы старика -- простым солдатским пайком... А
может и -- нет. Черномазые, они всех нас -- римлян, - сразу к ногтю.
     Зовут ужинать. Я подсел  к моему костру, взял котелок с моей чечевицей,
пожевал чуток, а потом, чтоб отвлечь мужиков от  грядущего штурма,  попросил
старика:
     - "Ты сказал, - мы не станем смотреть все ваши трагедии, кроме одной...
Расскажи-ка о ней. О чем же она?"
     Лицо старичка будто бы осветилось. Ему нравится быть в  центре внимания
и я чувствую -- в минуты сии ему верится, что  это он нас -- Просвещает.  Но
когда  он завел  свой рассказ, все как будто бы  стихло. Даже  дождь  совсем
перестал...

     * * *

     Однажды Дионисий  был у Оракула и спросил у него, - когда к нему придет
Смерть. И пифия изрекла что-то странное, что впоследствии перевели так:
     "Тебе суждено Умереть, когда  исполнится  твое самое Важное из Желаний.
Желаешь же ты Признаться в Любви. Когда возлюбленная твоя услышит его, в тот
же миг ты умрешь сразу и безболезненно".
     Говорят, тиран рассмеялся и поклялся никого  не Любить.  С  той поры он
держал  много шлюх и чуть ли не  каждую ночь спал с двумя, а то и  -- тремя,
приговаривая, что сие -- верное средство.
     Сиракузы  к  этой  поре стали  самым  богатым  и  значительным  городом
тогдашнего  мира,  а  в  союзниках  у  них  числилась  тогда  еще  крохотная
"Италийская  Лига" (в коей  и состоял тогда  крохотный Рим),  да  незнакомая
никому --  далекая  Македония. Дионисий был готов дружить  с  кем угодно  --
против "демоса" и его "демократов". (Рим, как и  Македония были царствами --
поэтому   Дионисий   и   считал   их   союзниками.   Врагами  же  его   были
"демократические"   Афины  и...   Карфаген,  ибо  черномазые  тоже  выбирали
правителей.)
     Но, несмотря  на  богатство и  пышность,  Сиракузы  казались  тогдашним
грекам -- "захолустьем на краю  эйкумены" и  Дионисий  выстроил  свой театр.
Самый  дорогой,  вместительный и красивый  театр  тогдашнего  мира. Но театр
невозможен  без  репертуара,  без  авторов,  а  Дионисий  казнил  всех своих
литераторов!
     Тогда тиран сам стал писать собственные  трагедии.  Он нанимал для того
лучших  учителей,  брезгуя  использовать чужой  труд,  но... Увы. Он был  --
солдат и все его трагедии неизменно проваливались.
     Прошли годы.  Драматург  Дионисий проиграл  все  известные конкурсы, да
выступления на Олимпиадах  и  смирился с тем, что он  -- не писатель. Вместо
пышных  трагедий, да  пьес,  он  стал  писать  в  свое  удовольствие  и  сам
приохотился играть в  своем  собственном  домашнем театре  вещи собственного
сочинения.
     Однажды одну из его новых пьес  увидал величайший актер того времени --
Мнестер, коий, согласно легенде, пал пред Дионисием ниц со словами:
     - "Позвольте, позвольте  мне  играть эту роль  на Состязании в Дельфах!
Там судят не только жрецы, но и -- простой люд, я обещаю: с этой вещью мы --
точно выиграем!"
     Дионисий  не верил уже  ни  во что, но  --  ссудил  Мнестеру и всей его
труппе, купил им лучшие театральные маски и декорации.
     В Дельфах же...

     Суть трагедии  Дионисия сводилась к тому, что  на  сцене весь спектакль
был один актер (Мнестер), исполнявший роль старой женщины.
     У  женщины этой был сын. Непутевый,  пьяница, бабник и озорник. Однажды
за какое-то  очередное  свое  безобразие  этот малый пошел  служить в  армию
(иначе бы его судили за  преступление) и в какой-то нелепой  войне непонятно
за что --  был убит. Убит на глазах у всех -- без сомнений. Но вот после боя
-- тело его не нашли.
     И вот теперь старая мать ждет его, веря, что ее озорник лишь прикинулся
мертвым, чтобы после войны местные судьи не арестовали, и не засудили его.
     Непонятно -  сколько  прошло  лет, в каком  это городе,  да и вообще --
правда это все, или -- вымысел.
     По сцене  ходит много народу, -  былая подружка  озорника, вышедшая уже
замуж.  Дружки по ребяческим играм, ставшие степенными  обывателями. Суровые
судейские,  говорящие матери,  что --  все к лучшему,  иль ее  сын  стал  бы
закоренелым преступником...
     И бесконечный  монолог старой женщины -- о  том, как  ее сын был совсем
крохою, о том, как любил он играть в мячик и камешки...
     И  строй  хора, исполняющего  бесконечную песню без  слов,  а на  лицах
хористов - маски всех греческих богов и богинь.
     И старуха, молящая бессловесных богов -- вернуть ей сына ее!
     И старуха, бьющаяся на сцене в припадке с криками:
     -  "Он --  жив!  Жив! Я  знаю...  Или  -- нету  вас никого!  Будьте  вы
Прокляты!"
     Потом  она   долго  лежала   на  сцене,  и  зрители  ждали  положенного
"катарсиса" - возвращения сына, Гнева Богов, или -- что-то подобного...
     Но   безмолвные   "боги"  все   так  же  продолжали  свой  бесконечный,
бессмысленный  танец  и тягучую песню  без слов. А  старуха  вдруг  начинала
ощупывать себя всю, поправлять волосы и шептать:
     -  "Господи,  что ж это я...  Руки  на себя наложу, а  тут  приедет мой
сыночка... А дом-то -- не убран!"
     И на глазах  изумленного  зала  старуха  доставала откуда-то совочек  и
веничек и... начинала подметать за собой.

     На  Состязаниях  в  Дельфах в  тот миг  со своих мест вскочило  человек
десять с криками:
     - "Он -- жив! Я знаю его, - он потерял память на какой-то войне и живет
теперь у нас в  Арголиде... Да нет, - то не он! Настоящий живет у  нас -- на
Хиосе,  -  его прибило волной  к нашему  берегу  и  он --  все  забыл!..  Да
замолчите вы,  -  наш он -- с  Эвбеи! Я знаю его,  я  как только  вернусь --
заставлю его прийти к вам!..."
     Люди шли к сцене  --  простые крестьяне, ремесленники,  зеленщики,  они
окружили  потрясенного  Мнестера,   успокаивали   его,   хлопали  по  плечу,
заглядывали в прорези его женской маски...
     Лишь когда актер снял ее, весь театр Аполлона встал и наградил Актера и
труппу его неслыханнейшей овацией. Трагедия Дионисия шла третьей из четырех,
-  но народное ликование было столь велико,  что последние из противников не
смогли уже выступить...
     Мнестер  был прав. Жрецы были против трагедии, ибо она по их мнению шла
не только в  разрез со всеми  принятыми канонами,  но и... попахивала Бунтом
против всех Богов и Аполлона в особенности! Но что было им делать, когда все
члены народного  заседания  были  единогласно за  трагедию  Дионисия,  а  на
Аполлоновых  Играх  у  народа  двадцать  четыре   голоса  против  двенадцати
жреческих!
     Дионисию послали победный  венок, да уведомление, что  его  бюст отныне
стоит в самих Дельфах в одном ряду с Эсхилом, Софоклом и Еврипидом.
     Тиран же  на радостях устроил  пышнейшее  торжество,  на коем пил сверх
всякой меры. В состоянии чудовищного опьянения он стал заниматься любовью со
всеми своими шлюхами на глазах у гостей и где-то на третьей,  иль  четвертой
из них -- сердце его не выдержало...
     Самое удивительное, конечно -- не в этом.

     Сын  Дионисия потерял трон, город и Власть, а в Сиракузах победил некий
Дион -- любовник Платона, его ученик и  так далее... И вся афинская Академия
в  дни Гражданской  войны в Сиракузах  была на  его  стороне. Так  вот  этот
Дион...
     Он приказал  сжечь трагедию Дионисия  и  еще много других, так  никогда
никем  и  не виданных.  Сжег же он их  по  трем весьма  веским, с  его точки
зрения, соображениям.
     Во-первых, - "Дионисий  был известный тиран, а его трагедия -- памятник
Тирании и даже Знамя -- в глазах бунтующей черни".
     Во-вторых, - "Так называемая Трагедия Дионисия, на самом-то деле совсем
не  трагедия,  но  вульгарщина,  оскорбительная  для  вкуса всех  культурных
людей".
     В-третьих,  -  "Особо  опасным  нам  представляется  Бунт против  Веры,
основанный на явном безбожии автора".
     На основании всего этого -- детище Дионисия было осуждено и уничтожено.
Но вот что странно...
     Ни разу -- ни до этого, ни --  после того, ни одна из новых трагедий не
удостаивалась   двадцати  четырех  голосов   "от   народа"  на   театральных
состязаниях в Дельфах. Поэтому-то бюст Дионисия со  временем стали покрывать
позолотой, как  самого  знаменитого победителя  Дельфийских Игр,  а само имя
его...
     Видите ли... Дион, сжегший все трагедии Дионисия, выказал себя скверным
правителем. Город быстро впал  в  нищету, театр Дионисия скоро разрушился, и
жители Сиракуз  стали  звать  Дионисия не иначе как  -- Великим, а обо  всех
жестокостях его почему-то забыли.
     Средь "Тиранов" же  пошла  новая мода -- они все кинулись  на трагедии.
Появилось  поверье,  что  за  одну-единственную  трагедию,  хорошо  принятую
народом, потомки забудут все тиранские прегрешения и так далее...

     * * *

     Вот такая история.

     Я  сидел на  сцене  театра того самого  Дионисия, котелок с чечевицею в
руке моей невольно дрожал и голос мой изменил мне, когда я спросил:
     - "Ты найдешь мне текст этой самой трагедии?"
     Старикашка  напугано  взглянул  на меня.  Что-то во  мне  очень ему  не
понравилось  и он  -- бочком-бочком  -- отползая от меня  в темноту, жалобно
проскулил:
     - "Да нету этого текста! Сожгли по приказу Диона... Многие пытались его
повторить,  но...  Поэтому на  бюсте  тирана в Дельфах  --  Вечный Венок! Он
сделал то, что  не смогли ни Эсхил,  ни Софокл! Впервые все зрители Дельф --
от мала до велика отдали все свои голоса  за него! А  уязвить  в  самую душу
афинских говорунов, головорезов воинственной Спарты, да коневодов варварской
Македонии -- одновременно... Поэтому он и -- ГЕНИЙ!!!
     Никому и  ни разу не  удалось, -  не то что  повторить  сей  успех,  не
удалось  -  даже  восстановить  утраченный текст! Один только Миф, Легенда о
Великом Тиране -- Ужаснейшем Дионисии, коий сумел  заставить рыдать по  себе
всех эллинов -- без различия званий, племен, да сословий..."
     Что-то  сдавило  мне  все  внутри. Я  бросил  котелок наземь  и  хрипло
крикнул:
     - "Стоять! Стоять, ученая Сволочь... А ну-ка, пошли! Расскажешь это все
еще раз!"
     Мы  пошли  в  другую сотню,  затем в третью -- и так во все сотни нашей
когорты.  Везде старикашка рассказывал историю трагедии Дионисия  и смолкали
голоса, да звон ложек. Странная тишина воцарялась вокруг...
     Тогда я приказывал гнать старика далее, а сам обращался к братьям моим:
     -  "Ну, что ж, мужики... Теперь и вы знаете,  за  что и  против кого мы
идем умирать. Так уж устроен  сей мир,  что одни строят Ортигию, да Высоты и
слывут всю жизнь в Дураках, да Тиранах, а другие -- умные, да образованные -
жгут, рушат все и так далее...
     Так вот,  братцы...  Тот,  кто  строит  крепости, подобные  этакой,  не
доведет  свой  народ  до того, чтоб детки  на улицах пухли с голоду! Поэтому
тот, кто засел там -- Самозванец. И ничего он нам не сделает!
     Крепость сию строил - не он. Высоты -- тоже не его Детище.
     А он  же -- присвоил себе лавры нормального  мужика,  книжку чью дружки
его  --  сожгли на  костре! Да, меж ними  --  разница  в  двести лет,  но --
поверьте мне, - этот гад Архимед  нашел бы общий язык с тем самым гадом, что
сжег не написанную им книжицу! Ибо все они -- одним миром мазаны!
     И когда  вы пойдете  на Смерть, каждый  из вас должен узнать харю любой
этой сволочи, что марает бумажки, да пьет  вино  -- неразбавленным! Ну... Вы
меня поняли..."
     Я  повторял это и  в третьей  сотне и  в следующей... И  по глазам моих
мужиков я увидел, - мы возьмем эту Ортигию.
     Легко. В один пых.

     * * *

     Мелкий, моросящий дождик всю ночь шуршал за окном, не давая заснуть.  Я
так и  пролежал,  не сомкнув глаз, и все смотрел на  окно, за коим виднелись
неясные  силуэты  моего  города.  Я  люблю  ночь:  ночью  хорошо смотреть на
звездное  небо  и воображать  себе,  что  там  -  на сих  далеких  мерцающих
огоньках.
     Мой отец - Фидий верил, что звезды подобны нашему Солнцу, просто до них
далеко - немыслимо  далеко. В  доказательство  этого он  приводил  пример со
звездой - Глаз Горгоны. Отец говорил, что перемена яркости Глаза - следствие
периодического затмения, вызываемого крупным спутником сей звезды, наподобие
солнечного, или - лунного.
     В  доказательство  этого  он  приводит пример  со  спутниками  Фаэтона,
крупнейшей планеты,  кою  римляне называют  Юпитер  -  в честь  главного  из
римских   богов.   Надо  признаться,   что   я  сам  больше   принадлежу   к
александрийской  астрономической   школе  Птолемея  и  всякие  идеи   насчет
множественности миров, коими  так грешат сторонники математической школы  из
Тарента, вызывают у нас громкий смех, но надо признать, что у последователей
Пифагора -- недурной аргумент.
     Природа  не терпит  избыточной сложности,  а  расчеты  движений  планет
вокруг  Солнца гораздо  проще  расчетов  вокруг  Земли.  Так  что  вопрос  о
существовании  спутников   Фаэтона  (и   возможно  --  Глаза   Горгоны),   -
краеугольный камень нашего спора с пифагорейцами.
     Проблема  состоит  в  том,  что мой инструментарий  чересчур  слаб  для
однозначного  ответа  на  сей  вопрос.   Чересчур   длительное  сидение  над
манускриптами  Александрии серьезно  ослабило мое зрение  и  я признаю,  что
утверждение моего отца о том, что в линзу из  кварца можно видеть до четырех
спутников  Фаэтона не является  ложным лишь потому,  что сам я их не вижу  -
здесь может играть свою роль моя личная близорукость.
     Так что кто-то на небесах приложил немало усилий, чтоб наш спор с отцом
пришел к  взаимно  удовлетворительному итогу. В  последние годы  я  вплотную
подошел  к решению сей проблемы,  используя  математические методы тарентцев
для обсчета  поверхности  идеальной  линзы, искусность  местных  сиракузских
механиков в достижении идеально гладкой поверхности кварца и мои собственные
познания о  производстве устройств с рядом  призм для передачи  изображений.
Как показали мои первые опыты, нам удалось доказать, что использование  линз
в   подобных   устройствах   превосходит  возможности   призм.  В   качестве
доказательства  этого  положения могу представить  натурный  эксперимент  по
уничтожению  римской  триремы путем  фокусирования  на ней  лучевого  пучка,
собранного   с  большой  зеркальной  поверхности.  К  сожалению,  проведение
дальнейших работ затрудняется ввиду гибели почти всех наших рабов.
     Несмотря  на неудачу  экспериментов,  вопрос  о существовании спутников
Фаэтона  остается наиболее  важным  и  насущным  из всех.  Дело в  том,  что
Аристотелева  теория  об  устройстве  нашего  мира  не  может  не  встретить
закономерного  возражения любого механика, - ежели планеты "движутся" вокруг
Солнца за  счет обращения некой "сферы",  на коей  они закреплены, возникает
ряд закономерных вопросов.
     Во-первых, из какого материала  созданы эти сферы и каковы коэффициенты
оптического преломления этих материалов? Что происходит с тепловой энергией,
коя образуется при трении "сфер"  друг  о друга, какова  Природа ее? Если же
энергия не выделяется за счет нулевого трения меж данными "сферами",  какова
природа  "смазки"  и почему  ее  коэффициент  оптического  преломления равен
коэффициенту  преломления  "сферы"?  Куда  уходит  вращательный  момент  при
кручении столь чудовищных сфер? Куда девается возникающая Центробежная Сила?
Каково  ж  может  быть  сопротивление  материала  сих  сфер,  ежели  они  не
разрушаются под столь огромной нагрузкой?!
     Наконец, самое  важное  возражение Птолемея  - чем  объясняются видимые
возмущения в  движеньи  планет, -  и  ежели  Аристотелевы  "сферы"  обладают
неравномерным движением, каков Закон этой неравномерности?
     Разумеется, все эти  проблемы  исчезают, если предположить, что планеты
не закреплены ни в  каких-нибудь там "сферах", но свободно "парят" в эфирном
пространстве.  Правда, при  этом возникает другая  проблема, - почему  тогда
планеты не падают на Землю, иль Солнце (в зависимости от того, что находится
в  центре  системы)?  Птолемей  утверждает,  что   это  происходит  согласно
"повелению  Господа",  но  мой  отец  и тарентская  школа считают,  что  это
происходить за счет равнодействия высокой скорости кругового движенья планет
и силы тяжести с коей их "влечет" к Земле (или Солнцу - соответственно).
     Если   у  Фаэтона   есть  спутники,   работы  Птолемея  будут  серьезно
скомпрометированы в  самой  своей основе, точно так же как воззрения древних
философов были  разрушены наблюдениями  за  кольцами  Фенонта,  коий римляне
называют  -  Сатурн.  Именно  кольца Фенонта  навели Аристотеля  на мысль  о
твердости "сфер".
     Возможно, спутники Фаэтона (ежели они  есть!) произведут на  астрономию
такое же  воздействие,  как и  кольца Фенонта. Ведь равновесие между угловой
скоростью и силой тяжести можно  достичь лишь при очень больших скоростях, а
сие значит, что расстояние до планет и тем более -  звезд  превышает  всякие
мыслимые величины.  Другим  следствием  этого будут  необычайные  размеры  и
соответственно - массы небесных тел. А самое главное, - совершенно непонятно
как объяснить парадокс, на коий указывал сам Птолемей: ежели движение планет
происходит вокруг  Солнца, какие должны быть силы,  приложенные к  Луне  для
того,  чтобы наклонить  орбиту ее  вращения?  Если  планеты движутся  вокруг
Солнца, Земля - его спутник,  а  Луна - спутник  Земли,  каковы причины  "не
сохранения" углового момента ее вращения в системе солнечных координат?
     Да,  вопрос о спутниках Фаэтона  все сильнее мучит  меня, и  если бы не
этот противный дождь,  я бы всю ночь посвятил наблюдениям за ночным небом. К
сожалению,  по  неизвестным  причинам,  увеличение  кривизны,  или  диаметра
кварцевых линз приводит не только к улучшению изображения, но и - неприятным
эффектам,  таким  как  -  проявление   радужных   колец   вокруг   основного
изображения.  Для уничтожения  римских трирем такие линзы пригодны,  но  для
настоящей научной работы, - увы...
     В последних письмах в Тарент я просил  Агафокла  рассчитать  предельный
радиус  линзы,  после коей начинаются сии неприятные  вещи,  но  к сожалению
выяснилось,  что Агафокл был убит в дни  последнего  штурма  Тарента, а он -
один из последних тамошних  математиков. Я всегда говорил о примате механики
над математикой и, как видите -- Сиракузы стоят, а в Таренте совсем худо.
     Впрочем, стоит признать, что помимо отсутствия у них моих механизмов, в
Таренте  нет таких складов,  как у  нас, и  они очень зависят от поставок из
Карфагена и Македонии. Зимой, в штормовую погоду, плавание опасно  и Таренту
приходится затягивать пояса.
     Боюсь, что без  расчетов Агафокла и многих рабов,  призванных исполнять
простую работу, создание новых  линз - вопрос долгого времени, а имеющееся у
меня оборудование  не  позволяет судить  о существовании  спутников  Фаэтона
наверняка. Поэтому...

     * * *
     Ночью пришел  приказ и мы  выдвинулись... Сам  Марцелл пришел проводить
нас. Он сказал:
     -  "На рассвете  вы должны  быть внутри чертовой  крепости. Пока мы  не
взяли Ортигию,  черномазые в любой  день  могут  высадиться в  сей  чертовой
бухте, выбить нас из Сиракуз и восстановить укрепления на Высотах. Тогда нам
придется брать Высоты второй раз. Кто хочет еще раз залезть на Высоты, а?"
     Ребята расхохотались, тогда Марцелл поднял руку, призывая к вниманию, и
добавил:
     -  "Значит  так,  -  в  крепости  есть  отдельные  разумные  греки.  Вы
понимаете, что я имею в виду под  словом "разумные". Они сообщили, что с той
-- обратной  стороны  крепости --  отвесная  скала со стеной, а  за  нею  --
машины. Сверху никто не  видит того, что  творится  на камнях  под скалой, а
машины ночью -- не охраняются.
     Есть задумка...  С десяток добровольцев  должен  влезть по той отвесной
скале, да поднять на веревках товарищей. А потом, все, кто заберутся наверх,
должны открыть основные ворота... Не мне объяснять вам, как это делается...
     Распахните  ж  ворота мне так, чтоб в  них  проехали  наши триумфальные
колесницы! Пленных  не  брать.  Кроме  одного.  Предатель  Архимед мне нужен
живым.  Тот, кто приведет  его  ко мне целым и невредимым, получит награду в
тридцать талантов греческого серебра".
     Ребята прямо заорали от  радости: на  тридцать греческих талантов можно
купить  целую виллу на  берегу Тибра  -  такую знаете,  всю из мрамора  и  с
бассейном.  Рабов  -  штук сто,  ну  и рабынь  -  само  собой,  то-то  будет
развлечений  до  самой смерти! Я представил  себе, как я возвращаюсь домой и
бросаю в ноги матушке мешок с серебром, а она обнимает меня, целует, а потом
мы устраиваем пир на весь Авентин и я сижу во главе стола, а рядом со мной -
Терция Басса, - все  детство  мы играли  с ней  вместе, а  когда  я пошел на
Войну, она сплела венок из ромашек мне на прощание.
     Матушка теперь  пишет, как  Терция ухаживает за ней  и помогает  ей  по
хозяйству. На  войне погибло  много народу с нашего  Авентина и теперь почти
все незамужние девушки живут в домах тех парней, что живы еще, помогая своим
будущим  "матерям". Говорят, что это самый  верный способ удержать за  собой
парня после войны, -  вряд ли на Авентине найдется  хоть одна  сволочь,  что
пойдет против мнения своей матушки, да ее -- Благословения!
     Да я и не против, - Терция девчонка -  что надо,  не то что всякие  там
патрицианки  с Палатина: идет,  нос до  неба, вид такой  будто  дочь  самого
Тарквиния  Гордого,  а на деле - шлюха шлюхой. Эти  благородные  сучки  мало
того, что детишек из себя вытравляют, так и еще разводятся по сто раз.
     Мы тут с мужиками обсуждали  уже, - не по-людски это все: либо девчонка
выходит замуж  один  раз и на всю жизнь,  либо она не  девчонка, а -  шлюха.
Какая разница,  - по закону она с разными мужиками спит, иль --  за  деньги,
все равно - шлюха.
     А денежки за Архимеда  мне - ой-ой-ой как  понадобятся. Помните про эти
самые трубы в театре Диониса? Задумка тут у меня есть, - сам-то театр мне ни
к  чему, а  вот  вода,  идущая кверху сама собой - это  здорово.  Авентин  -
высокий холм и  в лучших домах на самой  вершине холма воды испокон веку  не
было. Я сам в детстве таскался со здоровенным ведром за водой. А вот были бы
у меня денежки, я б построил вот такую трубу от колодцев на самый верх моего
холма  и продавал ее  по ведру за обол. Красота,  - сиди  себе  у  трубы,  а
денежки сами собой в карман - так и текут!
     В общем, стал я приставать к старикашке: расскажи мне про то,  как  это
здесь все работало, а он - бумаги с расчетами под замком у самого Архимеда!
     Так  что, когда  мы  выходили из  лагеря, я поймал моего старикашку  за
шиворот и велел стеречь лагерь, как зеницу  ока,  а  пуще  всего  --  книжки
всякие. Так и говорить всем, - "Достояние Римской Республики" -- грызет меня
мысль на сей счет.
     Короче,  если останусь  жив,  найду эти  книжки,  принесу старику, чтоб
перевел.  Поверите ли, - спать не могу: вижу воду, текущую вверх. А в ней --
мои денежки!
     Если только останусь  жив... Мраморная вилла на вершине холма, огромный
бассейн,  фонтаны...  Стоит Терция Басса  и  обнимает  мою милую  матушку, а
вокруг - детки  бегают и в ушах так  и звенит от их голосов... Если останусь
жив.

     * * *

     Меня отвлекли от  рукописи какие-то крики внизу у ворот. Верно, римляне
пошли на новый штурм. Жалкие варвары, не знают, что Ортигия - неприступна, и
все время отвлекают меня...
     Да, на чем же я остановился? Проклятые римляне - опять сбили с мысли, -
никак не могу вспомнить: о чем только что думал? Проклятые римляне...
     Надо признаться, мы не ждали от них такой каверзы, - всем известно, что
ночью  трудней  управлять  армией  и  поэтому   оборона  получает  известное
преимущество. К тому же было известно,  что римляне потеряли  много людей на
Высотах. Поэтому мы не ждали столь скоропалительной и скороспелой атаки...
     К сожалению,  возможно  мы  допустили  ошибку,  отдав  приказ о  ночных
работах  по  ремонту  стен города... По словам  выживших очевидцев,  римляне
переоделись каменщиками и подошли  к городу вместе с обозом свежего камня из
загородного карьера. К тому же среди римлян оказалось  немало  бывших рабов,
понимавших нашу и карфагенскую речь и новые  каменщики ни у кого  не вызвали
подозрения. А потом -- было поздно... Варвары ворвались в город.
     Разумеется,  никто из  членов  Совета  не  мог предвидеть  подобного и,
конечно,  не  знал, как  передать оружие  из  ортигийского арсенала  жителям
города. Мы  еще -- вовремя сожгли  мост,  соединявший Ортигию с гаванью. Всю
ночь над городом были огни, да слышны крики женщин...
     Нет...  Не думать... Я не  должен думать о них... Я только  что писал о
Фенонте. Да, что-то там о Кольцах Фенонта. Не думать... Нет у меня никого. И
никогда в жизни не было...

     К счастию,  сохранились все  мои  механизмы и римский  флот, пытавшийся
войти в бухту, был разбит мною наголову.
     Нет, - Ортигия -- неприступна. Я создал ее таковой, а постоянная помощь
из  Карфагена всякий раз пополняет мои  запасы еды, воды, дерева для машин и
камней к катапультам. Варварам -- не взять нас...
     Варварам...

     Я помню день, когда  варвары впервые вошли в мои Сиракузы. Они не жгли,
и  не  грабили, но женщины плакали от того,  как римская солдатня хватала их
прямо на улице и трясла кошельками, предлагая деньги -- известно за что. Моя
собственная жена еле  вырвалась из объятий трех  таких  молодцев.  Она  была
беременна  моим первенцем  и, разумеется, ее оскорбили приставания римлян. Я
тогда  обратился  с жалобой  к римскому коменданту и  он приходил  приносить
извинения.
     Я  как сейчас помню этого  варвара... Он него нестерпимо  несло  потом,
железом  и чесноком.  Его  руки  были черны  от  грязи и навоза, -  да-да --
навоза!  Он  сам  со  смехом  рассказывал,  что  в  хлеву  его нового  дома,
подаренного ему  Гиероном, грязно,  как у Авгия в конюшнях, и  он целый день
разгребал вилами все это дерьмо.
     А еще он непрестанно грыз семечки и сплевывал тыквенную шелуху прямо на
наш мраморный пол! Грыз, да еще предложил мне горсть сих вонючих, замаранных
коровьим дерьмом семечек!
     Сей варвар  на  полном  серьезе сказал  мне, что  моей жене  предлагали
хорошую цену! "Полталанта  за  задницу на троих!"  Я когда услыхал, что "мои
люди сразу просили -- лишь в задницу, потому как видят - беременная, а они -
с пониманием", чуть не убил его...
     Вдобавок  ко  всему, он  самовольно  спросил вина  и  один выпил  целую
амфору!  Выпил,  довольно  рыгнул  и  стал лапать своими  ручищами  скатерть
тончайшего тирского полотна и спрашивать, - сколько я за нее заплатил?
     Я  к тому времени был уже в  полуобморочном состоянии  от всех запахов,
словечек  и  шумов,  кои производил этот  варвар  всеми частями его немытого
тела,  что просто снял  скатерть  и отдал  ему в подарок, чтобы  только  тот
быстрее убрался...
     Так на пороге этот мерзавец  вдруг схватил меня  за  грудки  и прошипел
чесночным запахом мне в лицо:
     - "Я-то свои  руки вымою, а скатерку-то  - простирну. Так мне  за нее -
стиранную  в  Риме  отвалят  таланта  два! Я сразу  же  разглядел,  что  это
настоящая тирская шерсть! Так что мне все твои  смешки, да ужимки - по фигу.
А вот ты, - как был всю жизнь Дураком, да Дерьмом, так на всю жизнь Дураком,
да Дерьмом и останешься! Сколько  бы ты не душился своими духами. Вонючий ты
педик! Позовешь меня еще раз, не забудь жопу намаслить. И себе, и бабе своей
- я со всей сотней приду".
     Когда  дверь  за  чудовищем  затворилась, я  обернулся  и  увидел  мою,
бледную, как смерть, жену.  Она  зажимала от  ужаса рот, чтобы не закричать.
Потом она подбежала ко мне, прижалась всем телом и прошептала:
     - "Он вернется. Он сказал мне, что через десять дней он вернется и если
я  не пущу его, он... А  ты,  как  мужчина, не  решишься сказать,  что  тебя
изнасиловали.  Он  сказал, что  приведет  двух  дружков,  а  втроем  они  --
"изнасилуют что угодно". Что делать?"
     Я сунул два пальца  в  рот,  меня  вырвало, но  я избавился от ужасного
запаха, коим провоняла моя маленькая гостиная. и отвечал:
     - "Собирай вещи. Мы  уезжаем.  С этими выродками  я не смогу и не желаю
иметь ничего общего".
     Через неделю мы были уже в  Александрии.  Я был молод и наивен и думал,
что уж  в  Александрию-то сим  скотам - вовек не  добраться.  Я  ошибался. В
Александрии они  объявились  через  каких-нибудь  двадцать  лет...  Тогда  я
вернулся домой в Сиракузы.

     Я не узнал  Города. Мне показалось, что дома стали  пониже, а сам город
стал каким-то съежившимся и напуганным. Я встретил моего старого друга и  не
поверил  глазам, -  он был  одет в какой-то бесформенный  серый  хитон и все
время озирался по сторонам. Я его спросил, почему он не писал все это время,
почему он сменил одежду, почему он не следит за прической, почему...
     А мой друг отвечал мне, что, оказывается, с точки  зрения римлян, - все
красиво  одетые  -- "проститутки". В  первые дни негодяи стеснялись, а потом
стали насиловать  всех  подряд, а  наказать их  нельзя, потому что они после
этого - всегда оставляют огромные (для нас -- эллинов!) деньги для жертвы.
     Насилуют -- всех, невзирая на пол и на возраст,  а центурионы смеются в
глаза: "Вы бы еще позже по улицам шли, пышней одевались, да -- душились, как
шлюхи!" А какой симпозиум  без --  гетер, умащения  маслами, да бесед --  за
полночь?! Ну и...

     Я  сперва  не  поверил  своим  ушам,  а  потом  вдруг по-новому  увидел
посерелое, изможденное лицо  друга и - все понял...  Я  так  растерялся, что
нечаянно спросил, как же до такого дошло?
     Мой друг покраснел и еле  слышно ответил, что наши торговля с ремеслами
пришли в  упадок, а представителям свободных профессий -- жить  вообще не на
что! Оказалось, что варвары скупали всю сельскохозяйственную продукцию оптом
и сразу отсылали  ее  к себе  в  Рим,  а расплачивались  -- только деньгами,
говоря, что -- мы не умеем делать ни оружия, ни -- стальных плугов,  поэтому
и  ремесла наши  им не  нужны.  Производство же амфор, кубков, перстней,  да
браслетов пришло в упадок, ибо варвары не желали за все это платить.
     Это звучит  ужасно и дико, но  наши  же земледельцы сегодня -- горою за
римлян  (именно  поэтому варвары так  легко  заняли  всю остальную Сицилию),
ремесленники  же  и эллинская  знать --  разорились.  Чудовищное  опрощение,
вульгаризация нравов привели... к массовым занятиям проституцией,  ибо  лишь
торговля собственным телом и приносила всем стабильный доход.
     Цены  же на съестное взлетели практически до небес. Я уже не мог каждый
день  кормить собственных чад африканскими финиками, да экономнее расходовал
перец!
     Эти  римляне... Они  хватали  и  тащили  в  казармы всех,  кеого  могли
заподозрить в  занятиях  проституцией.  И  теперь во всем городе,  во  всех,
славившихся радостью и весельем Сиракузах, нет  ни одного мужчины  с  не  то
чтобы локонами - с длинными волосами!  Никто не носит одежд веселых  цветов,
никто  не пользуется духами, или  косметикой... "Представь себе",  -  горько
усмехнулся мой друг, - "не прошло и двадцати лет с прихода этих скотов, а мы
уже все здесь потихоньку стали угрюмыми римлянами".
     Помню, как сжало у меня тогда  сердце. А  еще больше она сжалось, когда
после всего этого мой старый друг еле слышно попросил у меня  денег, а когда
я  замешкался,  он, не  осмеливаясь  взглянуть  на  меня,  прошептал, что  в
казармах  его научили такому, о чем я не имею малейшего представления и если
я заплачу, он сделает так, что я не пожалею об этом.
     На другой день я узнал, что этим промышляют практически все мои прежние
товарищи  по гимнасию. Но  у них  не очень хорошо  получается, потому что их
хлеб отбивают их жены, сестры  и дочери. В Сиракузах при римском владычестве
оказалось хорошо  жить только крестьянам,  выращивающим  урожай, мастеровым,
работающим на этих крестьян,  да проституткам обоего пола. Через месяц я уже
знал наверняка, что большинство моих бывших  друзей посещает мой  дом не для
того, чтобы  засвидетельствовать  мне свою дружбу, но  чтобы  "удовлетворить
половую нужду" моих  же рабов,  а прочие  - завидуют  им,  потому что других
заработков в Сиракузах нет, а цены на питание сводят с ума.
     Если бы я был помоложе, наверное, я бы прочел морализаторскую проповедь
насчет такого неслыханного падения нравов, но... Честность требует признать,
что относительно благополучное положение  моего дома связано  только с  тем,
что я все эти годы был придворным механиком самого Гиерона. Если  бы  не мое
жалованье, боюсь, многим бы женщинам из моей же  семьи пришлось, как  и всем
прочим,  жить  проституцией. Не  хочу  думать, что  такая  участь  могла  бы
постигнуть  и моих мальчиков.  Вот что такое римское  владычество  на  самом
деле. Владычество плебеев...
     Боги, да что же это за шум ,- там внизу?!

     * * *

     Парни  мои чуть ли  не  голышом -- из воды полезли  на скользкие  камни
Ортигии.  С  десяток их  сорвалось с  отвесной  стены  и разбилось сразу  же
насмерть,  но  --  ни  один  даже не пикнул!  Лишь  взобравшись  на каменный
парапет,  за коим высились ужасные машины проклятого Архимеда,  они сбросили
веревки всем прочим и мы тоже -- поползли по отвесной стене вверх из воды.
     Хлестал  сильный дождь,  ноги скользили  по камню, а  руки  не могли уж
сжимать жгущие ладони веревки.  Затем мы все уже оказались на огромной стене
и беззвучно рассыпались по ночной крепости. Грекосы и не ждали нас с этой-то
стороны!
     Пара точных  ударом мечом,  да небольшая  работа удавкой  и  гигантские
ворота Ортигии  медленно распахнули  свою  бездонную  пасть  перед остальною
нашей когортой. Потом запылали огни и раздался крик насилуемых богатеек...
     Я  чуток задержался, распоряжаясь, чтоб поставили караулы, да  не жгли,
да  -- не грабили.  Баб-то -- ладно, от  них не убудет, а  вот за машины, да
местных механиков -- нарушители ответят мне головой!
     Пока суд, да  дело,  замешкался  я и ребята  мои убежали все на главное
развлечение --  поимку чертова Архимеда. Шутка ли, - тридцать талантов живым
серебром за паршивого грекоса?!
     Бегу я по этим всем коридорам, по дворикам крепости и присматриваюсь, -
небось этот гад никуда не денется от своих механизмов.  И точно, - смотрю из
одного такого вот  дворика  высовывается  такая  здоровенная труба  и глядит
точно  в  небо. Мне труба на хрен не нужна, но  какой дурак, кроме Архимеда,
способен смотреть ночью - в дождь, на покрытое тучами небо?
     Я остановился,  отдышался  чуток, подошел... В  дверном  проеме  стояли
мужики из моей сотни и странно глядели  все на меня. Затем Ларс -- спасенный
мною этруск откашлялся и сказал:
     - "Мы тут с мужиками подумали... Это -- твой приз. Ежели кому и суждено
получить награду за сию сволочь, так  -- тебе. Ты -- самый достойный из всех
нас. Он -- там..."
     Я смотрел на моих  верных людей и  к  горлу  ком подкатил...  Какая там
вилла на  вершине холма...  Какой  там  мне  к  черту  --  фонтан?! Вот  мое
богатство, вот где мои таланты!
     Не в  силах  слова сказать,  я  обнял Ларса, попытался пожать руки всем
нашим, а затем вошел в чертов дворик...

     Вхожу,  а  темно там и  тихо.  Только запах каких-то духов  - у  нас на
Субуре такими самые дешевые шлюшки  мажутся, и то ли сушеными фигами,  то ли
финиками несет.  Я  такие вкусности  за  версту  чую  -  даром что последние
полгода  на одной чечевице живу. Да протухлой солонине. Всю жратву мы  в Рим
отправляем, - бабам, да деткам нашим.
     И вот иду я, мечом вперед, а запах такой, что слюнки так и текут, так и
текут... Тут, ба,  да сбоку  от меня какой-то плотный  полог, а из под  него
лучик света!
     Я  по материи - хрясь мечом, смотрю,  а предо мною картина - столик, на
нем огромная ваза  с сушеными, да засахаренными фруктами-ягодами,  а  дальше
светильник  и за  светильником  какой-то старикашка  сидит  и  скрипит  себе
перышком. Скрипит и нахальным таким голосом:
     - "Я занят. Придите попозже".
     Я сразу  понял, кто  это такой. У  меня аж в животе все кишки свело,  а
перед глазами только - мраморная вилла на  берегу Тибра, матушка улыбается и
Терция  моя с целым ворохом ребятишек... Ну, иди сюда  мерзкий старикашка...
Иди, не бойся, я тебе дурного не сделаю, - ты мне тридцать талантов сейчас в
зубах принесешь...
     А во рту так и течет слюна,  так  и течет, и запах сладких фиников  так
кружит голову...

     * * *

     Я не стал поднимать голову. В нос мне  ударила нестерпимая струя запаха
пота, крови и  чеснока. Я закрыл глаза и увидал того самого центуриона, коий
полвека назад плевал семечками на мой мраморный пол. Запах дерьма...
     Вонючий  центурион тянет  руки  к моей жене, - врешь, она - мертвая  --
наверно, мертва, ведь римляне поубивали всех, кто в ту  ночь был в городе...
А вдруг - жива?
     Вдруг вот  такие нелюди  сейчас глумятся  над  нею,  над дочерьми,  над
внученьками, я же ничего не знаю о том, что там - в городе...
     Будьте вы Прокляты. Пошел вон отсюда. Вон. Вон...
     Ты не  посмеешь дотронуться до  меня, варвар. Ты не изнасилуешь меня на
старости лет,  как вы это сделали полвека назад  со  всеми моими друзьями...
То, что мы - философы, еще не значит, что мы - проститутки... Вон... Вон!
     - "Пошел вон!!! Ты... Ты заслоняешь мне свет! ПОШЕЛ ВОН!!!"

     * * *

     Сладкий запах фиников,  Боже,  как  мне  осточертела моя чечевица. Меня
тошнит с чечевицы... И все равно я буду ее жрать, пока не уделаю  последнего
черномазого, пока своими  руками не удавлю последнего грекоса! Мы доверились
вам, а вы нас Предали  и продали! Все говорят, что после того, как  убили вы
своего Гиерона, тех наших, что попали к  вам в  плен, вы пытали до смерти  и
всячески издевались. Предатели... Подлые грекосы...
     Мои ребята шли вперед на эти Высоты, качаясь от голода, а эта мразь все
это время - жрала финики?! Сколько еще мужиков мне суждено схоронить на этой
войне, а  эта мразь  будет продолжать жрать  - сладкие финики?! Сука,  петух
вонючий, вот тебе, ВОТ, ВОТ, ВОТ - ПОЛУЧАЙ, ПРЕДАТЕЛЬ!!!

     * * *

     На другой день меня вывели перед строем и  нахмуренный  Марцелл даже не
спросил, а прямо выплюнул мне в лицо:
     - "Как  ты посмел  не подчиниться  моему Приказу? Как  ты  посмел убить
Архимеда?"
     - "Не  могу знать, Ваша  Честь.  Я... Я подумал, - столько  наших ребят
полегло,  а  этому  Предателю -  Жить...  Столько  народу  в Риме  померло с
голодухи  - в  Блокаду, а этот... всю жизнь  жрал  финики и дальше их  будет
жрать... Разве сие Справедливо, Ваша Честь?
     Разве это по-честному? Вот Вы - умнее меня, вы читали Платона, чем этот
самый Архимед  лучше меня,  или Вас? Почему  нашего  Ларса черномазые  могли
пытать, как хотели, и  издевались над  ним, как  хотели, а этого  гада  и  -
пальцем не  тронь?! А  ведь  он  присягал  Риму  в  Верности.  Разве  сие  -
Справедливо?"
     Командующий пытался ответить, но ребята тут зашумели:
     -  "Дурак правду сказал. Все мы равны. Все мы потомки Ромула и - Равны.
Все патриции - одного поля  ягода.  Мы тут подыхаем, а  они  - финики  жрут.
Правду Дурак говорит -- не Справедливо! Не Честно!"
     У   Марцелла  почему-то  вдруг   задергался  глаз  и  уголок  рта.  Уже
поспокойней он произнес:
     -  "Слушай, Дурак, неужто тебе не жалко было целых тридцати  талантов?!
Подумай, это же целое состояние!"
     А меня такая обида взяла,  - мочи нет, что не  выдержал я и расплакался
прямо при всех:
     - "Еще  как жалко, Ваша Честь... Да только моих ребят, что лежат сейчас
на Высотах -- жальче в сто крат..."
     И вдруг стало  так тихо-тихо, что слышно,  как - ветер  листву гонит по
крепости. А потом  у командующего задергалось все лицо,  он схватил  мешок с
серебром и швырнул его в мои руки и закричал:
     -  "Ну раз ты  такой жалостливый, возьми сии деньги на помин всех наших
ребят. Получай!"

     * * *

     Странная  штука  жизнь... Думал  я, что --  вот сейчас  казнят  меня за
нарушенье Марцеллова приказа, а вышло...
     Через месяц после паденья Ортигии из Рима  пришел корабль с претором на
борту. Претор  выстроил  нас во дворе  Ортигийской крепости и зачел  решенье
суда:
     "За  потаканье  Предательству и попытки  спасти  Шпиона  с  Изменником,
гражданин Рима -- Марцелл лишается всех чинов,  наград  и воинских званий  и
должен быть под конвоем препровожден в Город Рим для дальнейшего следствия.
     Вместо него,  временно, командующим Восточной армией назначен Марк Юний
Брут, как единственный, кто догадался что нужно делать в подобных случаях со
всеми Предателями.
     Армии  подготовиться  и  при  первой возможности  выступить в Восточный
поход  на  предавшую  нас  Македонию.  Марк  Юний  Брут  назначен  временным
проконсулом армии до  особого распоряжения и властен  над  судьбою  и жизнью
любого   из  вверенных  его  Гению   подчиненных.   Народ  и  Сенат  Римской
Республики".
     Я не знал, что  сказать. Ноги мои подогнулись и я не мог ступить ими  и
шагу. Потом ко мне подошел постаревший вдруг Марцелл и тихо сказал:
     - "Ты достоин  этого, Брут! Они спросили меня, - кого я  думаю оставить
вместо себя  на команду и я решил, что  ты -- самый  лучший. Не поведи меня,
Дурачок... И Дай Бог тебе Счастья!"
     Я... Я бросился к Марцеллу. Я сказал ему:
     - "Это -- неправильно! Это не Честно! Вы -- наш командующий! Вы обязаны
повести нас на греков! Я не  знал, что так выйдет... Я бы... Я бы -- пощадил
Архимеда, чтоб только вас бы не трогали!"
     Но Марцелл рассмеялся в ответ:
     - "Какой же ты -- Дурачок, мальчик! Я -- сторонник Фабия Кунктатора, мы
надеялись завершить  всю Войну мирным договором. Но наш враг Сципион одержал
ряд побед в Бетике, да Испании... Теперь его  партия --  сторонники победной
войны   требуют   кровопролития   до   конца.   До  безусловной  Капитуляции
Карфагена...
     Наша,  а  верней --  твоя Победа  в  Сицилии  пришлась  им  как  нельзя
кстати...
     Знаешь,  я рад, что ты убил Архимеда. Мудрец  не заслуживал медленной и
мучительной  казни --  прилюдно,  под  пыткой. А  этим  бы все  и кончилось,
доставь ты его мне -- живым...
     Ну, удачи тебе, Дурачок. Береги армию.  Я ее  тебе -- недурную оставил.
Удачи".

     Я видел как преторианцы уводили нашего  командира. Я... Я  не знал, что
думать, что делать... А потом будто Боги подтолкнули меня!
     Я  бросился вслед уходящим судейским, схватил главного из них за плечо,
развернул его патрицианскию харю и прошипел:
     - "Пусть волос  упадет с  его головы  и ты  не  поверишь, что я с тобой
сделаю! Я -- Дурак! Я смогу это сделать!"
     В первый миг претор побагровел, хотел что-то сказать, но за моею спиной
сразу сгрудились  мои молодцы и  вдруг я увидал в глазах судейского ужас. Он
задрожал всем своим телом, боязливо поднял руку, будто хотел загородиться ей
от меня и проблеял:
     - "Да  что вы... Что  Вы, Ваша  Честь! Я...  Мы  провели уже следствие!
Ничегошеньки не  подтвердилось! Отставка и ссылка -- обещаю вам, - не больше
того... Я... Мы... Марцеллу ничто не грозит, уверяю вас!"
     В ответ  на это я поднял  мой плебейский кулак к самому носу патриция и
со значением произнес:
     - "Я - верю тебе. Я  -- проверю тебя. Для тебя же, дружок, будет лучше,
ежели ты сказал правду!"

     Когда  они все  уехали,  я собрал всех пленных механиков, вызвал  моего
старенького толмача и указал грекосам на ворох их книг:
     - "Значит, - так. Половина из вас переводит все это  вот  -- с птичьего
языка на  наш  -- человеческий.  Вторая половина  учит меня вашему  птичьему
языку. Третья -- вашей уродской механике..."
     Грекосы захихикали. Кто-то сказал:
     - "Целое можно разделить лишь на пополам -- никак не на три!"
     Я  позвал Ларса и  тот на глазах  пленных стал многозначительно  точить
свой большой меч. А я пояснил:
     - "На сколько половин я вам велю, на столько вы и разделитесь. Или Ларс
мой  сейчас  разделит любого из вас ровно на семь половин! Отдельно  - руки,
отдельно --  ноги,  отдельно -- все  прочее. Начнет  он  с  вашего  мужского
хозяйства, а закончит, пожалуй что -- головою.
     Ну... Так сколько половин в одном целом?"
     И механики покорно проблеяли, - "Семь, Ваша Честь!"
     Я одобрительно кивнул головой:
     -  "Это  -- славно.  Вы, грекосы, быстро учитесь. А я -- Дурак, со мной
вам придется здорово попотеть. Но  какой бы я ни был Дурак, ежели в расчетах
у Архимеда я вижу число пять,  ни  одна ваша сволочь не посмеет сказать мне,
что длина  такого-то рычага  не  пять  пальцев,  а,  скажем,  семь.  Давайте
уговоримся, ежели я прищучу кого-нибудь вот на этаком -- я сам  лично загоню
в вас ровно два пальца -- чего не положено. Надеюсь, вы -- поняли.
     Смысл же учения состоит в том,  чтоб я лично по  чертежам  этого вашего
Архимеда смог выстроить такую  же катапульту в три месяца. Ежели я не  смогу
это сделать,  каждому  из вас --  камень на шею  и -- купаться со  стены сей
прелестной Ортигии. Надеюсь, вы -- поняли.
     Кроме меня  этому  ж самому вы  научите  -- самое  меньшее, -  тридцать
офицеров моих. За три месяца. Вы запомнили?"
     И чертовы  грекосы  еще  раз  повалились в  ноги ко мне и --  стали  их
целовать. А я смотрел  на далекое  встающее солнце и видел Рим  в Фонтанах и
Термах, а  из него бесконечные  дороги и  по ним - наши  плебейские легионы,
идущие спасать целый мир.

Часть вторая. Марк Клавдий Марцелл


     Я стоял  у  приподнятого полога походной  палатки  и ловил  рукой капли
дождя. Интересно, как сейчас в Риме? Вчера снилась Корнелия с девочками. Они
-- забавные. Правда -- забавные.
     Когда  завершится Война, надо  уделять  им  всем больше времени. Приеду
домой, а они -- взрослые! Я по ним шибко соскучился.
     Я задернул полог и вернулся в палатку. Посреди нее горел жаркий огонь и
две девушки сидели у очага, обнявшись  друг с другом,  и  смотрели на язычки
алого  пламени. На  обеих были  серые шерстяные  плащи  и хитоны --  обычная
одежда родовитых гречанок в начале зимы.
     Услышав меня,  они, как  по команде, обернулись ко мне и на  лицах их я
прочел  один  и тот  же  вопрос. Я отрицательно  покачал головой, - нет еще.
Парламентер не вернулся. Я не знаю, что с вашим батюшкой. Не знаю  и -- все.
Да Хранят его Великие Боги.
     Я по-солдатски  --  на  корточках подсел к очагу. Одна из сестер подала
мне горшочек с похлебкой, другая подсунула ложку.
     У  эллинов непривычная кухня -- не  столь острая, как  у нас -- латинян
и...  Но мне нравится. Кто-то из Великих сказал, что, изучая чей-то язык, ты
становишься гораздо богаче, ибо Душа твоя отныне  принимает в себя и --  все
лучшее, что есть  в Культуре твоей новой Родины. Ибо  познать чей-то язык --
значит  немножко  родиться  средь  Иного  Народа.  Странная мысль  --  стать
Инородцем, чтобы Обогатиться от этого!
     Скажи я этакое мрази нашего Брутуса, меня растерзали бы.

     Впервые я  узнал о существовании Брутуса --  здесь, на  Сицилии. Вскоре
после  проведенной мной  высадки, он привел флагманский корабль африканцев с
походной казной и припасами. У врага наемная армия, и  без денег  их солдаты
не пошли воевать и кампания на Сицилии получилась стремительной.
     Но вернусь  к Брутусу. Он не смог объяснить то, что произошло.  Весь же
его рассказ -- запутанная вязь лжи, похвальбы, да неумных выдумок. Объясню.
     Он утверждал,  что запрыгнул на  борт флагманского  дромона карфагенян.
Это -- Ложь. Он не только  что не запрыгнул  туда, он в жизни  не смотрел на
него с борта римской триремы!
     Дромон  --  настолько велик,  что даже ежели прыгать  на  него  с борта
карфагенской же  квинкверемы,  вам  придется прыгать  строго  вверх  на  три
сажени, а это -- не шутка. Я, когда учился в Гимназии, прыгал порой в высоту
-- голышом, да натершись спортивною мазью, но -- не на три ж сажени! Это при
том,  что  я  считался  одним  из  лучших  спортсменов  моего возраста.  При
ежедневных  тренировках  с   массажами,   обязательной  баней  и...  снятием
утомления после занятий с собственною же сестрою - рабыней.
     Как на три сажени может прыгать наверх худосочный плебей, недоучившийся
ритор  с  узкою  грудью  и неверным дыханием  --  вне понимания.  Но не буду
придираться к словам.  Хорошо -- пусть прыгнул. Только прыгнул он не на три,
а тогда уж -- двадцать саженей!
     Дромон,  в  отличие от  боевых  кораблей, не имеет  тарана.  Масса,  да
инерция  движения его столь  велики,  что будь  у него под носом  таран,  он
нанизывал бы на него триремы  десятками, а вот  снять  их  -- увы.  Не умеют
дромоны  плыть  задом!  Слишком велики  у них  весла,  а колодки, в коих они
установлены, нарочно сделаны так, что грести ими можно лишь в одну сторону!
     Из-за этого дромоны никогда не приходят  к нашим портам, - берег Италии
слишком  прямолинеен  и дромону негде укрыться от непогод. Из-за длины весел
он не может причаливать и приходится спускать шлюпки,  чтоб подняться на его
борт!  Впервые увидевшим  сие  чудище --  не понять, - зачем оно нужно, но в
Гимназии объясняли, что карфагеняне выходят на нем за Столбы  Геркулеса. Там
-- за Столбами лежат легендарные Оловянные Острова, а олово -- самый  редкий
металл, необходимый для бронзы.
     Там -- в Реке Океан, окружающей мир, волны -- как горы, а рыбы огромны,
как острова! Триремы нашего Рима, и даже  (гигантские для нас!) карфагенские
квинкверемы  --  скорлупки,  брошенные  на  прихоть  Великого  Океана.  Лишь
невообразимый для  большинства римлян -- колоссальный дромон смеет спорить с
Могуществом Царя Вод...
     При  опасности  дромон разгоняется и как бы  накатывается  на  трирему,
массой ломая ее. А раз абордаж при сием невозможен, у дромона нет надобности
поднимать  весла! Враг, пытающийся пробиться  к дромону, должен прежде всего
обломать их, так как беззащитный корабль защищается  ими, как ежик. Но весла
у этого дромона - целы, стало быть -- прыгал Брут через них, а сие - сказки.
     Но  предположим  --  запрыгнул. А  там  -- африканцы.  Тогда наш  герой
выламывает  ручку весла... У  меня странное ощущение, что он  --  в жизни не
видал этих  весел, ибо до бунта  он утолял похоть карфагенских начальников в
офицерской каюте, а после - на капитанском мостике и просто не удосужился на
них посмотреть. А весла сии -- достойны всякого изучения!
     В отличие от весел триремы с  составной ручкой (кою действительно можно
выломать!), весла дромона -- иглы ежа, коими он защищается. Поэтому делаются
они из корабельного ливанского  кедра из целого ствола  -- целиком.  Средняя
толщина  ручки  такого весла --  с  ногу  мою и  ее-то и  выломал худосочный
пятнадцатилетний  малец!  Ну-ну...  (Даже  если  б  и  выломал,  он  бы  ее,
извиняюсь, - не поднял!)
     После этого он,  якобы, расклепал цепи гребцов, а охранники, стало быть
-- смотрели на сие безобразие. Хорошо.
     Предположим,  что у Брутуса  меч  железный,  а  оковы --  чистая  медь.
Спрашивается, - сколько раз надо ударить мечом по цепи, чтоб  расклепать ее?
Я  думаю,  что -- не  раз, и даже -- не  два. А охранники в это время бегут,
потому что у них на глазах душат товарища. Чуете?

     Вот  что я на  все это думаю.  Брутус был на одном из тех кораблей, что
устроили  демонстрацию  перед  карфагенским  Лиллибеем  на  западном  берегу
огромной  Сицилии. Карфагеняне бросили против  них весь свой флот, оголив то
место, куда я и высадил мой десант. (На Войне -- как на Войне.)
     Разумеется, в той  -- обреченной  мной группе,  были  солдаты из  самых
слабых.  Их-то  и уничтожили  африканцы. Тогда - как выжил Брут? Карфагеняне
сохраняют  жизнь  лишь  -- не-римлянам,  ибо у тех отсутствует Виртус  и они
готовы на все, лишь бы сохранить свою жизнь, патрициям -- в надежде на выкуп
и... юному плебсу.
     Брутус - худ, со слабою грудью  и в  парике, да женской одежде сошел бы
за "девочку". За сие ему дали жить. Вернее -- не за сие. При Каннах наемники
победителей сразу пользовали  плебеев, приговаривая: "Хочешь жить, - докажи,
что тебе сие -- нравится!"
     Сопротивлявшихся  -- убивали.  Молча  терпевших  -- обращали  в обычных
рабов. И лишь тех, "кому нравилось" - делали "девочкой".
     Не знаю, как отбирали "девочек"  после Лиллибея,  но...  Даже по-женски
любезному  юноше можно довериться лишь когда  "Женское  убило в нем  Мужской
Дух".
     А  доказательство этого  --  как  в Риме,  так и  среди  африканцев  --
единственное: мальчик должен "самопроизвольно  изливать из  себя  семя в тот
миг,  когда  Господин  вводит  в  него  --  Семя  собственное!"  Лишь  таким
предоставляют известную волю - как у нас, так и в лагере африканцев. (Прочие
ж числятся - ненадежными!)
     Брутус же -- не  просто получил Волю, но и -- добрался до ключей, коими
африканцы приковывают гребцов к веслам!
     Доказательство этому -- убийство всех африканцев. Ведь женщин на море -
нет. Надсмотрщики всякий вечер снимают с весла очередного раба, да  пользуют
его круглую ночь - всею сменою вместо женщины. А  на утро -- сажают на то же
весло. (Ежели, конечно, забавы их не дошли до того, что труп пришлось кинуть
за борт!)
     Посему бывшие рабы всегда оставляют жизнь  миловидным охранникам.  Ради
того, чтоб - отплатить им такой же монетою.
     В любом случае -- хоть кто-то, да остается  в живых. Но тут убили сразу
и всех.  Брутус был в ужасе, что кто-то из бывших надсмотрщиков проболтается
нам  о  том  -- как вел  себя  Дурачок  "под Хозяином". Вот  я и назвал  его
"Дурачок"!
     Ибо все  мы -- не вчера родились и осознаем, что  происходит в плену --
особенно  с такими  безусыми  юнцами, как ты!  Зачем  же африканцев-то  всех
убивать?! Не все же они (давай уж  назовем все своим именем!) спали с тобой!
И потом,  -  исполняя роль женщины,  ты, дружок, не  только лишь извержением
семени, но  и - стонами  (а может  и -- криками!) должен  был  доказать свое
Удовольствие. Неужто ты думаешь, что всего этого не слышали твои товарищи по
несчастью? Так что -- и их теперь убивать? Ну-ну...
     На деле же я произнес:
     - "Я верю тебе,  Дурачок. Ты -- Герой, ибо ты добыл Казну африканцев, а
победителей мы -- не судим.
     Пусть  Великая Мать (Magna  Mater) поможет тебе с  женой, да детишками.
Ибо  ведомо мне, что те, кого щадят африканцы... редко  когда заводят семью,
или  -- продолжают Род свой. Так что молись Magna  Mater,  дружок,  чтоб она
сменила Гнев свой на Милость.
     За Храбрость  назначаю тебя  командиром над  всеми освобожденными тобою
людьми. Ты можешь требовать от них... практически все. Надеюсь, впрочем, что
ты не усугубишь свое Преступление пред Великою Матерью.
     Да Хранят тебя Боги".

     Пришел  день  и Дурачок пришел к нам,  сказав,  - "Дозвольте  мне взять
Высоты! Мои людям должно Кровью смыть их Позор!"
     Слова его казались - дельны и мы, не подумавши, согласились. Лишь когда
он средь битвы вдруг бросил бывших рабов  в самое пекло, я осознал -- что он
делает!  Наверно,  и впрямь  -- ему пришлось  слишком громко стонать  на том
корабле. И слишком многие это слышали.
     Сперва он убил  всех, кто им пользовался. Теперь он убивал  всех, кто -
все это видел.
     Я вскочил с места, я кричал -- "Остановите их! Это -- Бойня! Я не смогу
смотреть в глаза их матерям! Я не посылал их туда!! НЕТ!!!"
     До сих пор -- не пойму, - как они взяли Высоты.
     Все,  кто выжил  -- говорили потом,  что все  происходило будто во сне.
Дурачок непрерывно что-то кричал. Что-то важное. Что-то -- настолько Важное,
что  люди забывали про  все.  Они  шли, как бараны, на Верную  Смерть  и  --
Умирали Счастливыми.
     После боя я спросил у доживших:
     - "Хороший ли командир Дурачок?" -- и они, подумав, ответили:
     -  "Ему  довелось  пережить  нечто  более мучительное  и,  наверное,  -
страшное ради всех нас. Не согласись он на то, что ему пришлось выдержать --
всех нас ждал камень на шею, да -- Море.  Он -- наш Командир, потому что  он
сделал все это лишь -- ради Нас".
     И опять я не  стал  их разочаровывать. Я не решился сказать, что в день
прибытия дромона в Карфаген, "спаситель" их был бы кастрирован. Таков обычай
карфагенян. "Девочек" они  сразу кастрируют. А как еще довериться  им, ежели
их теперь полагается держать -- на женской половине двора африканцев?!
     Так что -- у "спасителя" были все основания "торопиться"...

     Вы можете  обвинить меня  в том,  что я несправедлив к  юному  Брутусу,
но... Я видел его глаза -- там, на вершине  Эпаполии. И  по  глазам  я вдруг
понял, - он  уже все решил. Остальным  семнадцати  бывшим  рабам --  недолго
осталось. Поэтому-то я и произвел их всех в мою личную Гвардию. Теперь этому
негодяю было их -- не достать.
     Я еще спросил  у него, - "Сколько лет тебе, Дурачок?" И я видел то, что
и ждал увидать. Брутус надолго задумался, ибо  ему нужно было состарить себя
как раз так, чтоб -- никому и в голову не пришло, что его брали в плен и там
-- мучили вместо девочки!
     Потом он заметил,  что  я внимательно  наблюдаю за ним и в  глазах  его
вспыхнула Ненависть. А я осознал еще одну вещь.
     Он убоялся Войны. Он дезертировал в первый  же день боевых действий! Он
готов был  на все,  лишь  бы африканцы  не  убивали  его.  Но он  не знал  о
кастрации. Об этом плебеи просто не слыхивали!
     Ведь для римлян  кастрация  --  самое  ужаснейшее  Преступление  против
человеческого Естества. Самого преступного из плебеев, самого похотливого из
рабов у нас -- не кастрируют, ибо... Это -- Преступление против  самого Духа
Римской Республики!

     Карфаген -- забавнейшая страна. Там  нет руд, скота, или  -- пашни. Там
вообще нет никаких природных ресурсов за вычетом глины, пальм, да - фиников!
А поэтому и населения там -- тоже нет!
     Ведь  не  просто так потенциальных рабов, кои могли  бы  давать весомый
приплод  --  обычно  кастрируют.  Нечем  кормить  рабов  на краю  гигантской
пустыни! А с чего живет Карфаген?
     А вот именно с этого -- пиратского промысла, да постоянных угроз любому
приморскому  государству, что  ежели  не заплатить вовремя дань... А вот уже
данью-то и торгуют  многочисленные купцы!  Что  самое характерное,  -  редко
когда  чистокровные африканцы. Ведь у Карфагена и армии-то своей - нет! Лишь
-- наемники.
     Да, -  мы  начали  эту  Войну. И мы безбожно проигрывали, ибо вчерашний
рыбак,  да  гончар,  плотник,  да   зеленщик  не  могут  устоять  в   бою  с
профессиональным наемником! Не учили их этому.
     А выигрывать мы начали потому, что любой из нас --  римлян, знает,  что
после Войны  всех нас  ждет Мир  - без  пиратов, набегов, да шантажа.  А  их
наемники чувствуют, что их ждут только -- деньги, легкие "девочки" -- обоего
пола,  да -- Смерть. Иль бою, или -- на кресте, как простого разбойника,  да
пирата.
     Ибо Смысл жизни наемников -- Войны. А конец Войны  - Смерть. А вот Мир,
коим грезит каждый из нас -- Любовь, Работа и Дети!
     Так скажите  мне,  -  кто  победит?  Любовь, или -- Смерть?! Надеюсь --
Любовь.  Может быть  -- Смерть. Да  вот  только --  ежели победит Смерть, не
останется никого: ни нас, ни греков, ни -- африканцев. Такова уж особенность
Смерти!
     Иное дело -- ЛЮБОВЬ.

     Вот вам -- Причина нашей неизбежной Победы в этой Войне!
     Ибо не один  Рим,  но  весь мир не  желает смириться с тем,  что  любой
корабль  может стать  добычей  пиратов, а  пленников --  если их не  вовремя
выкупить... Хорошо -- если просто кастрируют.
     По  рассказам,  на том дромоне  была  пара  таких "рукотворных  девиц",
прошедших уже через все это. Кстати, обоих (или -- обеих?) убил лично Брут.
     А я думаю, что под влияньем бесед с лишенными ятр "девочками", дезертир
Брут -- передумал. Все ж таки, - все что с ним до этого делали, еще -- можно
вытерпеть, но кастрация...
     И  я запомнил этот его  странный взгляд и у меня -- впервые в  жизни по
спине побежали мурашки. Я знал, что теперь он  не успокоится, пока не  убьет
меня. А все больше плебеев стало чтить его, как своего Главаря.
     У меня  был шок в тот момент, когда я  впервые  увидел, как Брут читает
Платона.   Брут   стоял  посреди   плебеев,  произносил  простое,   короткое
предложение, а плебеи вторили ему хором.

     Я сразу понял, что недооценил глупость этого подлеца, ибо... Ни он сам,
и  никто из плебеев представления не имеет ни о стратегии, ни  - о  тактике.
Да,  у  него  есть  талант  поднимать  за собой - годы, посвященные изученью
риторики, дали о себе  знать. И в  столкновении двух равных армий боевой дух
много значит. Но...
     Предположим, что  он  истребит  всех  патрициев.  Дальше ему --  одному
воевать со всей африканскою армией. А там,  - не греческое ополчение, кое он
победил  на  Высотах, да  при  Взятии Сиракуз. Там  -- настоящие головорезы,
сделавшие Войну своею Профессией!
     Авентин  -- квартал  безработных,  да  -- "паразитов".  Ежели вы решили
сыскать "Порок" в Вечном Городе -- там его логово! Сие квартал -- сутенеров,
воров,  проституток, да... Местный плебс  нанимается  в армию,  называя себя
"потомственными солдатами".
     Знаете,  где они Служат?  Их Легион --  Италийский,  а стало быть -- не
выходящий  за  пределы  Италии! Все,  что  они  могут  делать  --  подавлять
выступленья рабов, - не больше того!
     Господи,  да  обе  африканские  армии  вовсе  не здесь,  а  --  одна  с
Ганнибалом в Кампании сидит за стенами Капуи, Помпей и  Неаполя, а  вторая с
братцем его -- Гасдрубалом марширует сейчас  по  Испании,  и я не уверен  --
сможем ли мы  забить хотя  бы  одну! А  ведь туда  переброшены  наши  лучшие
Легионы! Ведь плебеи -- не армия!
     Здесь, - против греков, они - хороши, но против Ганнибала  и Гасдрубала
у нас -- патрицианские армии. Ибо Канны всем показали, -  когда в атаку идут
настоящие африканцы, плебеи бросают оружие и бегут, как стадо овец  -- туда,
куда их и гонят африканские волки!
     Так  что --  все  это  здорово,  но...  Сенат уж три  года  как  принял
секретное для плебеев решение -- против  Ганнибала и  Гасдрубала  плебеев не
брать. Слишком тяжко обходятся нам все их паники!

     Любая   патрицианская   когорта  с   Палатина  живо   разгонит   Легион
возомнившего  о  себе плебса.  Но...  Смею  ли  я начинать Гражданскую бойню
посреди Великой Войны?! Смею ли я...
     Брут -- последний сын у его старой матушки. Ежели я велю его вздернуть,
как  я посмотрю ей в глаза? Ради чего мы ведем всю эту Войну  -- как не ради
таких же вот Брутовых матерей?
     Я не беру Брутов, - стоит  ли  вся наша Победа слез несчастной старухи,
ежели я казню  последнего  ее  мальчика?  Имею ли я Право на это? Душа  моей
Гореть вечно в Аду, ежели я обижу старую женщину!
     И я пощадил Дурачка.

     * * *

     Раздался шорох  шагов и кто-то забарабанил по пологу. Я  поднял голову,
спустил ноги с "семейного ложа" и успокоительно погладил по округлому животу
Зою - старшую из гречанок. Она тоже проснулась, присела на своем узком  ложе
и  испуганно  глянула  на  меня.  Я  наклонился через проход,  поцеловал  ей
животик. Затем обернулся, ласково потрепал ее перепуганную сестру, и глазами
приказал малышке...  Вряд  ли  за  считанный миг  ты  расчешешь спутанные  и
вспотелые в любовной борьбе свои кудри. А поэтому -- лучше бы...
     Девушка поняла и укрылась с  головой моим  одеялом. Лишь  после этого я
поднялся, влажным от любви полотенцем обмотал свои чресла и вышел на улицу.
     Там  было холодно, зябко  и сыро. Все так же  моросил мелкий  дождь. Из
палатки так и разило женским потом и семенем, а люди мои давно уже не видели
женщин. Мне стало неловко и совестно. Мой адъютант отдал Честь и шепнул:
     -  "Вернулся Парламентер.  Архимед не  желает с  тобой разговаривать. И
еще...
     Письмо от Мудрого Леллия!"
     Я  кивнул,  принял письмо, повернулся было --  но тут на меня  опять же
пахнуло моим собственным семенем, и я, не смея взглянуть  адъютанту в глаза,
тихо пробормотал:
     - "Ты -- это... Не говори никому. Вон в той  палатке  -- рабы. Ну... Ты
понимаешь.
     Сходишь  туда  и  пока  я  пишу  ответ...  Облегчись   с  любым  --  по
собственному желанию.
     Ежели напишу быстро, дождусь... Впрочем,  - не торопись. Хорошо, если к
утру управлюсь. У тебя -- время до утра".
     Адъютант торопливо и обрадовано кивнул, но... Я увидел, как расширились
ноздри его. Раб  --  рабом,  но нормальному мужику нужна  женщина! И он всем
своим  естеством  ловил едва заметные женские  запахи. Я  размотал полотенце
свое и отдал офицеру, сказав:
     -  "Оно  все  мокро  от   женских  соков.  Ежели  нюхать  его,  пользуя
мальчика... Можно воображать себе -- что угодно".
     Офицер с  благодарностью взял сие полотенце  и  с  силой прижал его  ко
своему лицу.  После  этого он  как-то боком  ко мне  повернулся (чтоб  я  не
увидел, как он  возбуждается) и поспешил в палатку "для мальчиков".  Великие
Боги...
     Пора убирать милашек из лагеря. Люди мои, конечно, молчат, но все  чаще
они, словно кобели,  нюхают воздух вокруг палатки моей -- будто  там текущие
суки!
     Ежели что  случится  со  мной...  Зое с Мариною  предстоит -- серьезная
ночь. Мягко говоря.

     В палатке я от ночника разжег походный фонарь, вскрыл присланное письмо
и прочел:

     "Командующему  Италийскою   Армией  Римской  Республики  Марку  Клавдию
Марцеллу от Командующего Флотом Римской Республики Гнея Леллия.

     Хочу сообщить  тебе, что мной перехвачен плебейский гонец.  Кто-то шлет
донесения об Измене твоей. Суть Измены -- тайные Переговоры с Архимедом.
     Корень Ее - ты живешь с двумя дочерьми Архимеда, кои -- "сущие ведьмы и
командующий потерял свой Рассудок и Виртус у них между ног". "Ведьмы" же эти
"подстрекают" тебя Изменить Родине и перейти на сторону отца их.
     Доказательством этому доносчик приводит тот факт, что ты "взял на войну
двадцать  мальчиков  дабы  спать  с ними  в очередь", но  --  "со дня твоего
знакомства  с ведьмами" ни разу  не  удосужился переспать с кем-то из них, а
какое нужно еще Доказательство, что ты - Зачарован?
     Ибо,  как пишет  доносчик, ты  --  родовитый патриций,  чтущий  Родовые
Обычаи, и -- из этого не можешь не понимать, - что ждет твоих новых рабынь и
весь "приплод" от них.
     Но раз ты -- все равно спишь  с  ними, единственное объясненье всему --
ты не думаешь вернуться Домой. А стало быть -- в Душе ты уже Изменил!

     Вот такой --  весьма умело состряпанный кем-то  донос, при том что  сей
"кто-то" очень хорошо  знает  "Тайны  Фамилий".  Но из слов  о тебе  "чтущий
обычаи", я сразу понял, что писал -- не патриций. Но тот, - кто хорошо знает
"домашнюю жизнь".
     Это сын, или  внук раба-вольноотпущенника,  хорошенько покрутившегося в
чьем-то дому. А так как ты знаешь, -- кого Отпускают в  знатных  Фамилиях --
он на  своем горьком  опыте осознал, - почему патриций в годах спит только с
мальчиками!
     Итак, если ты знаешь какого-нибудь плебея, коий божится "Либером", хоть
немножечко  образован  и  умеет  составить  судебную  кляузу  --  ты  знаешь
"доброжелателя".

     Но это -- не все. Письма попали и в Рим, и в Испанию -- к шурину твоему
Сципиону. Он теперь пишет, что "сильно расстроен", - ему  писала твоя  жена,
коя  тоже  "расстроена". С  твоих  слов я догадываюсь,  что ты не  смог жить
иначе, но "Шлюхе, да Вору -- всю жизнь оправдываться!"

     P.S. Все сходится. Был шторм  и  галера  твоя  затонула  неподалеку  от
Эвбеи. С нее спаслись одни моряки. Всего в тридцати стадиях от Афин...
     Девочки эти -- круглые сироты. Другой родни у  Архимеда уже нет. А твои
дети  от  них...  Ты  знаешь, что происходит  с незаконными детьми  в  наших
семьях.
     Ты опять спросишь моего Совета? Я не знаю что делать".

     Я медленно сложил письмо Мудрого  Леллия. Да, я очень  хорошо знаю, что
происходит с незаконными детьми нас -- патрициев.
     Меня коснулась  чья-то  рука.  Зоя  -  старшая из  единственных  теперь
дочерей Архимеда тронула  меня за плечо и сразу же  отстранилась,  прикрывая
рукой чрево свое. В глазах ее был панический ужас.
     Марина стояла за спиною сестры и зажимала руками рот свой. Это римлянки
в такую минуту могут быть хладнокровны, а у греческих женщин -- на  лице все
написано.
     Я кивнул им,  успокоительно похлопал Зою по животу и как можно ласковее
сказал:
     - "Идите спать. Ночь на дворе. Это -- вас не касается".
     Но они не ушли. У женщин  возникает в  такие минуты особое чувство. Эти
тоже откуда-то знали, что Сие -- Их Касается.
     Старшая прерывистым голосом  и с какой-то... собачьей надеждой выдавила
из себя, дрожащей рукою указывая на письмо:
     - "Это... Папа... С папой... С ним что-то -- не так?"
     Меня  всего затрясло. Господи, Любимые  вы мои -- это вас,  детей ваших
будут вскорости... О чем вы?
     Что-то  темное, давящее  навалилось  вдруг на меня.  Странный  голос из
пустоты сказал мне:
     - "Почему  ты не скажешь им про мать их? Они обязаны это знать.  Это --
Счастье  для  них. После того,  что  произошло,  Смерть  в бушующем  море --
Счастье.
     Шторм --  Божья Воля. Ты слишком поздно нашел и отправил эту галеру. Ты
обязан был помнить про зимние шторма и -- найти галеру месяцем раньше! ТЫ --
убил их. Теперь ТЫ обязан сказать этим девочкам, что они..."
     Я долго комкал роковое письмо, а потом...

     Они не  заплакали.  Они тихонечко заскулили, как  два побитых щенка,  и
обнялись  меж  собой.  Я... Я не хотел,  чтобы  те,  кто обижал  их матушку,
сестер, сноху и племянников увидали все это и радовались.
     Поэтому я торопливо завел моих женщин  в укрытие.  В  тепло.  В уютную,
темную норку, где можно зализать свои ранки.
     Они, как  маленькие,  сразу же легли рядом на широкое  "семейное ложе",
свернулись калачиками, и, накрывшись с  головой одеялом, продолжали скулить.
Я... Я не мог им хоть чем-то помочь!
     Я был Командиром тех самых нелюдей, что мучили их мать  и сестер. Любое
слово мое -- звучало бы, как нелепое оправдание.
     Я почти выбежал из палатки. В чем мать родила.
     На улице  все так же  моросил мелкий  дождь и  была  тишина. Не  совсем
тишина...  Из соседней  палатки я  услыхал ритмичные  стоны и порой --  даже
вскрики  кого-то из мальчиков.  Я осознал, что это  -- стон Боли. Страшной и
нестерпимой боли ребенка...
     Боги! За что вы теперь так мучаете меня?

     Да, я -- грешен.  Я много  что совершил. Но настолько  ли я дурен, чтоб
заставлять меня слушать сии стоны в  ночи?!  После того, как я  сам дозволил
моему офицеру его Удовольствие?!
     Небесный  Отец мой и Гений -- Юпитер, - почему, отчего  -- все,  что ни
делаю я, всегда оборачивается какою-то грязью и мерзостью?! Вот  стою  я  --
такой же, как когда-то появился на свет, и Ты ярко сияешь над моей головой!
     Да, идет дождь, тучи скрыли собой Вечное Небо, но я знаю -- я чувствую,
-- Ты сейчас надо мной. Что я снова сделал не так?!
     Почему люди, коих я пытался Спасти -- погибли, да так -- что  Знаю я, -
Умерли они по моей Вине?! Почему Любимые мною женщины могут теперь Умереть?!
Почему... Почему даже жалость моя  к моему  ж офицеру  обернулась - Стоном в
Ночи?!
     Господи, что я делаю-то - Не Так?!

     Мне казалось,  что  даже  тучи  надо  мною  раздвинулись,  и  я  увидел
ослепительный Свет Юпитера  -- Гения моего. И Небесный  Отец  мой в сотый, в
тысячный раз повторил:
     -  "Ты не сможешь ничего, Сын  Мой, до  тех  пор,  пока -- полностью не
решишь для себя -- Кто ТЫ? Да, ТЫ - Сын Мой, но...
     Еще  раз спроси себя  -- Кто ТЫ. От  КОГО Ты?!  Я  не могу сказать тебе
более. Я и так тебе уже все сказал. До всего остального ты обязан дойти сам.
Сын Мой".

     Это какое-то наваждение. Сколько раз, обращаясь к Небесному Отцу моему,
я все время получаю от Него один и тот же ответ.
     От  КОГО произошел я? От  него --  от Юпитера. Мы Клавдии  ведем Род от
Юпитера в  той  же степени, как Корнелии  -- дети  Солнца,  Фабии  --  Луны,
Горации -- Марса, Юлии -- Венеры, Катоны - Сатурна, а Леллии -- Квирина!
     Согласно Традиции, - от патриция ждут проявления Сути его Божественного
Отца.  Сын  Юпитера  обязан  был Добрым, Богатым и  Великодушным. Он  должен
Справедливо Судить,  Одушевлять  Примером  своим и  много  прочего.  Это все
говорилось мне -- чуть ли не с пеленок и повторяется всем юным Клавдиям.
     Такова  Эссенциальная  Природа  вещей  и  любой Патрицианской  Фамилии.
Плебеи говорят на сей счет:
     "В любой древней Фамилии -- собственные Жуки в голове!"
     Сие -- Справедливо,  но простецам не ведом Смысл сих  "Жуков"! А сие --
нарочно культивируемые  Пороки, отвратительные зачастую в отдельности, но --
Благостные для всего Рима в целом.
     В  любом Законе  указано, что Патриций не может  сохранить Статус свой,
отдавшись иному  мужчине на женский  манер.  Но существует  обычай  передачи
заложников,   когда   юношей  из  благородных  семей   Республика  отдает  в
пользование союзным царям, а взамен получает -- сыновей сих царей.
     Практический   смысл   всем  подсказывает,  что  чем   меньше  Мужского
Достоинства в  Наследнике Царства, тем слабей оно станет при  его восшествии
на Престол. Отсюда --  желательно,  -  развратить любого заложника, приучить
его  подчиняться большим и сильным мужчинам  и  -- приохотить к  приятию  от
мужчин  женского  Удовольствия. Это придумано не нами  --  римлянами. Сие --
устоявшаяся международная практика последние полтысячи лет.
     Когда  к нам прибывают заложники, их быстро приучают ко всему женскому,
а через  много лет очередной римский посол,  прибывая в  страну, управляемую
бывшим  заложником, быстро напоминает  ему обо всем и -- берет Власть в свои
руки. В мужские, -- Римские руки.
     После чего Договор  о Союзе,  Альянсе и бескровном  включении страны  в
состав Рима -- лишь вопрос  времени. Но... У медали две стороны. К тому царю
тоже  положено слать заложников. Сыновей самых родовитых и влиятельных наших
Фамилий.
     Мы предлагаем союзникам взять в заложники Юлиев. Все Юлии -- Красивы до
умопомрачения. (Это важное Свидетельство Происхождения их от Венеры. Красота
-- одно из ее Важнейших Достоинств.) Одного вида юного Юлия всегда довольно,
чтоб союзник (стыдливо прикрывая рукой набухшие чресла) только промямлил:
     - "Неужто такой красавец и -- знатен?!"
     На что -- со всею римскою прямотой ему дают Честный ответ:
     - "Знатней не бывает. Юлии -- дети Энея, -  основателя Рима. У нас нету
Царей, но потомки Энея ближе всех к ним!"
     После чего милый юноша едет в чужую страну.

     Мы  прекрасно  осознаем,  -  что именно  местный  царь  регулярно с ним
делает,  но --  не  смеем обвинять  в чем-то мальчика.  Возбуждение  Мужской
Похоти  к Сыну Венеры -- нарочно культивируется Семьей Юлиев. И  (по  своему
опыту) доложу, что  переспав единственный  раз с  таким  Юлием -- можно Душу
черту продать. За раз следующий.
     Из  Анналов  известны  случаи,  когда  союзник   не  знал  -  стоит  ли
ввязываться в очередную, развязанную нами войну и юный Юлий, бывший у него в
те  дни  заложником... Он говорил, -  "без Войны забудь обо мне", и  союзник
сразу же вспоминал об обещанном.
     Ибо "если Женщина  крепко держит мужика между ног -- он готов отдать ей
и Власть, и  Царство!"  После  этого Договор о  Союзе, Альянсе и  бескровном
включении страны в состав Рима -- лишь вопрос времени.
     Порок? Да -- Порок. Но полезный и нужный Римской Республике. И никто во
всем  Риме не додумается осуждать Венеру за то, что  она дарит нам...  мягко
скажем -- Желание!
     Я  сам  почти  месяц спал  с  таким Юлием  (только что  вернувшимся  из
заложников) и забыл обо всем до  того, что однажды -- пригласил его к себе в
дом. (Меня  извиняет лишь то, что шли Сатурналии,  а в зимние месяцы  грешно
спать с женщиной.)
     Я не слепец и воочию увидал, как залилась румянцем  и  аж задрожала моя
собственная жена, стоило  Юлию поцеловать ее руку. Поцелуй продолжался целую
Вечность  и  мне -- почему-то было очень  приятно глядеть, как  любовник мой
скользит губами все выше  и выше -- вверх по  руке, а жена моя краснеет  все
больше и больше. Внезапно она вырвала руку свою из ладоней моего  любовника,
подбежала ко мне и с размаху -- залепила пощечину.
     Когда она  выбежала,  Юлий  рассмеялся  ей  вслед  и,  почмокав губами,
сказал:
     - "Я пересплю с нею -- дней через пять! Ты не против?"
     Я поперхнулся:
     - "Да... Ты - что...?!"
     - "Ничего. Ежели тебе это не по Душе, - так  и  скажи. Я пойму, что меж
нами  все  кончено.  Одно  из двух, -  либо  ты Любишь  меня и позволишь мне
позабавиться с твоею женой, или... Я ухожу".
     Сегодня мне совестно признаваться, что...  В  тот  вечер он  от меня не
ушел.
     А наутро какой-то из мужей-рогоносцев подстерег его у ворот нашего дома
и -- всадил ему кинжал под лопатку.
     Я --  Судья  и вел  Дело. Оказалось,  что жена моя -- истинная Корнелия
вызвала какого-то дурачка, внушила  ему  достаточно сил для  Мщения  и  сама
вложила  ему в  руку  нож. После  этого  я  передал  дело  иному  Судье,  но
участвовал, как муж обвиняемой.
     Судья спросил ее -- почему. И Корнелия -- перед сотней свидетелей прямо
произнесла:
     - "Я захотела его. По Обетам Корнелиев Свет Наш не может быть загрязнен
ничьей  Гадостью.  Я могла бы  стать  ему законной женой, и  закрывать глаза
буквально на  все,  ибо  Жена Обязана Любить  мужа --  любого, ибо  она сама
согласилась  Родить  Ребенка ему. Но патриций  не смеет спать с  женщиной  в
зимние  месяцы, ибо  сие приводит  к  нежелательному потомству, а  он  желал
именно этого!
     Я осознала, что свершу Грех, ежели еще хотя б один раз увижу его и ради
спасения меня, мужа и нашей семьи я... Вложила кинжал".
     Решение Суда было единогласным -- в месяцы  Юпитера и Сатурна  истинные
патриции  не спят  с женщиной.  Юлий желал  этого, а  стало быть  был  -- не
патриций. Убийство его -- конечно, законно, ибо живым он мог оставить  детей
и тем самым "загрязнить Рим". Жена моя и рогоносец были оправданы.

     Теперь вы знаете Пороки не только Юлиев, или -- Клавдиев, но и... какие
чудовищные "Жуки" бродят в голове моей милой женушки, или -- шурина моего.
     Ведь  не  просто  так  --  самая страшная  Казнь  в Риме  --  Распятие.
Считается,  что  несчастный  Умирает  именно от  того,  что  не может  долее
"пачкать" пред ликом Ослепительной Чистоты  Вечного Солнца. Его Абсолютной и
Всеобъемлющей Истины... Истины -- Убивающей.
     Поэтому-то Солнце -- не Царь Богов. Это вообще не Бог. Это -- Истина. А
всем нам свойственно Лгать. За это и не любим мы Солнце.
     Я уже говорил вам, что Корнелии -- не только Жрецы,  или -- Жрицы, но и
-- Государственные Обвинители,  а  стало быть  - Палачи?  Это одно из  самых
важных Эссенциальных Качеств римского Солнца. Вам решать, - Достоинство сие,
или -- нет.
     Символ  Солнца --  Топор. Небесный Топор.  Именно  потому  --  ликторы,
исполняющие  Волю Республики, несут топоры. Топор  -- Инструмент  Зла,  и --
наоборот. И я  готов буквально на все -- лишь бы  дочери Архимеда никогда не
встретились  с моею женою - дочерью  Небесного Топора... Аж мурашки побежали
вдруг по спине!
     Теперь вы -- лучше меня понимаете.

     * * *

     Впрочем, - нет. Так не получится.  Чтоб вы  меня лучше поняли, я обязан
рассказать вам -- все с начала и до конца.
     Я  всегда любил  женщин. Не знаю, как в иных  Семьях, но я чуть ли не с
пеленок знал -- на что нужны Женщины и так далее.
     Корень всех нынешних бед  Римской  Республики  -- быстро растущее число
рабов. В прежние  времена,  когда рабов было  мало, любой ребенок любого  из
римлян считался Сыном Родителя и становился плебеем.
     Из-за этого -- большинство плебейских фамилий возводили себя чуть ли не
к Богам и что-то там требовали.
     Во времена Сервия Туллия подобные вещи стали запрещены: дети патриция и
рабыни считались рабами  за вычетом особо оговоренных случаев. Это привело к
резкому увеличению "домашних рабов" во всех римских семьях.
     Причина  этого лежит  в  том,  что,  согласно обычаю,  Семя Патриция --
Достояние Общества. Тратить его дозволено лишь для --  Самосовершенствования
Патриция, как Мужчины. А Мужские таланты Патрициев нужно Развивать для того,
чтоб Мужская  Потенция  любого  из нас слилась в единый Общественный Виртус,
коий надобен  для  Небесного Соития  с Предназначенной  Женщиной  и Создания
Небесной Семьи и Потомства.
     Звучит не совсем понятно, но смысл угадывается, не так ли?

     Как говорил Гай Клавдий Ментор:
     "В чем отличие римлян от прочих людей?  В том, что в нас  Римский Дух -
Виртус.
     Значит ли это, что в прочих народах нет его? Да.
     Значит ли, что в прочих народах нет чего-то подобного? Нет.
     Всякий  народ имеет собственный  Дух. Всякая вещь  имеет Душу свою. Наш
Дух  называется  Виртус. Сие --  Мужской  Дух.  Дух наиболее  близких нам  в
культурном отношении греков называется Ноос. Сие -- Дух Женщин. Дух собак --
Канус. Дух вина -- Спиритус. У всего сущего есть собственный Дух.
     Другое  дело, что иные народы воспитывают собственный Дух,  а прочие --
нет. Вино никак не улучшает  свой  Спиритус,  а  поэтому и - не Развивается.
Собаки  не  улучшают  свой  Канус,  ибо не  умеют  читать  и  не  занимаются
Самообразованием.
     Лишь два народа имели когда-либо в себе Мужской Дух, и  два -- Женский.
Все  они представляли  собой  Небесные  Пары, - народы, предназначенные  для
Священного Брака друг другу.
     Древнейшая Женщина это -- Египет. Именно она первою пришла  в этот мир.
Затем  появились  "народы  моря"  --  гиксосы,  имевшие  Мужской Дух. Другое
название  Гиксосов  -- пелесет и  финикион, отсюда земли их стали называться
Палестиною  и  Финикией.  Финикияне   оплодотворили  Египет,  создав  первый
Священный Брак.
     Но  в то  же  самое время появилась  Вторая  -- Юная Женщина. Греция. И
Женщина сия,  развив  в  себе  Ноос  --  Веление Сердца,  осознала,  что мир
чересчур тесен для ее отпрысков и детей Египта и Палестины. Тогда  греческий
царь Александр, ведомый Всегреческим  Ноосом, Убил  Египет -- точно так  же,
как  ревнивая  женщина   убивает  соперницу  и  мать  ненавистных  ревнивице
отпрысков.
     Как  женщина,  Греция пощадила  Карфаген  --  половой  член  Финикии  с
Палестиной, но навсегда раздавила финикийские  ятра --  Тир  и Сидон, бывшие
началом Карфагена. Так хозяйка, мучимая похотью  в отсутствии мужа, обращает
любовника в евнуха, чтоб от забав ее не пошли нежеланные отпрыски!
     Вы спросите, - где  же был  Рим? Там же, где  и Финикия в миг  Творенья
Египта.  Женщины  всегда  взрослеют  раньше мужчин, ибо им  нет нужды холить
Виртус, или то  -- что  когда-то  было меж  ног  Карфагена.  Мужчина  всегда
развивается медленней!
     Но теперь  Римский  Виртус  вошел  в  полную  силу  и вашему  поколению
надлежит истребить злосчастный  и бесплодный  Карфаген, дабы никто  не  смел
даже заглядываться на Нашу Жену -- Прекрасную Грецию.
     Вы должны Холить, Растить, Развивать и Лелеять Наш Общественный Виртус,
чтоб  в  известный  момент  наших  сил  хватило  на  Божественное  Соитие  с
предназначенною нам Богами Женой -- Великою Грецией.
     Что у нас есть  для этого? Голова, умеющая Управлять, и Мужские Чресла,
коими мы должны Жену Радовать. Это и есть Римский Виртус. Что у нее есть для
нас? Сердце  --  Ласковое, Заботливое,  Понимающее и Отходчивое. Это и  есть
Ноос Греции.
     Мы созданы друг для друга.
     Поэтому обязанность  Римлян  --  Изучение  жениных языка  и Культуры  с
потаканием всем ее Причудам  и Шалостям, дабы Жена наша не  чувствовала себя
дешевою  шлюхой, иль  -- рабынею для  удовольствий.  А обязанность Греции --
рано или поздно добровольно Лечь в наше Ложе и Приять в себя Римский Виртус,
- ради Общих Детей. Ради -- Продолжения Рода. Общего - Нас и Греков!"
     Лучше о Виртусе и - не скажешь.
     Отвлекаясь чуть в сторону, доложу, что Идея сия - детально  описанная в
Сивиллиной Книге,  с  самых  древних  времен  подвергалась  Сомнениям. Самый
главный вопрос, волнующий всех Жрецов, - что станет с Римом после Соития?
     Хорошо,  - некое время мы будем Отцом и Родителем Небесной Семьи и весь
мир будет Учиться у нас и по Нашему Образцу. Что дальше? Мужчины -- смертнее
Женщин. Греческий Царь уничтожил Египет, истребив его Женский Дух, но...
     Египет по-прежнему существует! Он  не может сформировать каких-то Идей,
или -- самого Смысла себя, но -- как старая женщина, пусть  и бесплодная, он
все еще  способен к  Сношению. На  месте же  финикийских городов -- сплошные
руины! Значит ли сие, что Грецию еще ждут долгие века Жизни  после того, как
на месте Рима останутся лишь Пепелища?! Иные думают так, другие -- иначе.
     Как бы там ни было, -  Рим еще молод и наше Соитие Впереди. Поэтому для
всех римлян так важна Культивация Виртуса!

     Виртус  имеет  Мужскую  Природу  и  находится  у  нас  в  Голове  и  --
одновременно в Чреслах. Даже римские женщины  имеют его, хоть и --  скрытно.
Поэтому --  голова,  половые органы  мужчины и  женщины, а также  --  задний
проход имеют для нас Божественную Природу.
     Из этого вытекают Законы, по  коим запрещено наносить умышленные удары,
иль повреждения любым из сих мест, а стало быть рабов нельзя --  ни бить  по
голове,  ни  меж ног,  ни кастрировать их, ни сажать  на  кол, ни принуждать
рабыню к  аборту.  Запрещение  сие сильно  вплоть до того,  что если женщина
проколет уши  свои, чтоб  надеть  серьги  на манер греческий,  она  сразу же
объявляется шлюхой!
     Теперь добавьте  к  сему,  что патриций обязан завершить  любое  соитие
извержением  семени  в женское лоно,  или же мужской зад,  причем  соитие  в
женское лоно полагается Удовольствием,  а в зад раба -  скорее Обязанностью.
Неудивительно,  что количество "домашних  рабов"  в те года  стало расти  на
глазах!
     Это  привело  к  "Великому Голоду"  времен Тарквиния Гордого и рождению
чудовищного  числа идиотов с уродами.  Тогда появился  Свод Семейных Прав  и
Обязанностей последнего из Царей.
     По этим  Правам и  Обязанностям запрещалось рождение  детей от  брата с
сестрой и отца с дочерью. Зачатые таким манером плоды  полагалось немедленно
вычистить, то есть --  сделать аборт. Права распространялись на всех римских
граждан, но из самой сути  их было ясно,  что имеются в виду -- прежде всего
соития господина с рабынею, - его же собственной сестрой, или дочкой.
     Кроме  того, появилась Обязанность  совокуплений патриция  со всеми его
незаконными сыновьями  и братьями. Считалось, что такие рабы -- полу-мужчины
и  полу-женщины  и весь остаток  дней  они будут совокупляться только  между
собой.
     Сии ужасные Законы не могли  не привесть к Революции и Республике. В то
же  самое  время,  -  постоянные аборты  домашних рабынь,  приводящие  их  к
бесплодию,  и  совокупления  рабов  мужского  пола  исключительно меж  собой
уменьшили  население  и Великий  Голод  закончился. Поэтому Законы Тарквиния
Гордого, какими  бы жестокими и чудовищными  на первый  взгляд  ни казались,
закрепились и остаются Основой нынешнего Семейного Права.
     Патриции отныне могли заводить детей лишь от "свежих" рабынь, купленных
у  соседей, добытых  в результате союзнических договоров, или -- завоеваний.
Зачем заводить Домашних Рабов?
     Затем, что Сила Социального Виртуса -- производная от общего Числа всех
Патрициев. Поэтому Патрицианки Обязаны Рожать до тех пор, пока сие дозволено
им Magna Mater!
     Сколько  бы  детей у вас  не  было,  - старший  сын  получает  Половину
Наследства, средний -- Треть, и младший  -- Шестую часть. Четвертый, пятый и
все последующие  сыновья  по Законам Нумы Помпилия не получают  от Родителей
ничего, поэтому  после рождения  третьего сына  любая патрицианская Семья --
вообще прекращает  рожать. Девочек же  в  патрицианской семье по  Закону уже
Тарквиния Гордого не может быть более пяти штук и как только Боги пошлют вам
пятую девочку -- Зачатьям конец. (Хуже всего, когда все первые пять детей --
девочки!)
     Поэтому  в Патрицианской  Семье  от трех до семи отпрысков.  А  средний
период успешного деторождения для любой женщины -- не  более десяти лет.  (В
реальности --  семь-восемь.) Из  этого следует, что Мать Обязана  беременеть
каждый  год,  чтоб  Род  ее  имел  устойчивое продолжение. Но  она  не может
беременеть -- Выкармливая Детей!
     Вот для этого и нужны "свежие" Рабыни  -- не родственницы. Будущий Отец
начинает   спать  с  ними  за  месяц-другой  до  предполагаемого  Зачатья  и
продолжает еще  -- месяц-другой после  него. Почему  именно  он?  Потому что
любой Отец (пусть даже и  -- Раб, или -- Колон), узнав,  что  у  его ребенка
отнимают Еду, готов взбунтоваться и сие Правильно!
     Кроме того,  - всеми подмечено,  что Молоко  многих Кормилиц --  вредит
чужим малышам. Этого  не происходит лишь в том  случае,  когда  Кормилица --
Сестра матери, иль ребенок ее -- от Отца Господского малыша.
     Из-за  потребности долго Выкармливать, свежие рабыни рожают детей через
год --  поэтому, когда у  Госпожи пять-шесть детей,  у  подобной  рабыни  --
два-три. Необходимость же  гарантировать нужное количество  Женского  Молока
приводит к тому, что на одного ребенка Патриция всегда  -- чуть больше шести
его Домашних рабов. Для  старших детей сие число  --  меньше, для младших --
больше.  Отсюда и Правило, что Наследство делится именно на Шесть. Так легче
делить меж Наследниками будущих Нянек, да Виночерпиев.
     В  Благодарность  за  Женское Молоко - любая  из  свежих рабынь,  родив
Господину  двух-трех отпрысков, становится постоянной  женой кому-то  из его
домашних рабов --  а  в действительности родных  братьев! Такую  семью рабов
обычно  сразу же  отселяют  подальше  от  дома,  выделяя  ей личный  надел и
называют -- колонами, а сам процесс -- колонизацией.
     Колоны,  в отличие от плебеев, негласно считаются  римлянами и  дети от
них, при условии  получения  римского образования,  со  временем  становятся
провинциалами, а  колонизованная ими страна -- Римской Провинцией. Нужно  ли
объяснять, что будущая  жена колона обычно родом из этих мест, ибо  она  уже
знает  язык  и  обычаи?  Так  делают,  чтоб семье колонов  было легче начать
собственное хозяйство.
     Родив Домашних рабов два-три раза,  и  продолжая рожать, как и Госпожа,
колонистка выращивает -- троих. А  больше колонам -- не прокормить! Поэтому,
родив поровну, обе женщины  полностью исчерпают  Женский  Запас и --  все их
дети при этом выживут!
     Увы,  никогда не угадаешь, кто именно  родится на Свет. Поэтому будущие
Кормилицы обычно успевают забеременеть  раньше, чем становится  ясно,  что в
Вашей Семье с детьми -- Хватит. (Случай, когда уже есть четыре девочки и два
мальчика -- теоретический!)
     Поэтому всегда старшие из Домашних рабов на  пару месяцев старше самого
старшего Отпрыска,  а младшие -- чуть  меньше года младше самых младшего  из
Господ.
     Лишь после  этого  Муж  с  Женой  спят  исключительно  для  того,  чтоб
доставить друг другу -- чисто плотское Удовольствие.
     Поэтому для нас так важен постоянный приток рабов (а  вернее -- рабынь)
в  Вечный  Город  и  такие  союзы  с  соседями,  кои  позволили  бы  нам  их
колонизовать.
     В  сией  практике  заключено  -- внутреннее  Противоречие.  Риму  нужны
рабыни, но для колонизации он производит  колонов! Куда деваются завоеванные
рабы и домашние рабыни -- сестры колонов?
     Рабы --  отправляются на галеры и  рудники, или --  всю жизнь потеют на
бесконечных полях, да плантациях. Им запрещено соитие с женщиной и с момента
пленения до смерти они смеют спать лишь -- между собой. (Желательно, чтоб --
все они вымерли, не оставив  Потомства.) Осознав сие, многие из них рвутся в
Постель  к Господам, ибо -- кроме  Постели, в  городском  доме услуги их  не
нужны.
     Их можно понять, - раз все равно предстоит спать с мужчиной -- лучше уж
один  Господин, чем  все более  сильные  и  старые рабы  на  плантации --  в
очередь. Господин  пользует такого  раба, получая  плотское  Удовольствие --
пока такой  раб не состарится.  После этого он  в  Постели  не  нужен,  а на
плантации   и   подавно!   В  Постель  попадают   те,  кто  покрасивее,   да
поженственней, а в деревню -- ровно наоборот.
     Поэтому его Отпускают  и  он-то  и становится  плебеем. Каковы качества
тех,  кто локтями  расталкивал  точно таких  же,  пробираясь  к Господину  в
Постель -- мы  умалчиваем. Какой Опыт  они  передают Сыновьям --  не стоит и
думать,  чтобы  не вытошнило.  (Зато --  именно  они и оставляют  потомство,
требуя "Хлеба и Зрелищ"! Стало быть...  Стало быть --  Опыт их  не напрасен.
Меня всегда гнетет сия Мысль.)
     У Домашних Рабынь иная Судьба. После постоянных  абортов  от вас сестры
ваши  быстро  делаются  бесплодными  и  используются  в  качестве   домашней
прислуги.  Часто  ее  отдают кому-нибудь из рабов, коий не заслужил  доверия
быть колоном, но достоин своей личной женщины.  Часто от  этого она -- вновь
беременна.  Но  так  как  все домашние  рабы  -- Родственники,  ее все равно
принуждают к аборту.
     Ежели рабыня вам не по нраву, с ней довольно переспать один раз,  лишив
девства,  а после этого -  сразу выдать замуж за своего брата-раба. Все чаще
это Соитие происходит уже после Свадьбы  -  в конце  Брачного Ужина и, ежели
господину понравилось, он может приказать  своему рабу довольно долгое время
- не спать с молодою женой. (Разумеется, Господин всегда может спать с любою
рабыней  -- замужем она, или -- нет!) Увы, даже подобная Милость не отменяет
Запрета  на Рожденье от Родственника, поэтому даже замужней рабыне все равно
предстоят -- аборт за абортом.
     От этого любая  из  Домашних Рабынь спит  и  видит себя женою колона из
соседней Семьи,  ибо соседи порой  договариваются  меж  собой и женят  своих
незаконных сестер  с братьями  друг  на  друге. Сие  происходит  лишь  после
опустошительных  войн,  когда нужно  срочно заселить  мертвые  земли  новыми
жителями.
     Сказать, что  любой  из домашних рабов  и в особенности  рабынь  жаждет
новой Войны, значит -- ничего не сказать.
     Вообразите женщину, у коей раз  за  разом в  чудовищных болях  из чрева
вычищают очередное  дитя! Вообразите, -  она понимает, что после  очередного
аборта она  может -- не забеременеть никогда! И она знает, что если случится
большая Война и Рим победит, ей - дозволят родить. Да домашние рабыни готовы
в любой Храм пойти и отдать жрецам -- хоть всю одежду свою,  все свои личные
вещи -- лишь бы Боги послали нам очередную Войну и Рим одержал в ней Победу!
     Чудовищно? Может быть. А -- ежели улицы Города  будут забиты умирающими
детьми, как это было во времена Тарквиния Гордого? Вы считаете, что массовое
убийство детей, коих страна все равно не в состоянии прокормить  -- гуманнее
постоянных абортов?
     Это -- Жизнь. Это -- реальная Жизнь Вечного Города!
     Вот причина того, что в зрелом возрасте все Патриции спят только лишь с
Законной  Женой,  незамужнею римлянкой,  ищут,  иль  создают  Паразитов,  да
утоляют похоть лишь с рабом-мальчиком!
     Почему в юном возрасте  молодые патриции не делают этого? Потому что --
рабыням (пока они  -- девицы) дозволено  Отказать и у молодого  Патриция нет
Прав на то, чтобы их Принудить.
     Ежели ясно,  что сын ваш не гож - даже для домашних  рабынь, рано,  иль
поздно вы Прикажете такой -- лечь к Наследнику.  Но она  после  этого  смеет
сказать всем и  каждому (язык у нее во  рту, а никто не  смеет хоть как-либо
повреждать чью-то Голову!),  что она думает и о вас, и вашем сынке, и про то
-- как ее тошнило при этом.
     Ежели сие, не  дай Бог, услышат Родители юных девушек... Вы очень долго
будете искать партию своему Отпрыску! ОЧЕНЬ ДОЛГО.
     Зачем нужно все это? Затем, чтоб сын ваш получил опыт, совращая девицу,
коя  осознает, что в  любом случае она все равно окажется в постели именно с
этим  юношей.  Из-за  этого  она  все равно скажет -- "да"  (ибо  ей неохота
подставлять  пятки ног  под палку вашего  палача,  так как прочие  части  ее
женского тела сразу же после порки понадобятся), но юнцу предстоит  попотеть
ради этого!
     Домашних рабынь -- не одна и созревают юнцы до того, как познакомятся с
будущею  женой. (Отец мой  улестил  и уложил в  Ложе  до  брака  пять  своих
домашних рабынь и я -- столько же.) Поэтому  в дни Ухаживаний за Матерью его
будущих  чад,  патриций  меньше  наделает  глупостей,  а  патрицианка  легче
отдастся ему.
     От взаимного  Удовольствия от Соитий зависит Общественное Благо Римской
Республики. Ежели у Мужа слаб Виртус и Жена в Постели Несчастлива, Несчастье
ее  --  рано, иль  поздно отразится  на  нем, а через  него  -- на все  Дела
Государственные! Поэтому  Мужчинам  со  слабым Виртусам  запрещено  занимать
важный  Пост,  а  иных... обращают  в паразитов, вообще  запрещая  соитие  с
Женщиной.
     С его Женой  отныне спит его  Господин,  и все  дети  считаются  детьми
паразита. Жена паразита смеет  Развестись с таким мужем,  но -- хотя бы ночь
она обязана  провести с Новым Хозяином. Кто ее  возьмет женой после этого --
интересный вопрос и потому жены паразитов обычно никогда не разводятся.
     Поэтому  контракт меж Патроном и паразитом составляется так, чтоб никто
не  знал об  их  отношениях. Так к  имени жены  Паразита не пристает  лишняя
Грязь. (Сам же Паразит -- человек уже конченный!)
     Но бывает  и  так,  что  нищего, молодого, неопытного  патриция  сперва
делают паразитом, а потом -- женят на своей же Любовнице. Теперь  вернемся к
нашим баранам.

     Я в  детстве  спал  в одной  постели с  двумя нянюшками.  Обе были  мои
незаконные тетки и потеряли способность к деторождению -- задолго  до  моего
появленья на свет. Поэтому я стал их дитем и они меня всячески баловали.
     Мое первое воспоминание, - я лежу в  широкой постели под двумя одеялами
(на дворе  зима и в спальне холодно), а по обоим бокам лежат  мои  няньки  и
греют меня своим женским телом.
     Одна из них ласкает меня, как родное дитя, - целует  и разве что  -- не
облизывает,  как ощенившаяся собака своих  новорожденных. Другая  же трогает
меня, как  будущего  мужчину,  - считается,  что раннее  возбуждение Виртуса
приводит к большим размерам и большей чувствительности его.
     И я чувствую, как  они Плачут. Я спрашиваю у них -- что не так, а они в
рев:
     - "Наши детки могли быть такими, как - ты. Ты точная копия своего отца,
и детки наши были б такими же! Ты -- наше дитятко!"
     Я совсем мал, но я уже что-то осознаю и спрашиваю:
     - "Кто отнял у вас деток?" -- и слышу в ответ:
     - "Твоя бабушка. Она лишила нас деток от твоего отца!"
     На другой день,  когда я сижу в комнате для занятий за моими учебниками
(видимо, меня уже готовят к Поступленью в Гимназию), к нам входит приехавшая
в гости бабушка и я кричу на нее:
     -  "Зачем  ты  обидела  моих Приму и  Терцию?  Зачем ты  отняла  у  них
малышей?!" -- а бабушка садится рядом со мной, раб вкладывает ей в руку нож,
а  другой  вдруг хватает  какого-то  из моих  друзей-рабов по детским играм.
Бабушка покойно и холодно пальцами левой руки натягивает кожу на горле моего
товарища  и  я  вижу,  как там  -- глубоко бьется  какая-то  жилка.  Бабушка
опускает острие ножа над сией жилочкой, поворачивает рукоять в мою сторону и
почти шепчет:
     -  "Я слыхала, -  ты видел,  как режут свиней на зиму.  Знаешь почему?!
Из-за мяса?  Как бы не так. Сейчас на дворе  снег и их нечем кормить. И они,
не будь нами  зарезаны,  сейчас визжали бы в хлевах  с голоду и  ты видел бы
огромные слезы на их худых мордах.
     Так зарежь его! Если бы  няньки  твои родили  детей,  нам не хватило бы
пищи на прокорм  его. Возьми нож  и  режь! Ибо это  --  гуманнее,  чем  дать
умереть ему с Голоду!"
     Я отталкиваю протянутый нож, обнимаю любимую бабушку и рыдаю навзрыд:
     - "Ты все равно -- не должна была! Ведь ты -- женщина. Ты  могла велеть
сие деду! Он -- бывший Консул, он должен был Убивать!"
     Я на всю  жизнь запомнил растерянное  лицо моей бабушки. Она всплеснула
руками и в ужасе вскрикнула:
     - "Да как можно?! Это же -- не рожденные внучата его! Убить их?! Это...
Это  -- неслыханно. Я  -- им не родственница.  Я Имею  Право и Обязана  дать
подобный  Приказ,  ради жизни  прочих  детей  в Вечном  Городе.  Но... Убить
собственное же Дитя?! Это... Чудовищно..."
     Я  навсегда запомнил  лицо моей  бабушки. Поэтому у  меня закрепилось и
предыдущее  детское  впечатление. Это -- Рим. Это --  реальная  жизнь Нашего
Города. Голодная и -- не очень-то радостная.

     Весной моего  поступленья  в Гимназию  у меня произошло первое Соитие с
Женщиной. Само Поступленье  возможно лишь после того, как у мальчика  пойдет
первое Семя.  Как  только  оно зародилось  во мне,  Отец мой  пришел в  нашу
детскую и сказал:
     - "Ты  --  мужчина и должен Спать  с Женщинами.  Спать ты можешь лишь с
теми из  них, в  кого ты хотя бы  раз Поместил свое  Семя и  теми, кто готов
Пустить тебя в Первый раз. Все остальные -- Должны и Смеют Отказывать.
     На свете есть лишь две Женщины,  кои  из Любви к тебе -- Готовы с тобой
переспать. Это -- Няньки твои.
     Они уже  знают тебя. Первое Семя твое пролилось  им на  Руки, когда они
Ласкали тебя, так что...
     Выбирай любую из них".
     Я  сразу же протянул  руку к Терции. Отец как-то странно  посмотрел  на
нее, чуть кивнул,  они шагнули друг к другу и я впервые узнал - как страстно
целуются мужчина и женщина.
     В отличие от детей, рабские дети не имеют обычных имен и их отличают по
номерам: девочки  -- Прима,  Секунда, Терция...; мальчики -- Примус, Секунд,
Терц...
     Когда  патриции  подрастают,  они  спят с такими рабынями,  а потом  --
забирают их в качестве нянек для своих будущих малышей.
     Отец  мой  был вторым  сыном в семье и  мой дядя -- Гай  Клавдий Ментор
первым начал  спать с женщинами, совратил Секунду  и она  стала  --  любимою
рабыней  его. Отцу ж всегда по Душе была Терция  -- именно она  отдалась ему
самой первою из домашних рабынь.
     Когда дядя с отцом подросли и пришла пора делить "домашних рабов", дядя
взял Секунду, отец -- Терцию, а их младший брат -- какого-то  из рабов. (Ему
всегда больше нравились мальчики.)
     Потом дядя, как грядущий военный, тоже взял -- кого-то из юношей, ибо в
лагере женщин  лучше бы не держать, а с кем-то утолить похоть хочется и отец
мой сразу же забрал Приму. По возрасту она была старше прочих и отец с дядей
долго не решались "задрать полу ее платья". Соблазнил ее -- мой отец и дед с
бабкой  сразу  почувствовали,  что Семя его со временем  задушит Семя  моего
дяди.
     Так оно  в итоге и произошло. Дядины сыновья полегли на Войне, а  детей
от них почти не  было. Привычки военные - к мужской заднице ненавистны самой
Magna Mater, а она -- весьма Мстительна!
     Я знал, что Отец  мой Любит Женщин.  Я  знал, что Терция -- несмотря ни
аборты, ни -- искалеченную женскую жизнь, отзывается о нем, как о Боге. Но я
не ведал, что одни лишь прикосновения мужчины к женщине бывают так Страстны.
     Прима  подсела  ко  мне  и  стала  Ласкать,  готовя  к  соитию, а отец,
продолжая страстно целовать мою Терцию, положил ее на Ложе и я в  первый раз
увидал Совокупление Мужчины и Женщины. Затем отец поднялся, и не глядя ни на
меня, ни Терцию, сдавленно пробормотал:
     -  "Твое Семя должно смешаться в  ее Лоне  с  моим. Таков обычай. После
этого можешь спать  и с нею, и -- Примою", - с этими словами он стремительно
вышел из комнаты.
     Прима, подталкивая  меня, почти уложила на покорную  Терцию и я на  всю
жизнь  запомнил, как текли слезы из глаз  моей нянюшки, когда  она, принимая
меня, шептала:
     -  "Нет.  Не так. Неправильно.  Вот.  Вот  так  должен делать настоящий
мужчина. Такой же, как -- твой Отец".
     Не скажу, что первое Соитье мое  было хоть  сколько-то сладостным. Нет.
Скорее, - обычный  Урок, такой  же, как  и прочие  при  подготовке  молодого
патриция к Поступленью в Гимназию.
     По настоящему я Слился с Женщиной месяца  через три.  Я  уже  регулярно
Спал и с Примой,  и -- Терцией, а отец мой частенько показывал мне, как  это
-- делается. С ними же.
     Что  удивительно  --  с  каждым  разом у  меня  все  больше  возрастала
Неприязнь  и  чуть ли не Ненависть  к моему  же  отцу! А  ему, мне казалось,
нравилось меня задевать -- пользуя у меня на глазах  моих Женщин.  Через три
месяца после первых  Соитий,  я  не выдержал и бросился на него с кулаками и
криком:
     - "Не  тронь,  не  тронь  ее!  Ты что  -- не  видишь? Ей же не  хочется
Отдаваться Тебе у Меня на глазах!"
     Отец оборвал соитие с Терцией, встал с постели и сухо сказал:
     - "Вот ты и  -- вырос. Никогда никому не уступай  своих Женщин. Даже --
собственному Отцу".
     Потом я  узнал,  что если бы не Взбунтовался против Родителя, меня - не
Приняли бы в Гимназию. Царь Богов -- Юпитер. А он тоже стал Бунтовать против
Собственного Отца -- из-за Женщин.
     Увидав, как я дерусь за  нее с моим же Отцом, Терция  впервые  отдалась
мне -- как положено. Забывая себя. С той поры -- я не могу жить без Женщин.
     Да...  Одно "но". В сей  истории для  меня  таился  еще один  -- весьма
важный Урок. Ибо - Прима с Терцией тайком от меня продолжали бегать к нему.
     Мы по-прежнему спали -- втроем. И няньки мои всякую ночь Спали со мной,
как с Хозяином. Но Терция лишь один  раз "забыла себя", а  потом... Я нутром
понял, что сие -- не Любовь!
     Однажды, когда  она пришла очень поздно и пыталась  тайком шмыгнуть под
наше  общее одеяло, я  поймал  ее, положил и... Когда  я опустил руку на  ее
женские прелести, я обнаружил Мужское Семя.
     В ярости на Отца, я "оседлал" бедную Терцию и хотел... Прима чуть ли не
силком стащила меня со своей младшей сестры с криком:
     -  "Что --  Хозяином стал?  Ежели  Охота тебе,  давай уж меня,  я... Ты
понимаешь, что она может Повеситься?!"
     Я ошеломленно  посмотрел  на Терцию.  Она лежала, как соляной  столп, с
раздвинутыми ногами -- будто бы я все еще был на ней. Затем она, как во сне,
медленно сдвинула ноги, повернулась спиной к нам и потянула на  себя одеяло.
А Прима горячо шептала мне на ухо:
     -  "Ты  не  Понимаешь!  Ты...  Ты  еще  мал!  Рабыня  Обязана  Спать  с
Господином, но -- не Обязана Жить! Если ты силком возьмешь любую из нас, мы,
конечно же -- Отдадимся тебе. Но никто  не в  силах Заставить нас Жить после
этого! Таков Закон Римской Республики.
     Если тебя взяли Силой и ты -- Выжила, ты -- плебейка! А мы с Терцией --
рождены от Патриция! Мы  имеем Право Отказывать, потому что...  Один человек
способен привести к водопою непокорную Лошадь. Но тысяча не смогут заставить
ее -- там попить!
     То же самое -- с Домашней Рабынею. Я Сплю с твоим Отцом, потому что мне
-- Сладко с ним Спать. Потому что я -- Его Женщина.
     Я сплю  с тобой, потому что  ты -- первенец Моего Возлюбленного. Потому
что он сам -- попросил нас об этом. Меня и Терцию.
     Мне  -- Плевать. Я не так уж Люблю твоего Отца. Он  редко когда  снился
мне по ночам. Но Терция... Сегодня была моя очередь. Но -- она хотела быть с
самым Любимым для нее Человеком! Это ты можешь Понять?! А тут - ты...
     А -- черт!..."
     Я долго хлопал глазами, слушая милую Приму, и в голове моей...

     Больше я не спал  с Терцией. С Примой я перестал спать через месяц. Они
никогда не были  Моими Женщинами. Это - Женщины моего Отца. И они всего лишь
-- Учили меня.
     Через месяц, когда мы  всей  Фамилией выехали за Город, во время игры в
мяч я заметил, как юная Секунда через щелку в двери на кухню смотрит на нас.
Я играл с обоими братьями и - всеми колонами и  будущими  виночерпиями. Я не
был лучше всех прочих, но в такой же пыли и грязи, как и прочие мальчики. Но
я осознал, что незаконная сестра моя смотрит именно на меня.
     И я, будто бы случайно -- отбил мяч ближе к кухонной двери, а, подбежав
за ним, попросил:
     - "Принеси Воды. Пить хочется".
     Секунда была ровесница мне  и  подчинялась  лишь моему отцу, так  что я
даже не  знал,  послушает она, или -- нет. Но через  какое-то время  Секунда
окликнула меня, - в руках ее был кувшинчик.
     Я подбежал к ней, напился, за мною сразу возникла очередь, ребята рвали
кувшин друг у  друга из рук, а я в  благодарность... поцеловал девушку. Губы
ее на миг шевельнулись, отвечая мне, а затем она очень смутилась и  сразу же
убежала, забыв про кувшин.
     Я  же  завершил  очередную партию в мяч  и пошел  с  пустым кувшином на
кухню, где Секунда обычно помогала -- на побегушках.
     Я  быстро нашел ее, отвел в уголок, Виртус мой возбудился, и я  впервые
стал целовать  невинную девушку. Она сперва упиралась, пыталась бежать, но я
был  сильнее  ее и --  попросту не  отпускал.  До тех пор, пока губы  ее  не
ответили мне.
     Вечером, когда я стал скрестись к женщинам, призывая Секунду, рабынюшки
развеселились и мы весело переругивались через дверь чуть ли не до  утра. Но
Секунда не вышла. Днем  я  опять  отловил ее  на  кухне  и вырвал  очередной
поцелуй. Вечером же меня опять не пустили в женские комнаты.
     Виртус мой  обезумел и причинял истинные мучения. Но мне и в  голову не
пришло идти к старой Приме, а... Оброни я Семя на землю, его не хватило б на
то, чтоб Секунда навсегда стала Моей Женщиной!
     Ровно  через неделю, когда  я  в очередной  раз явился на кухню, старая
повариха (тоже -- незаконная сестра моего отца), подмигнув мне, сказала:
     -  "Ищешь Секунду? Сходи-ка  в лесок. Она там ищет ягоды для варенья на
зиму.  Ушла,  а  любимую  корзинку  -- оставила! Растрепа.  Ты уж найди ее и
передай - корзиночку!"
     Я схватил корзинку и побежал в лес. Секунда ждала меня, лежа в стогу на
лужайке, залитой ярким солнечным светом. По-моему, она так  и не сказала мне
ни слова, - просто улыбнулась и молча стала снимать свое платье. А я свое...
     Почему-то  она по  сей день вспоминает странную  вещь, -  когда я  стал
обнимать ее и целовать девичьи  груди, твердые, как два камешка, я... У меня
пахло от моего мужского достоинства. Я так покраснел от смущения!
     Тогда мы, взявшись за руки, пошли к прохладному ручейку и  окунулись  в
него пару  раз. И лишь после этого, я  положил Мою первую  Женщину на этакую
постель из свежескошенной травы из этого стога и мое платье.
     На  платье после  всего осталось огромное пятно крови. Секунда сразу же
убежала. По обычаям  Женщины (или  мальчики) не смеют вымыть  из себя чье-то
Семя, поэтому  сие делает за них  кто-то  еще. А я пошел все застирывать. Не
вышло. Пятно каким-то образом увидал мой Отец. Увидал и сухо сказал:
     - "С этого дня -- не смей даже глядеть на Моих Женщин".
     В  эту  ночь  я  впервые спал  без Примы  и  Терции. Зато с  молодой  и
прекрасной Секундою.

     * * *

     Многие  не осознают  разницу  меж Гимназией  и  греческими гимнасиями и
склонны их всегда путать. Поэтому поясню.
     Главное отличие  Рима  и Греции  -- отношение  к Образованию. В  Греции
Образование -- Обязанность Общества, в Риме -- Семьи.
     Отсюда разный  подход.  За  счет Чего  Учитель учит  Детей?  Зачем  ему
тратить время  на  этих оболтусов?  Все  отвечают --  Учитель Обязан  Любить
детей, чтобы их чему-нибудь Выучить.
     Греция пришла в  Мир раньше нашего. Их Система  Образования  много крат
старше. И  -- Хуже.  Раз  образование предоставляется Обществом,  необходимо
Учить детей всех без исключения Граждан. Как их Учить?
     Детей  приходится отрывать  от  семьи,  запирая  в этаких  казармах  --
гимнасиях. Там они и  живут -- одни мальчики, а всем ясно, что там где живут
одни мальчики -- неизбежно возникают Преступления  против  Magna Mater!  Раз
возник  Первый Грех, мальчик,  приученный воевать  с  Magna Mater,  и дальше
пойдет  против своего Естества. Став  Учителем, он в свою  очередь воспримет
Обязанность  Любить  собственных Учеников в  смысле Плотском. Греки называют
сие - Педерастией. Но дальше то - что?
     Любовь -- не бывает  не  Плотской! Платон пытался  обойти ту ловушку, в
кою сама себя загнала блестящая Греция и... Ничего.
     На триста  лет весь  известный нам Мир  попал  в сей Порочный Замкнутый
Круг. Пока не появился наш Рим.

     Рим  возник  позже  Греции  и  имел  родоплеменную Основу,  отличную от
греческих полисов. Нынешние Фамилии произошли от сиих -- древнейших  племен,
заключавших Союзы  и  брачные договора  меж собой.  Нынешние  Холмы  Вечного
Города -- Наследие расчленения  Рима на разные племена, каждое  из коих само
учило своих же детей.
     С тех пор Корнелиев учат быть не римлянами, но -- Корнелиями,  Клавдиев
--  Клавдиями,  а  Фабиев  -- Фабиями. Сам  процесс Обучения  сосредоточился
внутри  Фамилий. Но не будет  же Глава Государства  всю жизнь отрываться  от
дел, чтоб...
     Поэтому -- Обязанность  Учить  лежит не на Отце,  но  -- Матери. В Риме
появились Весталки и Храмы Весты. Это те же самые Школы, где римских девочек
стали Учить будущему  Материнству, Обращенью  с  Мужчинами,  да... профессии
Учителя для ее же Детей!
     Да,  мы  в  Риме тоже  считаем, что  Учитель Обязан  Любить собственных
Учеников.  Но  мы  опираемся  не  на  Педерастию,  но  -  Любовь  Матери   к
собственному Дитю!  Именно Мать в  нашем Обществе и есть  -- главный Учитель
будущих римлян.
     Из этого, увы, проистекает один весьма  грустный  факт. Не  все  матери
одинаковы.  Не  каждая  может  научить  ребенка  чему-то  хорошему.  Поэтому
Гимназия -- лишь для избранных.
     В  Гимназию  берут  лишь  патрициев,  отвечающих  известным   условиям.
"Будущий гимназист обязан:  возбуждаться при виде обнаженного женского тела;
иметь мужской вид; стати и способности к  бегу, борьбе, плаванию и  владенью
оружием;  уметь  обращаться  с  лошадью;  выжить  на необитаемом  острове  и
способен есть что угодно, ежели сие угодно Римской Республике".
     Кроме  того,  -  "будущий  гимназист  должен  читать  и  писать,  знать
арифметику и уметь сочинить хотя бы четверостишие". Все это учится не в один
день и поэтому в  Гимназию  поступают так поздно. Гораздо позже, чем девочки
начинают ходить  на  занятия в  Храмы Весты, иль греки  запирают детей в  их
гимнасии!
     В  Риме верят, что Мужчина развивается позже Женщины, а поэтому молодые
патриции позже  садятся за парту,  нежели  сестры  их.  Пока девочки  учатся
чистописанию, да шитью, братья их целуются с рабынями, пьют потихоньку вино,
дерутся,  да  бегают  наперегонки.  Что любопытно,  - позже начиная  Учение,
мальчики быстро превосходят в нем девочек!
     Строго говоря, в Гимназию идут для того, чтоб узнать то, что недоступно
женскому разуму, иль -- пониманью  плебея. А все остальное будущий гимназист
уже -- Должен Знать. Чуете разницу?
     Это  -- серьезно.  Из  восьми  Клавдиев моего поколения (то  есть детей
моего отца, его брата и двоюродного дядюшки моего) Гимназию кончили трое,  а
прочие пять  так и остались "необученными патрициями". Трое из  восьми детей
влиятельной и богатой Фамилии! (К более  бедным и менее родовитым в Гимназии
строже -- в сто крат!)
     Надеюсь, я объяснил -- насколько все это не просто так!

     Помню  день моего  приема  в Гимназию. На меня одели  мое  самое лучшее
детское платье, расчесали получше волосы, дали в руки букет фиалок и послали
на вступительные Экзамены.
     Мы  шли  по улицам  Вечного  Города  и  мне  было  приятно узреть,  как
раскланиваются  все  с  моим  батюшкой,   а  он  степенно  кивает  в  ответ,
останавливается, шутит  то с теми, то с этими,  показывает всем на  меня и с
гордостью говорит:
     - "Вот, веду Марка в Гимназию! Как быстро время летит. Вроде сам не так
давно туда бегал... А как твой сынок? Да, да, слышал...
     Эй, завтра  ваше  судебное заседание по делу об Оскорбленьи Республики!
Да, да -- пришлите-ка мне вечерком своего адвоката.
     Мадам, да вас не узнать -- Богатою будете! Ваш Бракоразводный процесс я
не сегодня-завтра улажу! Нет, жена, как видите, уже в городе. Сегодня я веду
Марка в Гимназию и она уже ждет  меня там. Хорошо, я отменю вечером все дела
и -- сразу к вам. Что принести? Хорошо, буду лишь сам! Во всеоружии...
     Нет. Я сказал -- нет. Вы -- МНЕ предлагаете взятку?! Пошел вон!"
     Вокруг нас с батюшкой кружился такой большой, говорливый и многоцветный
Рим, а мой Отец  -- один из  Пяти  Верховных Судей Вечного Города, казалось,
плыл над толпой, а все подходили  к нему, шутили со мною,  заигрывали  и мое
детское платье несло такой же орнамент, как и сенатская тога моего Родителя,
а заколка на нем была точной копией огромной броши моего отца.
     Да, я знал, что отец неравнодушен к женскому полу и за дамские прелести
готов решить любой  процесс "не  так, как  положено". Я  догадывался, что он
порой берет  взятки (ежели их ему дают через  верных людей и  не  болтают об
этом!). Но --  он  потомок  Юпитера, а  сам Гений  наш любил позабавиться  с
доступною женщиной (а частенько  и - мальчиком!) и,  порою  --  за известную
мзду был...  не  совсем чтобы -- справедлив. И в то  же самое  время -- Отец
почитался, как весьма Честный Судья и Порядочный Гражданин.
     У  Юпитера  много грешков, но как бы  там ни было -  Небесный  Отец наш
"неправеден" лишь в  мелочах. В вопросах принципиальных Царь Богов всегда на
стороне Добра, Права и Истины. Поэтому-то прочие Боги и прощают  ему все его
"шалости".  Вот точно так же прощал  римский народ многочисленные "проделки"
моего Родителя, ибо он был одним из самых блестящих Юристов своего  времени.
Честным  и неподкупным.  Ежели  дело касалось  не  Частных дрязг,  но  самой
Римской Республики.
     Когда мы добрались до Гимназии, голова моя лопалась от всей этой толпы,
звуков,  запахов и  впечатлений. Маленьким мальчикам не дозволяется выходить
из дома родителей и все  это -- было для меня внове. Я  впервые встретился с
Вечным Городом!
     У  Гимназии  стояли ряды  носилок  и  паланкинов. Я  увидал  свою  мать
оживленно о чем-то беседующую с матушками прочих  учеников. Когда мы подошли
к  ним,  я  с гордостью  примечал с какой  тревогой  и  ревностью  мать  моя
наблюдала за  тем, как отец мой целует ручки всем прочим женщинам. Он всегда
умел целовать женщин и говорить им красивые комплименты!
     Помню,  как в  тот день  женщины улыбались ему,  а  моя  матушка  вдруг
оттерла их всех плечом, встав  перед батюшкой  и заговорив  с ним про всякие
глупости.  И  я  видел, что  отец  мой  нисколько  не  рассердился,  но даже
расцеловал мою матушку, они взяли меня за обе руки  и мы все втроем  пошли к
моим будущим экзаменаторам.
     Не  помню  экзамена. Меня что-то  спрашивали, я  ужасно конфузился,  но
отвечал и убеленные сединами старцы благосклонно кивали, бормоча меж собой:
     -  "Потомок  Юпитера! Кровь -- она  сразу видна. Блестящ -- во  всем. А
что, вы, юноша, ответите на сей вопрос?"
     Меня приняли в первый класс, объявив, что сдал я экзамен "с отличием" и
Комиссия выносит Благодарность Семье за Воспитание достойного Сына, Патриция
и Гражданина Республики.

     В тот  же  день я  встретил и моего  самого  лучшего  друга  -- Мудрого
Леллия.
     После экзамена, пока  Комиссия обсуждала -- кого из нас  принимать, все
разбились на кучки.  Женщины в  общем кругу  оживленно  перемывали  косточки
общим  знакомым. Мужчины,  разбившись  по двое-трое,  степенно прогуливались
вдоль стен Гимназии, обсуждая какие-то серьезные "мужские" дела.
     Дети  же,  будучи предоставлены сами себе, приглядывались друг к другу.
По  древним обычаям  в Гимназию принимают  всех, подавших Заявление. Чтоб не
травмировать  детскую душу.  Но мы  все понимали,  что  месяца через  два во
второй месяц Марса по разным благовидным причинам и поводам чуть ли не треть
из нас покинет Гимназию. Навсегда. Без каких-либо объяснений.
     Отцы  их вдруг  получат назначение  куда-нибудь  в  Грецию,  или --  на
Сицилию и мальчики уедут со своими родителями. Там они получат образование в
школе для провинциалов и впоследствии станут обычными  адвокатами, хозяевами
ремесленных мастерских, иль -- чего-то подобного. Но им никогда не бывать --
ни Консулами, ни Судьями, ни Жрецами, ни Менторами в той же Гимназии.
     Мы уже знали, что эти два месяца  даются отцам  их нарочно  на то, чтоб
они  успели  получить  назначение подальше  от  Рима  и сыновья  их  ушли из
Гимназии, не теряя лицо. Такова обычная практика  и я думаю, что в ней много
мудрого.
     Но  для нас,  мальчиков, было важно иное. Раз треть  из нас уйдет через
два  месяца, стоит  ли заводить дружбу с будущим хозяином булочной где-то  в
Капуе, иль -- медником из Иллирии? Вопрос далеко - не праздный и все боялись
ошибиться, не того выбрав.
     Я   посмотрел   на   своего  отца.  Он  был  очень   светлый,  веселый,
жизнерадостный  человек  невысокого роста, но...  тучный  и  забавную, почти
круглую фигуру его было трудно с кем-либо спутать.
     Его  роскошная, белоснежная  тога  с  зелено-золотистым  орнаментом  из
перемежающихся монеток  и  судейских  весов,  обвитых  виноградной  лозой  и
листочками  клевера была  заметна  за полверсты.  Рядом  с  ним  шел темный,
высокий, сутулый и худощавый патриций с суровым лицом и по краю тоги его шел
черно-синий  орнамент из ростр, песочных  часов и якорей,  оплетенных синими
волнами с траурною каймой.  Сама согбенная фигура друга  моего отца вызывала
ощущения Печали, Старости, Смерти...
     Раз отец мой с  большою охотой  разговаривал с Потомком Сатурна, я стал
глазами искать мальчика с такими же знаками.
     Он сидел чуть в стороне ото всех. На нем было детское платье с таким же
-- зловещим черно-синим орнаментом. Волосы его были черны, как смоль, а лицо
-- неестественно  бледное, будто бы он всю жизнь просидел  в темноте. Так  и
было. Леллий не любил шумные игры и при первой возможности садился за книжку
где-нибудь в темном уголке -- подальше от нас.
     Может и впрямь все мы произошли от наших Небесных  Родителей, но всякий
раз когда  я  смотрю на самого себя в зеркало,  я вижу обрамленное  светлыми
кудрями, пышущее  здоровьем, жизнерадостное,  живое лицо (чуток  полноватое,
что  поделать?!) -- как раз такое, как  у Юпитера, каким  его  изображают на
статуях!
     В  Риме   верят,  что   все  члены  Фамилии   должны  передавать  детям
Эссенциальные Качества их Небесных Родителей. Но не надо забывать, что кроме
Отцов, у нас есть и -- Матери! Поэтому существует забавный Обычай.
     Мальчиков воспитывают в полном  согласии с их  Фамилией. Девочек  же --
нейтрально, до тех пор, пока в них не проявится скрытая склонность к Фамилии
ее будущего жениха. В Риме верят, что браки совершаются на Небесах и та, иль
иная  патрицианская  девочка  Небом  самим  предназначена  уйти  именно в ту
Фамилию, признаки чьи стали проявляться в ее внешнем облике!
     Матушка  -  Дочь Луны Фабия. Фабии тоже -- полны, но полнота матушки не
столь бледная, но тучная и упругая, как положено Клавдиям. Настроение Фабиев
переменчиво,  матушка же моя --  всегда весела (за вычетом  тех минут, когда
она ревнует отца!)  и в этом она -- настоящая Клавдия. Произошло  же это все
потому, что со дня,  когда она  девочкой  выказала в себе  склонность  стать
будущей  Клавдией, астрологи указали  на моего отца,  как наилучшего для нее
жениха, а  мои  деды и  бабки  заключили  предварительный брачный контракт -
матушке моей стали давать не соленое (как положено Фабиям), но стали пичкать
всякими сладостями (сие обычай нас - Клавдиев).
     От питания вообще -- много зависит. Леллий как-то предложил мне обычную
пищу  Леллиев  --  меня  чуть не  вырвало! Они  едят  какую-то  жгуче-кислую
гадость,  в коей  нет  и следа  хоть какой-нибудь сладкой  пряности -- столь
любезной нам, Клавдиям!
     Леллий  сказал,  что  пища  сия  "наводит  на серьезные  размышления  и
способствует развитию Мудрости". На черта мне вся эта мудрость, ежели все от
меня  станут шарахаться,  когда  я  с лицом  --  то  ли гробовщика, то ль --
могильщика покажусь на людях?!
     Впрочем, Леллий -- нравится женщинам, ежели  им по душе Серьезные люди.
Я лично  -- до  ученых дам не охотник,  да и  они не  намерены отвечать  мне
взаимностью. А вот по Леллию они прямо сохнут! Если бы он  еще  не сутулился
при ходьбе,  друг мой стал бы настоящим дамским угодником, а я  помог бы ему
-- всеми силами.  (Тем более, что поклонницы его и меня -- разные женщины  и
нам не пришлось бы друг друга к какой-нибудь ревновать!) Но... Увы.
     Мало того, что он все время сутулится, из всякой интрижки с  любовницей
друг  мой  склонен делать  трагедию. И сам  измучается, и  бабу измучает, не
плотское Удовольствие, а -- ни пойми что!

     Как бы там ни было... Я подсел к сему печальному мальчику, завел с  ним
разговор -- ни о  чем, рассказал пару сальностей, случайно подслушанных мной
у  моего  отца, собеседник  мой  сначала  крепился,  а  потом стал  тихонько
посмеиваться.  Я  ему дал медовых  конфет (кои я всегда таскаю с собой, чтоб
было  чего  пожевать!), он  отнекивался, говоря, что ему --  потомку Квирина
сего не положено, но я его  уломал и мы стали кушать конфетки, а я продолжал
рассказывать  байки  про  шлюх,  кои  слышал  от  моего  отца в  количествах
поражающих воображенье - не Клавдиев!
     Когда  приспела  пора немного  передохнуть и  я решил, что пора  дать и
новому другу высказаться, я спросил его:
     - "Каков Гений твой - Квирин?"
     Леллий  странно  посмотрел  на  меня,  коротко  хмыкнул  (как будто  бы
засмеялся надо мною внутри себя!) и с усмешкою отвечал:
     -  "Это спрашивает у меня потомок Юпитера? А  Кто Твой  Гений, Клавдий?
Может быть  это  Бык,  увезший  на холке  Европу? Иль  Лебедь,  соблазнивший
красавицу Леду? Или -- Золотой Дождь, пролившийся на Данаю? А может быть это
- Орел, унесший на Олимп Ганимеда для своих плотских утех?"
     Мне показалось, что негодяй надо мной издевается. Я обиделся:
     - "Я  просто хотел узнать. Я не понимаю -- кто такой Квирин, каковы его
Эссенциальные Достоинства  и Недостатки и чего поэтому -- ждать от тебя! Раз
ты -- отпрыск Квирина, ты должен проявлять Качества Гения своего! А раз я не
знаю Качеств его, как я могу сдружиться с тобой?"
     -  "Хорошо. Я скажу.  Но прежде ты назовешь мне Эссенциальные  Качества
Клавдиев!"
     Я рассмеялся:
     - "Ты шутишь!  Всем  известны  наши Эссенциальные Качества! Ведь мы  --
Самая Известная Семья Вечного Города! Мы -- Добры,  Знатны и  Богаты!  А еще
про  Клавдиев говорят, что мы самые  Отзывчивые и  Великодушные патриции  во
всем Нашем Городе!
     А  еще  мы  Покровительствуем Искусствам всем и  Ремеслам,  все  поэты,
художники  и  литераторы  ищут нашей Протекции.  Во всем  Риме больше  всего
Клиентов именно у нашей Семьи! А ты кто?!"
     По мере моих слов странная ухмылка на лице  Мудрого Леллия  становилась
все шире и  шире.  Когда  я  закончил  перечислять наши  Фамильные Качества,
Леллий, странно подмигнув, вдруг заметил:
     - "Древние  думали, что  в Природе  важно Равновесие. Если  у  Клавдиев
столько  неоспоримых  Достоинств, сколько же у них  должно быть Недостатков,
чтобы это все Скомпенсировать?!
     А  у  нас  Леллиев  --  все много Проще.  Поэтому  и  Квирин наш  такой
незаметный. Месяц наш -- второй месяц Сатурна и Гений наш  не Сатурн, но его
"альтер  эго". Середина  зимы.  Ничего интересного. Не то, что ваш месяц  --
Сбора Богатого Урожая, Плебейских Свадеб, да созревания Хмельного Вина. А на
наш месяц приходится Пост...
     Вот и я -- такой же неразговорчивый.
     А вообще-то -- Квирин, это --  Сатурн. Разница в виде Смерти. Сатурн --
Смерть Материальная, Квирин -- Духовная.
     Сатурн  -- Начало и неизбежный Конец. Квирин -- Вход и Выход. Если Люди
не  хотят Жить, они идут к  Катонам, потомкам Сатурна. А ежели Умереть  -- к
нам, Леллиям. Вот и все, - что у нас есть из Качеств!"
     Я решил, что  он --  чокнутый. Тут всех созвали для Объявленья Оценок и
мы разошлись.

     Дома я случайно рассказал  о сием удивительном разговоре родителям, они
сразу переглянулись и в один голос потребовали:
     -  "Не  шути  с Квирином.  Придет  день,  и  как любому  Клавдию,  тебе
захочется  Умереть  -- ибо сие наше  Эссенциальное Качество!  И  тогда  лишь
Катонам, иль Леллиям удается Вернуть нас!
     В прочих Семьях нет этого, ибо все они Нужны Небесному Телу и лишь дети
Сатурна с Юпитером -- не такие как все!
     Человек не может прожить без Головы, Легких,  иль  -- Сердца. Лишь Ноги
-- управляемые Сатурном с Юпитером, любой из нас в состоянии Потерять.
     Лишь  дети  Сатурна с Юпитером  -- не так  нужны Римскому Обществу. Это
лишь - Ноги, могущие нести нас -- хоть на край Света, хоть -- за край! А без
этого можно и Обойтись. Все обходятся. И лишь тебе, Клавдий, когда-нибудь не
захочется жить без Ног!"
     Я  долго пытался понять, что значат эти слова.  Потом  какое-то чувство
сказало  мне,  что у  отца  моего с сиим  что-то связано.  Чересчур  личное.
Что-то, о чем нельзя со мной говорить, пока я не вырос.
     Тогда я спросил его:
     - "Ты сегодня разговаривал  с  отцом Леллия.  Я понял  так,  что  вы --
близки друг другу. Ты... Ты приходил к нему? ТЫ ХОТЕЛ УМЕРЕТЬ?"
     Родители мои переглянулись. Матушка встала из-за стола, подошла к моему
ложу, поцеловала мой лоб и молча вышла из нашей обеденной. Отец тоже встал с
ложа... Домашние  рабы,  зная что-то больше меня, торопливо покинули залу  и
лишь когда мы с отцом остались одни, отец еле слышно сказал:
     -  "Я  начинал  не Судьей.  Первой  должностью  у  меня был  пост Жреца
Молодого Вина. Я лучше других осознал винную Церемонию и после жертв  моих и
молитв Вино получалось -- на удивление!
     Меня  приглашали все виноделы  на освящение  их  виноградников, угощали
вином... А  потом пришел  день, когда твоя мать забрала вас  всех и уехала к
твоей бабушке.
     Я понять не мог,  - что  случилось. Я сидел  в  пустом доме  и  однажды
услышал:  "Вон сидит Клавдий -- Жрец Виноделов.  Совсем спился чудак, а ведь
подавал такие Надежды!"
     Я хотел  встать и  сказать,  что  это  не  так,  но ноги  мои  меня  не
послушались. Я осмотрелся вокруг -- дом мой был пуст и  загажен. Вокруг меня
были лишь пустые бутылки и амфоры и страшно хотелось выпить... Видно я выпил
все, что несли в дом ко мне виноделы и лишь из-за того, что все кончилось --
на миг протрезвел.
     Я плакал в тот день, ибо ноги мои отказали, в  доме не было даже медной
полушки,  а  мне...  Спиритус  -- винный  Дух,  одолел Виртус мой  и  теперь
требовал новых Жертв!
     Затем я  услыхал чей-то голос. Старый раб, коий  в детстве нянчил меня,
привел моего одноклассника Леллия. Тот огляделся вокруг и спросил:
     - "Вот и пришел  день,  когда ты  дошел до  Черты.  Теперь тебе  самому
делать Выбор. Спроси у себя, - ХОЧЕШЬ ЛИ ТЫ УМЕРЕТЬ, ДРУГ МОЙ?!"
     И  я ответил: "Хочу! Иначе за бутылку вина я  продам свое Имя и Опозорю
Фамилию!"
     Ровно  год Леллий держал меня в море на своем корабле.  И там было  что
выпить... Хоть все Великое Море. Но -- ни капли вина.
     Когда я немножечко протрезвел и Дух Вина -- Спиритус  покинул меня, мой
личный Виртус  смог  "подняться  с колен" и постепенно  занять  свое прежнее
место.  Леллий  послал меня с  письмом  к  моему старшему  брату --  Клавдию
Ментору. Тот  командовал Армией в Галлии и за три года я прошел под  ним всю
войну. От  рядового  солдата  до  Командира  Галльского  Легиона.  Три  года
товарищи мои пили положенное им по чину вино, говоря:
     "А  тебе  не положено. Спиритус сильней твоего  Виртуса и ты  не должен
давать ему ни  малейшей  поблажки!" Я глотал слюни и  "холил мой  Виртус". В
день  победы над  галлами  брат  мой вызвал  меня, налил большую чашу вина и
сказал:
     "Сегодня дозволено. День Победы. Выпей со мной, брат, за Победу и -- за
Республику!"
     Я... Я поднял чашу, но Виртус заставил ее опустить:
     "Виртус мой -- Достоянье Республики.  Но  Спиритус -- сильнее его. Одна
капля  Спиритуса и  Виртусу моему  - не сдобровать. Я не смею  нанести такой
вред нашей с тобою Республике!"
     Тогда  брат   мой  обнял  меня  и  расцеловал.  Потом  он   вылил  чашу
драгоценнейшего Фалерна на землю, сказав:
     "За Нашу Победу! За Рим! Во  Имя  Нашей Республики!  Изыди, Спиритус, и
оставь моего брата в покое. Отныне и навеки!"
     На  глазах у меня он Приказом Уволил меня  из  рядов Армии.  Я вернулся
домой, а дома ждала меня твоя мать и -- все вы. Брат мой все это время писал
ей, сообщая, что -- все наладилось.
     Первым  делом я  сложил с себя  полномочия Жреца  Виноделов и... сперва
сдал  экзамены,  был  принят в  Юридическую  Коллегию. Через  пару  лет меня
избрали Судьей. Еще через пару -- я занял мой нынешний Пост.
     Я -- грешник. Я люблю вкусно поесть. При случае не упущу ни одной милой
дамочки...  Иной раз  --  нагну милого  мальчика... Я -- сребролюбив и люблю
принимать -- не совсем законные подношения.
     Это все - Пороки Юпитера. Но одного среди них нет. Я  не Пью. Вообще. Я
УМЕР ДЛЯ ЭТОГО.
     Надеюсь, тебе не придется просить Помощи у семьи Леллиев!"

     Мне -- пришлось. Честно говоря, меня страшно напугали и озадачили слова
моего отца. Захотеть  УМЕРЕТЬ... Даже мурашки бегут по спине при одной Мысли
о Смерти!
     Первые дни учебы в Гимназии я боялся даже подходить к Мудрому Леллию. А
вы бы стали подходить к человеку, коий способен -- то ли Убить Вас, то ли --
подтолкнуть к Самоубийству?! А потом...
     Однажды я увидал,  как  сидит  он  в сторонке  от  нас  и скучно ему, а
подойти  боязно,  ибо  Небесный  Отец  его  дает  всем  детям  своим большую
Стеснительность. Стало мне совестно -- моих глупых страхов, я пошел к Леллию
и ввел его в общий круг.
     Прошло много лет, но по сей день Мудрый Леллий числит меня своим лучшим
товарищем. Ибо  я  был единственным,  кто  не  убоялся навлечь  на  себя все
Невзгоды Сатурна и сам пожелал  стать Другом  Потомку его. А Дети Сатурна --
редко  когда что-нибудь  забывают. Как Дурное, так и  -- хорошее. Ибо Сатурн
Властвует не только над Невзгодами, да Несчастиями, но и Памятью!
     Как вы думаете, - почему Рим -- ВЕЧНЫЙ?
     Вечность  --   Качество  Сатурна.  Другое  Качество  его  --  Печаль  и
Несчастья.  Поэтому, когда римляне называют Рим  ВЕЧНЫМ ГОРОДОМ, они имеют в
виду -- МНОГОСТРАДАЛЬНЫЙ РИМ. РИМ, ПОЛНЫЙ ПЕЧАЛЕЙ и ГОРЕСТЕЙ...
     Сатурн это -- Памятник Отцу и всем его Предкам. Это - Погребальная Урна
матушки. Ожидание,  когда дети впервые  не пришли домой спать. Щит,  на коем
несут Сына домой старой Матери. Его засохший Лавровый Венок, коий Целует она
перед  Сном.  Мешок  Сухарей, коий дряхлая бабка забыла отдать Внуку,  когда
собирала его на Очередную Войну. Немощь. Старость. И -- Смерть.
     Ибо Сатурн -- ВРЕМЯ. Безжалостное. Безразличное. Но...
     РИМ наш -- стоит и стоит. Ведь он -- ВЕЧЕН!

     * * *

     В отличие  от гимнасиев Греции,  наша  Гимназия  работала лишь весною и
осенью.  Зима  в  Италии  суровее  греческой,   снега  закрывают  альпийские
перевалы, а на море бушуют зимние штормы.
     Мужчины, воевавшие  в Армии, на зимние месяцы возвращаются по  домам  и
считается,  что   гимназисты  больше   получат  от  общения  с  Собственными
Родителями, чем от холодов, да морозов Гимназии. В Риме наступают Каникулы.
     Каникулой зовут Сириус, коий  и появляется по  ночам  -- в начале зимы.
Всю зиму эта звезда сияет высоко над Вечным Городом, а  закат  ее предвещает
начало Весны и вторую половину Учебного года.
     Многие  думают, что Каникулы --  отдых, но это -- не так. Согласно Идее
Гимназии, три месяца Осени  -- срок Умирания. Во  время сие Менторы знакомят
нас с  Предметами нашего Обучения  и Анализируют их. Иными словами, они, как
заботливые  Орлицы, полностью Уничтожают Предмет, разбивая его на  крошечные
куски, пригодные для нашего Усвоения.
     Но Цель Обучения -- не сии крошечные куски Знания о Предмете, но -- сам
Предмет. И в  Зимние месяцы -- покоя и подготовки к новому Году в каждом  из
Учеников  происходит Таинство Синтеза изучаемого Предмета из  того, что было
Скормлено ему Менторами.
     Синтез невозможен сам  по себе и гимназисты всю Зиму ходят друг к другу
на дружеские попойки, спят с общими для всех мальчиками, обсуждают изучаемые
Предметы и -- в  их головах  постепенно происходит Таинство Синтеза.  Это  и
есть -- Цель Каникул.
     Весной же Менторы выясняют, - что за Зиму гимназисты Поняли про Предмет
(не  понявшие   будут  Отчислены  в  очередные  Экзамены),   чему  научились
Самостоятельно и насколько меж Учениками Окрепла их Дружба.
     Ведь  в конце Обучения каждому предложат  Государственный Пост,  причем
Менторы уже будут знать  -- кто с кем дружит, а  кто  -- наоборот и на Посты
будут  ставить  так,  чтоб  сие  распределение   пошло  на   Пользу  Римской
Республике.
     Кроме того, -  весьма  важно,  что в  дни  Каникул запрещено  Соитие  с
Женщиной и  Виртус  Учеников  больше  в Голове, нежели в Чреслах!  Ибо учить
чему-либо жеребца,  когда  под ним  сладостная  кобылка  --  занятие  глупей
некуда!

     С первого дня Зимы Обычай  требует от патриция  соития лишь с  рабом по
примеру Юпитера с виночерпием его Ганимедом!
     На первый взгляд -- сие удивительно, но не  стоит забывать и о том, что
Италия  на  Зиму  отрезана от  всего внешнего мира  и  как  раз в это  время
поспевает молодое вино!  Жрецы говорят, что Разум  устает в  той же степени,
что и --  прочие  мышцы.  Поэтому раз в году  сами  Боги требуют,  чтоб  его
хорошенько размочили Вином.
     А  "ежели пойти к женщине  после сильного возлияния и  от  сей  встречи
появится плод -- он рожден не от вас, но  Спиритуса --безмозглого, похабного
и бесчувственного". Поэтому-то -- "в зимние месяцы нельзя ходить к женщинам,
в том числе и -- рабыням".
     Плебеи на  сие  говорят, - "А  мы пойдем к  жене -- Трезвыми!" На что в
Сивиллиной Книге сказано:
     "Виртус  будущего  ребенка  определяется  Виртусом   Родителей  его   и
Вивалисом  --  жизненной  Силой, содержащейся во всех  травах.  Если женщина
после зачатия не может съесть зеленой травы, она расходует на Виртус плода -
личный  Вивалис.  Она  может родить  сильного  и  здорового  малыша -  ценой
выпадения собственных же зубов, да - увядания тела.
     Патриций смеет идти к женщине Трезвым в зимние месяцы. При Условии, что
он -- Искренне Ненавидит ее!"
     Я сам,  и  многие  из нас  --  тайком похаживаем зимой  и к  Жене, и  -
любовницам. Для этого нужно лишь точно  знать  женины месяцы и не ложиться в
те дни, когда она может зачать. Все это знают и понимают, но... сие -- Грех.
А все патриции -- страшные  Грешники. Ибо женское лоно  -- в сто крат лучше,
чем мужской зад!
     Особый случай -- военные действия,  когда в  лагере вообще нету женщин,
но  мы  же сейчас не рассматриваем привычки  сельских рабов, принуждаемых --
вообще не спать с женщиной,  иль обычаи военных галер, или -- тюрем! Да, там
-- все  не так, но это не значит,  что Семье надо брать  Пример с тюрьмы, да
галеры!
     Мы говорим:  в  начале Зимы поспевает Вино, кое нужно для  Расслабления
Разума. Питье его будит Похоть и не будь запретов на Соитие с Женщиной, дети
рождались бы  не от Виртуса,  но  -- безмозглого Спиритуса. А так как Похоть
надобно Утолять, для того и созданы Виночерпии.
     Да, пока вы Трезвы и Спиритус не сломил мужской Виртус, вы можете пойти
к  любимой  жене. Но Спиритус любит  прикинуться  Виртусом  и  пьяный всегда
ломится к Женщине,  думая себя Трезвым. Вот  тут  жена и  указывает  ему  на
Зимние Месяцы!
     Самая низкая из рабынь сошлется на  Зиму, лишь бы не пустить Пьяного. А
ежели  он посмеет настаивать, ему грозит Суд, коий скажет, что Спиритус убил
его Виртус, а на основании этого... Развод, Отставка, Конфискация всех рабов
-- и так далее.
     Поэтому -- патриций, садясь  пить с друзьями молодое вино, сразу сажает
рядом с собой раба из домашних, коему в ходе попойки и введет свое Семя. Сие
- разумно, практично и -- очень по-римски.
     Не стоит  пытаться быть умней собственных Предков.  Раз  уж они решили,
что не  стоит пьяным  спать с  женщинами, и  даже дошли до  того, чтоб  дать
женщине  повод --  не спать с пьяным Мужем, -  у них были  на то  основания.
Достаточно  увидеть  плебеев,  родившихся  от  таких встреч,  чтоб понять  -
Основания Веские!

     Пройдет три с половиною месяца, вино отыграет в бочках и бурдюках и его
понесут выливать --  скисшим под  оживающие от Весны  виноградники. Спиритус
умер в нем и Юпитер -- Покровитель  и этого месяца требует Жертв. А раз Вино
пролито, Царь Богов прогоняет Ганимеда и опять увивается за красавицами!
     Все Патриции Празднуют этот Праздник, называемый Проводами Зимы, или --
Масленицей! И в отличие от  Винного Праздника --  на сей раз с Патрицием ест
блины его  собственная Жена, Любовница,  иль  --  хорошенькая  Рабыня.  Зима
Кончилась!
     Под блины хорошо  идет Фалерн.  Единственное вино, что не киснет, но от
времени  лишь набирает  свою Целебную Силу. Его пьют только  рюмочками -- по
глоточку, ибо он -- очень дорог. И Фалерн пьется по  большим Праздникам, для
заключения Договоров, иль  -- тех же  Брачных Контрактов. Опьянеть от него -
верный признак Гибели Виртуса. Много Фалерна пьют -- не Патриции!

     В первые же мои Каникулы я  Выбрал раба  в Виночерпии. Верней -- нет. В
первый  же  день  Зимы  моих  первых Каникул  Моя Семья выбрала  мне  раба в
Виночерпии.
     Многие не осознают того, что Рим -- государство Семейное.
     Да, у нас сильно  Отцовское  Право. Мужчина -  Глава Семьи. С одним, но
весьма показательным  - "но". Жена его всегда может  Уйти от него, забрав до
половины Имущества.
     Женщина  по  сей день считается  Частью прежней  Фамилии, но не Фамилии
мужа. Муж и Жена --  одна Семья, но Фамилии у них  -- разные! (Так жена моя,
родив  мне  шесть детей, по сей  день -- Корнелия  и  отмечает все Фамильные
праздники дома Корнелиев!)
     Семья же состоит из четырех неравных частей:
     Мужчины. От них зависит Доход Семьи. В Семье Родителей моих Мужчин было
четверо  --  Отец и мы:  Марк, Гай и  Друз. Отец Владел  всем,  но молчаливо
предполагалось, что вся его Собственность с момента нашего появленья на Свет
разделена: мне -- половина, Гаю -- треть, Друзу -- оставшееся. Мы детьми уже
-- все время делили между собой, -- кому из нас  что достанется после Смерти
Родителя.
     Женщины.  Они  -  Хранят  Семейный  Очаг.  Собственность  нашей  Матери
делилась  меж  моими  сестрами на Приданое.  Мужчины обязаны нести  Деньги в
Семью,  но  ведение  Домашних Дел,  забота  об  Урожае, распределенье работ,
обучение, все это -- на плечах Женщин.
     Домашние  Рабыни  Семьи. Все  они  -- незаконные  сестры Главы  Дома  и
поэтому Обязаны принимать во всем этом Участие.  Они -- Родственницы. Именно
на них лежит Кухня, Уход за  детьми, стирка и прочие женские работы по Дому.
Верховодит ими -- Любимая Рабыня Хозяина. (У отца была его Терция, у меня --
моя Секунда.)
     Стоило Секунде прижиться на моем Ложе, я стал примечать, как из девочки
на  посылках, живущей на кухне, она превратилась в нечто среднее меж главной
поварихой,  прачкой и учительницей для всех домашних рабынь нашего возраста.
Да, у нее не могло теперь быть  детей. Ее ждали мучительные аборты. Зато  --
она стала таскать сверстниц за волосы, ежели суп по ее мнению был пересолен,
или на простынях после стирки ей виделись пятна.
     Она  стала  Хозяйкой  над  остальными Рабынями,  а у меня возникла  Моя
собственная Семья.  Семья  состояла всего  из двух  человек,  но все  вокруг
понимали, что когда-нибудь она займет  ровно половину Отчего Дома и  Секунду
стали побаиваться.
     Единственная  Опасность  для  Любимой Рабыни - Виночерпии.  Ежели  юный
патриций привык к женскому телу, ему легче Соблазнить молодую рабынюшку, ибо
она ляжет к нему в надежде постепенно  подмять под себя -- всех  домашних. А
вот  ежели он  склоняется  к  мальчикам,  рабыни не  захотят  к  нему  лечь,
сознавая, что большой Власти над остальными рабами им уже не достичь.
     Это  - Рим.  Даже  домашние рабыни у  нас  прикидывают -- что  принесет
Покорность, а что -- Сопротивленье Хозяину!
     Домашние Рабы. Главный Виночерпий обычно Учит детей Господина тому, что
плохо  понимают  обычные  Нянюшки,  или  сама   Госпожа.   Кроме   этого  он
распоряжается всеми работами по дому, кои и исполняют будущие колоны, иль --
прочие виночерпии.
     Главного Виночерпия моего отца звали  Децим. Я с детства знал, - почему
Отец берет его с собою в поездки, где долго не будет женщин. И почему Няньки
мои  то и  дело  удаляют  малейшие  волоски  с  его  тела  горячим воском  и
щипчиками. Децим был моим  Домашним Учителем и всякой зимой  он весьма часто
отсутствовал и вместо него уроки проверяли Терция с Примой и - матушка.
     Когда  я  спрашивал -- "Где он?",  женщины, не моргнув глазом, сразу же
отвечали:  "Занят",  иль -- "Он вчера много помог твоему Отцу и сегодня  ему
дали выспаться". Я знал, как помогает моему отцу Децим, иль -- чем он занят,
но вслух говорить о сием было не принято.
     Зимой, когда жизнь Вечного Города замирала, Отец чаще сидел за бумагами
и не навещал своих пассий. Поэтому именно в эти месяцы сплошь и рядом бывало
так, что -- или Терция, или -- Децим, приходили ко мне на занятия вспотелыми
средь зимы, и звали соответственно -- Децима, или Терцию: "Тебя ждут".
     Второй Учитель от слов таких обычно сразу же вздрагивал и весьма нервно
спрашивал:  "Какой он?" и --  получив  ответ  "Добрее обычного", - сразу  же
успокаивался. Иль,  ежели ответ был "Почему-то жесток. Постарайся  унять", -
бледнел, как пергамент.
     Как видите,  -  Терция с Децимом были  более чем кто-либо близки друг к
другу, ибо им приходилось Управлять всеми  остальными домашними.  Поэтому  в
вопросе  о  моем  Виночерпии мне следовало не самому  Выбирать,  но спросить
Совета Секунды.
     Она  сразу сказала  мне, что  выбрала  Септима,  --  тихого,  скромного
мальчика  всегда склонного к чтению. Мы рассудили с ней, что лучшего Учителя
для моих  детей  и не  выдумать. Но самым главным его преимуществом в глазах
Секунды стало то, что... Я не мог быстро возбудиться от вида голого Септима.
     В летнюю  пору, когда мальчики  любят бороться  друг с другом в зеленой
траве,  маленькие  рабыни  тайком  смотрят  на  них  -- а вернее  на  то,  -
возбуждаются ли они, стискивая друг друга в объятиях. Вопрос,  как вы чуете,
для будущих Любимых Рабынь -- далеко не праздный. Секунда приметила, что  из
нас троих такая борьба меньше всего возбуждала меня и решила, что я -- самый
лучший Хозяин.
     Кроме  того, - Септим реже  других  интересовался всем этим. А  слишком
много историй о  том, как  казнили  Главного  Виночерпия, а вместе  с ним  и
Рабыню  за... У Главного  Виночерпия практически  неограниченная  Власть над
прочими сверстниками и -- возможность общаться со сверстницами.
     Ежели  Господин примется Ревновать, попасть может не только  виновному,
но и Главной Рабыне  -- за недосмотр. Поэтому -- Секунда просила за Септима,
опасаясь, что прочие ее подведут.
     Если  бы  Отец  увидал  Децима  хотя  бы  целующимся  с  Женщиной,  или
мальчиком, ему -- не сдобровать! Но я сам много раз видел, как Децим... Иной
раз, играя с ребятами, я чуял, что у них изо рта пахнет Семенем. Сие по сути
своей  не  отлично  от  "лизания  женщине", и Главный  Виночерпий,  считаясь
"девочкой",  может сие получить. От  иных рабов, разумеется. (Власть его над
рабами равна и подобна Власти Секунды над рабынями.)

     В первый же вечер моей зимы Гимназической мне впервые  дозволили выпить
молодого вина и  -- рядом со мною за один общий стол сели все мои незаконные
братья. Все мы знали, чем закончится  эта  пирушка  и нервничали. Я от того,
что мне предстояло сейчас совершить, они -- ибо не ведали о моем Выборе.
     За столом распоряжался всем -- Децим.  Когда мы  выпили по первой  чаше
вина, он подошел ко мне и, наливая еще одну, спросил:
     - "Ты, пока Трезв, должен выбрать -- Кого?"
     Я, запинаясь, ответил:
     - "Септима. Так решили мы... с Секундой".
     Раб усмехнулся и отвечал:
     -  "Мудрый  Выбор.  Сперва  --  Секунды,   а  теперь  --  Септима.   Ты
проницателен. Кого-то еще? Для души".
     Я долго думал, внимательно оглядывая всех моих братьев.  Они знали, что
сейчас решится  -- кому из них стать колоном,  Главою  семьи и завести детей
далеко  от Рима -- в голоде, в холоде, а кому -- всю жизнь прожить в тепле и
уюте, но... с одной докучной Обязанностью.
     Кто-то из них съеживался под моим взглядом, другие прямо смотрели в мои
глаза и  выразительно качали мне  головой, выражая  свое  несогласие, третьи
растерянно  кивали, показывая,  что они и не "за", и  -- не "против". Вопрос
был весьма скользкий, ибо кроме меня росли еще Гай и Друз.
     В  Риме Традиция  - старшие сыновья создадут  две ветви вашего  Рода, -
основную и боковую, а  третий...  На всякий  случай. Поэтому  третьего  сына
сразу же приучают к развлечениям  с мальчиками. Ежели  прибавить к тому, что
он  значительно бедней старших  братьев, оказаться его  Имуществом хуже, чем
спать с Господами постарше.
     Я так и не  решился взять еще кого-либо "для души"  и  Децим с каким-то
Уважением в голосе объявил:
     - "Хорошо. Вы теперь идете за мной. Господин ждет вас".
     Почему-то я думал, что все  должно быть, как в деле с Терцией,  но отец
мой сразу же заголил Децима со словами:
     - "Не пристало  тебе спать со своим же Учителем, а мне  --  моим сыном.
Смотри, учись и будь Первым Мужчиною для Септима!"
     Когда я внимательно просмотрел, и до йоты повторил весь Урок, отец  мой
спросил:
     - "Ты готов облегчить страдания Похоти для своих братьев?"
     Я  пожалел Септима, коий на  два  года был моложе меня, но и... Примус,
Секунд и прочие знали, что с сего дня у них тоже -- Общая "девочка"! Я пожал
плечами в ответ:
     - "Да, разумеется. Ежели они не замучают маленького".
     - "Тогда вели любым троим из  всех них, чтоб  шли в эту комнату. Больше
сегодня малыш не выдержит".
     От слов сиих маленький Септим сразу же  зарыдал. Я знал, что  ему  было
больно, но он не плакал и я решил, что он вытерпит. А теперь у него началась
истинная  Истерика.  И  я  впервые  Осознал, что главная Рана  от таких  дел
остается - в Душе.
     Чтоб хоть как-нибудь его успокоить, я сел  к  нему на Ложе, поцеловал и
еле слышно сказал:
     - "Я хочу, чтобы  ты -- привык ко всему.  Мне придется  водить  тебя по
гостям, как моего личного мальчика, а ими часто меняются на ночь. И  я бы не
хотел, чтоб тебе с непривычки что-нибудь сделали.
     Я  пришлю к тебе  -- братьев. Они не станут тебя слишком мучить. Просто
утолят свою Похоть. Так же -- как и все прочие в Будущем.
     Зато теперь тебя  станут Учить всему так  же, как Децима. И так же, как
Децим, ты будешь  Учить  моих  сыновей  --  законных и  незаконных.  И ежели
незаконные  не  захотят тебя слушать,  ты  сможешь их  выпороть. Или  --  не
выпороть... Я  знаю,  что и  ты,  и все твои братья  часто  облегчают  жизнь
Дециму, чтоб избежать наказания.
     Обещаю, - когда  мы с тобой вырастем, я всегда буду закрывать глаза  на
подобные твои Удовольствия. Уговорились?"
     Септим сразу же улыбнулся и благодарно кивнул.  Любая Семья строится на
таких Компромиссах. Я не могу ни от кого Получать Удовольствие, не давая ему
хоть что-то взамен! Это -- естественно.

     Я вернулся в  питейную  и отправил к Септиму Примуса,  Секунда и Кварта
(Терц перед  тем  был  со  мной нагл). Когда все трое  вернулись и в красках
описали всем свое Счастье, я объяснил  -- почему  туда  не  пошел  Терц.  На
другой день он был -- сама Кротость. И я сменил Гнев на Милость,  наказав за
какую-то мелочь -- Примуса.
     Так я  выучился  управлять  моими людьми, дозволяя,  или -- не дозволяя
сношения с Септимом.  Самому мне все это не нравилось. (Я предпочитал даже в
самую  лютую  Зиму Согрешить с  Секундой. Она была Счастлива!)  Годика через
два,  когда все мы  выросли  и частые  соития стали обращаться для Септима в
пытку, я запретил трогать его, объявив малыша Моей Женщиной.
     Как  раз  в  это  время мой средний брат Гай  -- тоже выбрал  для  себя
мальчика  и  будущим  колонам  опять  стало  с  кем  позабавиться.  Но из-за
возросших размеров у них --  для "девочки" это стало много  мучительней. Так
что... Соглашаться на предложение  самого старшего  из сыновей -- в какой-то
степени выгодно. В какой-то степени.
     Но еще  выгодней, - отказаться и Верить в собственную Фортуну.  Ибо мой
младший брат Друз, войдя в  возраст, сделал "девочками" и Примуса, и Терца и
-- еще нескольких. Друзу всегда нравились - сильные, статные мужики. Девушки
ж,  зная это, наотрез  отказывали ему.  А  мальчики, в отличие от  Девиц, не
смеют Отказать Господину... Вот он и прошелся по ним... Злая Фортуна.

     Меня  всегда начинает  трясти, как вспомню  изменившиеся лица  Терца  и
Примуса...  Я праздновал день Молодого  вина у моего дядюшки  -- Гая Клавдия
Ментора, пойдя туда с Септимом,  и  не  знал, что  случилось. Меня  не  было
больше  недели,  а когда  я вернулся домой, часть домашних  рабов  (как  все
думали -- будущих колонов!) сидели уже не с мужчинами, но -- среди женщин. И
я с изумлением увидал на Примусе с Терцем -- женские платья.
     Секунд, коий теперь  сидел  с колонской  стороны  во главе стола,  тихо
сказал мне:
     - "Ты только не подходи к ним.  Они... По ночам они -- плачут. Я сам не
знаю, как меня миновала Чаша  сия... Не поверишь -- всю неделю, как в мыле и
холодном поту!"
     Я плеснул ему немного вина и так же тихо спросил:
     - "Но ты... Спишь с ними?"
     Брат мой чуть пожал плечами и немного поежился:
     - "Зима на дворе. Всем мужчинам-рабам велено было переспать с рабами --
новыми женщинами. Так велел третий наш  Господин -- Друз. А ты что сделал бы
на моем месте? Откажешься -- станешь ему  еще  одной  женщиной. Девки ему не
дают, вот он и бесится!"
     Я не знал, что ответить и тоже пожал плечами. Секунд еле слышно сказал:
     - "Дорого бы я  дал, чтоб принадлежать лишь тебе. Но твоим я могу стать
лишь после того, как ты Переспишь со мной. А после этого колонской Судьбы --
не видать.  Вот  и ходим... Как  под мечом того самого Дамокла!" -- в голосе
его  было отчаяние.  Я никогда  не видал, чтоб весельчак  Секунд  так сильно
расстраивался. Кварт, коий теперь  сидел  рядом с  Секундом, тоже вступил  в
разговор:
     - "Поговори-ка с Отцом. Может быть -- нас пора поделить?! Я готов пойти
-- хотя бы  и  к Гаю. Тот тоже не сделает из меня  Женщину... Поговори-ка  с
Отцом!"
     Я только и смог, что -- пробормотать:
     - "Если начнут вас делить, первыми я возьму Секунду, Терцию, а потом --
Септима. А дальше уж -- как получится. Не обессудьте..."
     Секунд с Квартом замахали руками в ответ:
     - "Он взял -- Пятерых. Стало быть -- первые пять  Выборов его ясные. Ты
возьми  нас хотя бы пятым, или -- шестым Выбором!  И поговори с Гаем.  Он --
тоже мужик ничего!"
     В  тот  же вечер мы  с Гаем обратились  к  Отцу  с требованием  Раздела
Имущества. В ту же ночь Друз сделал Женщиной и бедного Квинта... Мы ничем не
могли помочь бедолаге.
     Зато теперь у меня было Семь верных Выборов и я взял себе пять сестриц,
с коими я -- или уже переспал, иль -- переспать надеялся, Септима и Секунда.
Гай забрал  трех  девиц, двух  своих милых  мальчиков, Кварта  и по-моему --
Секста.  Затем  Друз  выбрал  самого  сильного  и  здорового  из  оставшихся
пареньков и я заорал:
     - "Это -- Не  Честно! Ему -- лишь шестая! У  нас тридцать семь человек.
Друзу  положено только Шесть и он их  уже Выбрал! Тридцать семь на  шесть не
делится,  но наши доли в сием рабе больше, - я готов Бросить Жребий, но Доля
Друза должна быть меньше нашего!"
     Гай сразу же  поддержал меня и, узрев  нашу  Волю,  все рабы  сразу  же
закричали:
     - "Делим все  по  Закону!  Старшему половину,  среднему --  одну треть,
младшему -- что останется!  Пусть Марк Выбирает, теперь  его Очередь, а Друз
своих Выбрал!"
     Родители наши, следившие за Выборами, объявили:
     - "Ты, Друз, своих уже Выбрал!"
     Так Друзу и досталось лишь шесть рабов из тридцати семи!
     Когда он ушел, сильно этим расстроенный, и пришел мой черед Выбирать, я
сказал:
     -  "Я  взял  семерых.  Гай --  тоже  семь.  Друзу  --  шесть.  Осталось
семнадцать невыбранных. И у нас две сестры.
     Я думаю -- справедливо,  чтоб и им -- хоть что-то досталось в Приданое.
Ежели они  возьмут одних девушек, рабыни  сии, попав в иной дом,  станут там
новенькими и  им  дозволят колонскую  Судьбу после  двух-трех  Рождений  для
Молока.
     Остальные ребята -- должны  стать  колонами за то, что они в эту неделю
пережили.  Для  них сие стало --  Моральною Пыткой и  мы Обязаны хоть как-то
отблагодарить их за Пережитое. К ним от себя я добавлю и Секунда.
     Утрата этих  рабов может не понравится моей Секунде  и ради нее я готов
прикупить  дюжину-другую рабов нашего возраста, кои и будут ей подчиняться и
слушаться. Я думаю сие - Справедливо.
     Лично мне нужны лишь мои пять рабынь и Септим!"
     Гай сразу же поддакнул мне, объявив, что и его  претензии  лишь на трех
девушек и двух красивейших  пареньков, а  Кварта  и  Секста  он  тоже  готов
кормить, как будущих колонов.
     Кликнули  наших  сестер,  кои  уразумев,  что  от  них требуется,  живо
разобрали всех оставшихся девушек, а мы с Гаем разыграли -- кому принадлежат
остальные колоны, коим мы обещали -- никак не влиять на их колонскую Судьбу.
     (Да,  я сделал  четырех моих  сестричек Бесплодными. Но... Несмотря  на
сие,  они чуть  ли не Молятся на меня, как на некое Божество. Они говорят --
"Семь из  нас  стали  Няньками,  зато  дюжине  было Счастье  Родить!  Девяти
мальчикам не повезло, зато прочие девять -- Свободные Колоны!")
     Любопытно, но теперь очень часто Домашние Рабыни попадают в Приданое, а
не делятся меж  Сыновьями Семейств. Новый Обычай вошел в  обиход, как Обычай
-- Марка Клавдия Марцелла. Он отличается от Закона  тем, что не Обязателен к
Исполнению.
     Да, и -- еще... Многие юноши, расставаясь с развлечением со строптивыми
девочками, чаще пользуют бессловесных мальчиков. Но тут уж... Все зависит от
Воспитания. И Человека -- Прежде всего.
     Отец потом любил говорить:
     -  "Любовь к  мальчикам --  вещь...  любопытная. Марк, войдя в возраст,
выбрал  постельным дружком своим --  самого  умного.  Гай -- сразу  двух,  -
прелестных и  женственных.  Друзу по  душе,  когда мальчики под  ним пускают
сильную струю Семени,  ибо считается, что -- Мужское Семя его выталкивает из
ребят их Женское Семя. Поэтому он и взял сразу же -- шестерых!  Самых рослых
и сильных.
     Три сына. Три Судьбы. Я уже знаю, что  ждет каждого из них в будущем, и
вы, наверное, - знаете.
     А вроде бы -- лишь Выбор мальчика для соитий в  Праздник Молодого Вина!
Вся  наша Жизнь  отражается порой -- в едином Поступке. И  всякий Поступок у
нас -- Определяет всю Жизнь!
     Так выпьем же  за Молодое Вино, кое и  позволило мне узреть Судьбы моих
детей и - все их Будущее! За Вино!
     Извините, - сам я не пью... Боюсь Спиритуса..."

     * * *

     Я помню  день  в начале весны,  когда мы -- старшеклассники вернулись с
Каникул   и  в  первый  из  месяцев  Марса  показывали  Менторам,  чему   мы
Самообразовались за зиму.
     Демонстрация  Верхнего  Виртуса происходила  у  нас  внутри классов,  а
успехи Нижнего Виртуса -- на стадионе. Было самое начало  весны и мы страшно
мерзли,  но  --  Холод  нипочем сильному Виртусу  и как раз в месяц  Марса и
происходят все спортивные состязания.
     Я был увенчан  тремя, иль  четырьмя  лавровыми венками и  как раз бежал
очередной победный круг, когда кто-то захлопал в ладоши, поздравляя меня.
     Я  обернулся. В дальнем углу на скамьях нашего стадиона сидели какие-то
девушки. Это  в  гимнасиях  греков  женщинам  нельзя смотреть на  обнаженных
мужчин.  В Риме все обучение построено на Усилении  Виртуса и считается, что
присутствие  женщин не вредит, но -- напротив  стимулирует мужей на  великие
подвиги.
     Само  Небо в  те минуты  направляло меня! Я, не закончив  триумфального
круга, побежал к милым девушкам и... увидел ее.
     На самом  верхнем ряду сидела  веселенькая, рыжеватенькая  толстушечка,
коя глаз от  меня не  могла оторвать.  И я знал, что  это  -- именно она мне
захлопала. (Потом, правда,  выяснилось,  что хлопала  не она и -- не  мне, а
юная  Юлия  -- брату ее Публию Корнелию,  коий как раз  в тот  момент удачно
кинул  копье,  и если  Юлиям  сие дозволительно,  девушкам из рода Корнелиев
считается  неприличным  на людях выказывать  свои чувства.) Я  пробежал мимо
всех прочих  девушек,  снял  с головы  лавровый венок и надел  хохотушке  на
голову.
     Она  растерянно  посмотрела  в  мои глаза, потом взор ее опустился чуть
ниже и... Виртус мой в тот момент был готов к любым подвигам и сие вызвало у
Корнелии приступ хохота. Она, всхлипывая от смеха, спросила меня:
     - "А кого мне благодарить за сию Щедрость? Тебя, иль -- его?"
     Девушки, сидящие рядом с ней, оскорбительно засмеялись, а я растерялся,
расстроился и... пошел в раздевалку.
     На другой день были еще состязания и я опять выиграл. Я знал, я помнил,
что не должен бежать к той скамье, но ноги сами понесли меня к ней. И пока я
шел  туда, я рукой пытался  прикрыть  мой  нижний Виртус, ибо  у него нет ни
Разума, ни стеснения.
     На сей раз рыженькая сидела чуть в стороне от всех прочих, а  на голове
у нее был мой давешний венок. Когда  я протянул ей еще  один лавровый венок,
невольно  приоткрыв   всему  миру   состояние   своего   Виртуса,   Корнелия
усмехнулась,  усадила меня рядом с собой, а потом чуть покрутив второй венок
в своих ручках и опять захихикав, увенчала им мой нижний Виртус, сказав:
     - "Давай хоть так прикроем его. А то -- все смотрят..."
     Это вызвало у нас смех и мы -- подружились.
     Не знаю, как астрологи определяют будущих  идеальных жениха и  невесту,
не знаю -- почему у суровых Корнелиев именно эту девочку с младых  лет стали
пичкать  вкусными  сладостями и она  выросла  скорей  не  Корнелией,  но  --
жизнерадостной Клавдией...  Я просто чувствовал, что  мы -- созданы друг для
друга.
     Мы встречались  на Стадионе и разговаривали о многих  вещах и во многом
сходились  во  мнениях. А  вокруг  нас  -- на  этом же Стадионе  на  ближних
лавочках  сидели и  Фабий, и  Сципион, и  -- мудрый Леллий. Каждый со  своей
суженой.
     А Менторы издали  с няньками наших девушек  следили за тем,  чтоб мы не
нарушили рамки Приличия. Любопытно, что Менторы больше следили за поведением
девушек, а няньки наших невест -- ровно наоборот. Ведь девушка  до Законного
Брака не должна  подавать лишних поводов - ибо та, кто забывает себя, станет
гулящею женщиной. Няньки же -- зорко следили за  тем, чтоб Виртус жениха был
всегда возбужден от близости с будущею женой. Ибо в ином  случае юноша может
втайне  предпочитать тех же  мальчиков, иль идти  на  брак из каких-то  иных
интересов.
     Признаюсь  вам  откровенно  --  к концу  месяца  Марса Весеннего  самым
большим  развлечением для меня и Корнелии стало то, что я пытался  принудить
ее  --  хотя бы  рукой  приласкать  мой трепещущий Виртус, а она -- находила
десятки  тысяч причин,  -  почему ей не можется это  делать. А менторы  наши
втайне от нас  понимающе перемигивались с няньками наших девушек, - все шло,
по мнению римлян, именно так, как и должно идти -- к Законному Браку.
     Затем пришел первый месяц Венеры. Состязания  с  полудня  и до позднего
вечера для нас -- гимназистов закончились и теперь мы "тайком" встречались с
Корнелией  --  то  на  заднем дворике  нашей  Гимназии, то -- на Палатинском
берегу Тибра. Плебеи сюда не допускаются и в месяц Богини Любви весь косогор
на сием обрывистом берегу заполнен  юными парочками. Только целующимися, ибо
соитие при чужих недопустимо для нас -- для патрициев.
     Слово "тайком" я взял в кавычки лишь потому,  что нам с моею женой лишь
казалось, что мы ловко  обводим вокруг пальца родителей, а на деле -- именно
в  эти  дни  они уже  составляли меню предстоящего  брачного  ужина и писали
списки гостей, коих они на него пригласят.
     Когда  наступил  первый  месяц  Меркурия, я  стал  реже  встречаться  с
невестою, ибо у меня были Экзамены. Корнелия же принялась ревновать, говоря,
что я завел шашни с какою-нибудь рабынею, а я - все отрицал. Разумеется, все
эти месяцы после свиданий с  моей будущею женой  я  приходил домой,  находил
двух свеже-купленных Родителями рабынь (обе, как две капли воды были схожи с
Корнелией -- такие же рыженькие) и спал с ними.
     Честно  говоря, мне всегда лучше  спалось  с моею Секундою, но она была
худая и темненькая (вылитая  Зоя!) и с нею я  никак не мог убедить себя, что
это - Корнелия. А я любил представлять в такие  минуты, что  это не  одна из
двух новых рабынь, но -- возлюбленная моя извивается подо мной!
     Однажды в  подобную  ночь, когда я только вошел в "Корнелию  Первую", я
услыхал чей-то вскрик  и сдавленные  рыдания.  Я вскочил. Моя  будущая  жена
смотрела от двери на меня, прикрываясь шалью со знаками  рабыни нашего дома.
Именно так она пробралась к нам, чтоб рассеять сомнения. Я побежал за ней, я
догнал ее, я объяснял, я уговаривал... Но  она дала  мне  пощечину,  вернула
шаль и сказала, что теперь я обязан забыть о ней навсегда.
     Остаток месяца я, как мартовский  кот, провел под окнами дома Корнелиев
--  то песнями, а  то -- любовными призывами умоляя возлюбленную мою сменить
гнев на милость.
     В  конце концов, богатые  подношения  рабам и  собакам  дома  Корнелиев
сделали дело  и я узнал, когда возлюбленная моя  пойдет вместе  с матерью  и
всеми сестрами  в Храм Весты. Шла она туда не за чем-нибудь,  но --  сдавать
очередные Экзамены. Вернее -- проваливать.
     У девушек  -- забавное  Обучение. С  каждой  занимаются  по ее  личному
расписанию.  Каждую  Учат не  чему-нибудь,  но -- Правилам  и Обычаям  ее же
Фамилии, а также Фамилии ее грядущего Суженого. По итогам Учебного Года, все
девушки  должны  Сдать  Экзамен. На  Невинность и Чистоту. Стоит  девице  не
выказать  Моральной Невинности  (при вопросе  --  "готова  ли  она  Отдаться
Мужчине?"), как Экзамен считают "проваленным" и назначают "Переэкзаменовку".
     (Неготовую  Спать  с  Суженым,  продолжают  Учить.  Сдав все  Экзамены,
девушка становится Жрицей Весты, давая  Обет Безбрачия. Немудрено, - в таком
возрасте  мужа ей  найти  уже  не  удастся!  Теперь ее Судьба -- Учить новых
девушек.)
     "Переэкзаменовка" назначается  в  первую  неделю  Лета. А за  декаду до
окончанья  Весны  все  Фамилии  выезжают из  раскаленного  Рима за  город, -
спасаться от удушающей жары города.
     Иными  словами,   -  девушки,  "Морально  готовые  Отдаться  Мужчинам",
остаются полностью предоставленные сами  себе. А "грешниц" в девичий  придел
Храма  Весты  уже  не  пускают!  (Любопытно,  что  ни  разу  еще  ни  единая
патрицианка так  и не явилась на сию знаменитую "Переэкзаменовку"! К чему бы
это?!)
     Я  не знал  всего этого,  я был в отчаянии, я прятался черт знает  где,
ужасаясь пропустить мою суженую и - не объясниться... Я остановил их, я взял
суженую за  руку, я  отвел  ее в сторону от Матери и сестер,  я упрашивал, я
умолял ее... Я... Я сделал ей  предложение. Корнелия как  то странно глянула
на меня и ответила, что "подумает".
     В  день  завершения  занятий  в  Гимназии  я  пригласил  ее на Праздник
Окончания Учебного года. Праздник кончился тем, что все  мы -- гимназисты со
своими  подружками  перепили  Фалерна  и  пошли безобразничать.  Меркурий --
Покровитель не только лишь Школяров, но и Воров и мы спьяну стали залезать в
дома наших родственников, утаскивая оттуда что-нибудь поесть, или -- выпить.
     (Став Главой дома Клавдиев, перед  Праздником Окончанья Учебного года я
нарочно выставляю лучшие яства  и вина Фамилии  в такие места, где их  легче
украсть.  Ибо в ночь сию с Гимназистами  ходит сам Бог Меркурий --  Небесный
Вор  и Обманщик. И все рады  принести любую Жертву ему,  лишь бы  во  второй
месяц Меркурия мы Продали Урожай подороже!)
     То ль кричали мы громче нужного, то ль -- ломились через чужие подвалы,
как стадо слонов, но  в одном из домов нас заметили  и мы,  с диким смехом и
хохотом,  побежали все врассыпную. Я был ловок  и очень силен,  поэтому  мне
труда не составило перепрыгнуть через местный забор,  а вот Корнелия полезла
через какую-то дырку и...
     Нижняя  часть  ее  пухлого  тела оказалась  чуть  толще  верхней  и она
застряла в заборе. Помню дурацкую ситуацию, когда она висела в  этой дыре, а
из-за  пазухи у нее сыпались засахаренные  груши, орехи и  яблоки, а  у меня
руки были заняты бутылями  Фалерна и мы с ней вдвоем хохотали до колик! (А с
другой стороны  того  же  забора  тихонько  посмеивались  тамошние  рабы,  -
вообразите торчащую из дыры круглую женскую задницу!)
     Потом  я   поставил  бутыли  наземь,  обнял  суженую  и  мы   принялись
целоваться. Наверно, сие не лучшее место для поцелуев, но жена моя почему-то
думает, что они стали - самыми сладостными в ее жизни. Затем я прикрикнул на
местных рабов и они позвали  кого-то из женщин, кои и освободили невесту мою
из ее дурацкого плена.
     Была  теплая римская ночь, я проводил Корнелию до ее отчего дома,  но в
миг прощания она вдруг шепнула:
     - "Может быть... Ты зайдешь?"
     Через  много лет я  узнал, что тревога,  после коей все  разбегаются --
тоже Обычай. Влюбленным нужно дать  повод, чтоб они отошли от  компании,  не
нарушив Приличия.
     В  доме  Корнелиев было  темно,  пусто  и  гулко.  Местные  рабы где-то
прятались,  а наши шаги по огромному дому отдавались в тишине странным  эхо.
Во  мне шевелилось странное чувство,  будто на нас кто-то  смотрит. Корнелия
отворила  дверь  в спальню  Родителей и у меня аж  мурашки побежали  по всей
спине...  Прямо  напротив  Ложа  в  ряд стояли  бюсты десятков  Корнелиев --
Предков этой семьи!
     Они  стояли там в  полной,  окутывающей  темноте,  но свет нашей  лампы
выхватывал из нее -- то один, то -- другой  лик. Я никогда  не был в Спальне
Клавдиев,  ибо даже для меня она Почиталась Священною. В Фамильные праздники
Мать с Отцом выносили на  улицу бюсты всех наших  Предков  и мы  всей семьей
обедали с "Гениями". Мы на одной половине стола, а безмолвные темные бюсты с
другой. Мне всегда было не по себе от взгляда  их невидящих каменных глаз. И
вот  теперь,  не Клавдии,  но  --  Корнелии  смотрели  на  меня -- Пришлеца,
посягнувшего на "их Фамильную Собственность".
     Я  не  Суеверен,  но... Виртус  мой  покинул меня. Я не  мог,  я боялся
Совершить  Святотатство!  Это  было как... Как переспать на глазах у десятка
Великих Авгуров, Прокуроров и Консулов Вечного Города.  Да не  с кем-нибудь,
но их -- Дочкой!
     Сама Корнелия тряслась от ужаса. Она обеими руками вцепилась в меня и у
нее  откуда-то  опять  просыпались засахаренные орехи  и груши.  Не  знаю, -
сколько мы простояли, охваченные каким-то Ужасом. Я еле слышно спросил:
     - "Может, - лучше к тебе?!" -- но возлюбленная затрясла головой:
     - "В Храме Учили... Это должно случиться при Них. На  Брачном Ложе моих
Матушки  с  Батюшкой... Лишь тогда Брак  будет  прочен. А я не  могу! Я... Я
Боюсь Их!"
     Я сам Боялся. Все детские Страхи и Ужасы, рассказы про ведьм, колдунов,
упырей мигом всплыли в моей  голове. Да  тут еще -- где-то  на  улице завыла
собака. Корнелия взвизгнула  и чуть ли  не побежала прочь  из  сией страшной
комнаты. Но тут...
     Я Осознал, - раз она так Боится, она не сможет... Я могу и должен Взять
ее  именно  здесь -- в Брачной  комнате  дома Корнелиев! На глазах у всех ее
Предков, - как  Жену,  а  не потаскуху,  ибо  перед  столькими  невидящими и
всевидящими глазами -- не Лгут! И потом, - я -- Мужчина, я Должен Решится на
что-нибудь, - не она!
     Я  ударил  невесту  мою по лицу,  и она перестала  хныкать от Ужаса. Я,
крепко держа ее за руку, шагнул к широкому Ложу и сбросил с него одеяло.  На
самом  Ложе были постелены чистые, не стираные простыни со знаками Солнца  и
Топоров. Я приободрился. Дом Корнелиев ждал меня  и того, что сегодня  может
произойти. Я был Пришлец, но Пришлец -- желанный и ожидаемый.
     Я решительно подхватил Корнелию на руки и положил на Ложе. Она сразу же
успокоилась и позволила себя целовать, хоть и вздрагивала от всякого шороха.
Когда мы разгорячились и Виртус мой пришел в норму, Корнелия отстранила меня
и захихикала:
     - "Я так не Могу! Я Знаю, это --  Нечестно,  но..." -- с этими  словами
она  спрыгнула  с  Ложа,  куда-то  выбежала,  а  вернулась  с  целым ворохом
скатертей и салфеток.
     Шепча  извинительную молитву всем  Гениям  дома Корнелиев, суженая  моя
стала набрасывать скатерть за скатертью на каменные лики и вскоре накрыла их
всех. Я  распалился  и последние тряпки  мы накидывали,  лаская друг друга и
целуясь, как законные муж и жена.
     Это  была -- особая,  самая короткая  Ночь в Году. В эту Ночь, согласно
Обычаю,  Патрицианкам,  коим  предстоит  выйти  Замуж,  полагается  потерять
Девственность. (Мужчины об этом, конечно -- не ведают, а девочек посвящают в
сие в Храме Весты.)
     Когда мы в  последний раз  поцеловались друг с  другом  и я  поднялся с
нашего  общего  Ложа,  Солнце  уже Поднималось над  Горизонтом. В  Риме есть
старая поговорка: "Влюбленные, вместе увидевшие самый ранний Рассвет в Году,
в том же году и поженятся, и родят Первенца своего!" (Немудрено, если знать,
что в самую Короткую Ночь им, мягко говоря -- не до сна!)
     Постель дома Корнелиев  была разворочена,  какие-то тряпки  и  скатерти
набросаны по всей комнате, а бюсты Предков... Под конец мы их поили Фалерном
и обмазывали  Медом,  чтоб  они знали --  как нам  Хорошо! И каменные  лики,
покрытые  слоем  меда и какими-то  крошками от  конфет, да  орехов, казались
смешными и  очень  забавными.  (Мы вовсю Святотатствовали,  подрисовывая  им
бородки и усики - вареньем, кое отыскалось на кухне. Я понять даже не мог, -
почему они так напугали нас вечером?!)
     А на другой день я  повез мою милую  на виллу  Корнелиев. Одной Женщине
ехать никак  нельзя, а тут  я возглавил процессию из повозок рабов и рабынь,
коих Корнелии оставляли  - прислуживать  Молодой Госпоже. Пришел Месяц Луны.
Наступило жаркое Лето.
     Загородная  вилла  Корнелиев  в двух  днях  пути  от  деревенского дома
Клавдиев. Я наврал  отцу с матерью, что дружки пригласили меня в путешествие
(родители  мои  понимающе  переглянулись  и  хмыкнули),  а  сам --  поехал к
Корнелиям.
     Будущая жена моя,  как  девица на  выданье,  получила в  то  лето  свой
личный,  крохотный  домик на самом  краю  бесконечного поместья Родителей. В
этом домике я и скрывался почти целый месяц, пока конь  мой пасся с  лучшими
кобылицами дома Корнелиев.
     Суженая делала вид, что я --  совершенно случайно встретил их на дороге
и решил вдруг сопроводить. Меня приглашали за общий стол и я обычно возлегал
на ложе Публия Корнелия Сципиона, коий как раз  в это лето тоже отправился с
какими-то из  друзей в  путешествие. Родители моей  суженой, не мигая, прямо
смотрели в мои глаза, спрашивая:
     -  "А  ты  не знаешь, -  где же наш Публий?  Вроде  бы он  говорил, что
уезжает куда-то - как раз с тобой?!"
     Я краснел, я бледнел, я отнекивался, объясняя, что они  его неправильно
поняли. Невеста  моя  сидела в такие минуты совершенно  пунцовая от  стыда и
делала  вид,  что  происходящее  ее совсем не касается. А затем  мы вставали
из-за стола и Корнелия говорила родителям, что "хочет показать мне Фамильную
Собственность".
     Мы  выезжали  куда-нибудь,  находили  клеверный  стог  и  весь  день  я
осматривал Фамильную Собственность. Лишь сам  Став Родителем, я осознал, что
местные рабы, завидя  нас,  сворачивали и  шли дальше косить, окучивать,  да
пропалывать иные поля. Ибо "раб не  должен глядеть на то, что делают Господа
в миг Любви"!
     Затем  наступил  Месяц  Солнца.  И к Корнелии  не  пришли ее  Месячные.
Согласно древним Обычаям,  юноша не  гож для вступления в  Брак, если Виртус
его не возбуждается при виде суженой. Девица же  не должна  вступать в Брак,
ежели  она --  неспособна  к Зачатию. Сейчас многие отступают  от  подобного
Правила, но и Корнелии, и Клавдии -- древние Семьи и  мы придерживаемся всех
Обычаев. (Теперь вам ясней поведение моих тестя и тещи!)
     Именно   отсутствие  положенных  месячных   и  есть  официальный  повод
приготовления  к Свадьбе. Солнце  -- Вечная Истина.  Именно  пред его Вечным
Ликом будущие муж и жена в присутствии Жрецов и Родителей обещают друг другу
себя в Горе и Радости, Богатстве и Нищете, пока Смерть не разлучит их.
     У Родителей в такие минуты текут слезы и сопли, отцы обнимаются, матери
друг дружку сразу же успокаивают, а жених и невеста получают свой дом и спят
уже не скрываясь.
     Кончается Лето. Приходит второй месяц Меркурия.  Я  опять возвращаюсь в
Гимназию. Корнелию ж запирают в доме родителей -- у нее сейчас период тошнот
и головокружений, поэтому о постели с будущим мужем ей лучше забыть.
     Все понимают,  что мне, как  мужчине, нужно Женское  Лоно и теперь  уже
тесть и теща покупают мне -- похожих  на меня "Клавдий", и я сплю с  ними, а
не будущею женой.
     А  Родители  наши  составляют,  переписывают  и,  наконец,  подписывают
обоюдный  брачный  Контракт, в коем тщательно  оговаривается,  что  какая из
наших Фамилий  отдает  нам для  создания новой  Семьи  и,  что  и кто из нас
заберет,  если Брак наш  даст трещину. Это --  весьма долгий и увлекательный
для  них Процесс  (особенно если учесть,  что  Контракт составляют Верховный
Судья с одной стороны и Великий Авгур с другой!), так что затягивается он на
весь  месяц.  Неудивительно --  Меркурий Покровитель Контрактов и  Споров  и
поэтому  именно  в   такой   месяц   хорошо   заниматься  крючкотворством  и
казуистикой.
     Наконец, пришел второй Месяц  Венеры и мы с Корнелией идем под Венец. А
простолюдины  радуются  тому, что  "такая  красивая пара женится как раз под
покровительством Богини Любви"!
     На нас обоих пышные  платья, под  коими не  виден  округлый  живот моей
суженой.  После  пышного  вечера нас  оставляют одних  и я очень  Ласково  и
бережно исполняю Супружеский Долг.  У жены моей прошли все тошноты, но плод,
по общему мнению, еще слаб в  матке ее и  от молодожена требуются все ласки,
все Чувства -- дабы молодая жена знала, что ее - все еще Любят (при том, что
любая Беременность вредит дамским прелестям!).
     Затем  плод  укрепляется  и  во  второй  месяц  Марса  соития  супругов
наполнены  жаром и страстью, ибо в женщине просыпается Виртус  не рожденного
еще малыша! Указанием на сие почитается выпятившийся  пупок, ибо он  торчит,
как мужской член. Соития сии особенно страстны именно  потому, что за вторым
месяцем  Марса следует первый месяц  Юпитера --  Начало Зимы. Начало долгого
Семейного Воздержания.
     Сперва  -- Винные Праздники. Потом -- пьяные Сатурналии. Затем -- Пост.
И, наконец, - Праздник Смерти Вина.
     А  сразу после  Нового  года --  в  первые  месяцы Венеры  и  Марса  --
патрицианки разрешаются от бремени своего.
     На месяц-два раньше рожают и  многочисленные рыженькие "Корнелии", а на
два  месяца позже - белесые "Клавдии", чтоб моим детям сразу были Кормилицы.
"Корнелиям  с Клавдиями"  суждено, как дойным коровам, кормить нашего малыша
(и  своих  малышей!) до  весны, а пока они кормят, родители купят  нам новых
рабынь.
     Месяц уходит на то, чтоб Жены оправились от родов, затем -- новый Месяц
Луны и очередное Зачатие. И  так до тех пор, пока на свет не появится третий
мальчик, или -- пятая девочка...
     Не знаю  уж, -  как сие вышло...  Я  и Зое, и прочим  Любовницам  делал
животы  в  Летние  Месяцы.  То ли --  Привычка, то  ль  -- и  впрямь  Виртус
чувствует, что так - лучше и Женщинам, и детишкам.

     * * *

     Моим Учителем  был Гай  Клавдий Ментор. Дядя  мой покорил Цизальпинскую
Галлию.  После ж Триумфа  он, к  изумлению  всех, отказался  от консульского
поста и стал Учительствовать.
     Чему  он  Учил? В  свое время  все  звали его "Святотатец", ибо  Ментор
разрушил все  существовавшие  до него  понятия о  военной  стратегии. Вместо
традиционного Плотного  Строя,  дядя  создал  Когорту --  как он ее называл.
Немудрено, - ему  пришлось воевать в  предгориях Альп, а там - ни  греческая
фаланга, ни Плотный Строй веками ничего не могли сделать с шустрыми галлами!
     Когортам  он и  учил  нас,  сопляков,  в нашей Гимназии. Этому и вообще
всему, что сам знал  и считал крайне необходимым для будущих полководцев. Из
всех  Учеников уроки  его  (как выяснилось!) постигли лишь -- четверо. Шурин
мой -- Публий Корнелий Сципион, кузен (моя мать -- урожденная Фабия) - Квинт
Фабий Максим (Кунктатор), "Мудрый" Гней Леллий (жена моего дяди в девичестве
-- Леллия) и я -- Марк Клавдий Марцелл.
     Матушка моя  однажды проговорилась, что дядя хотел  читать лекции не --
вообще для  всех,  а  именно  потому,  что сразу  в  стольких влиятельнейших
Фамилиях  родились  мальчики,  коих  можно  вести  с курса  на  курс  всех -
одновременно! Это -- многое объясняет.
     Я  вспоминаю,   как  дядюшка  зимою  приглашал   на  ужин  нас  -  юных
родственников и  за  трапезой  вел  обстоятельные  беседы: о  Долге,  Чести,
Виртусе, им изобретенной Когорте, похоти, воспитаньи детей, Небесном Соитии,
Реке Океан... В общем, - практически обо всем -- и мне кажется, что любая из
сиих бесед была -- неспроста.
     Как  бы  там  ни  было, -  даже  нас  --  четверых,  похоже, с  головою
достаточно, чтоб -- навсегда Похоронить Карфаген!

     Но -- не это самое Главное. В день моего Выпуска из Гимназии я пришел к
дядюшке и спросил у  него, - как мне уберечься от того, что случилось с моим
отцом? Ответ Ментора поразил меня:
     - "А -- никак. Всем Клавдиям суждено пройти через это. Всякая Власть --
Развращает. Мы, Клавдии -- потомки Царя Богов и все остальные Фамилии, а тем
более простолюдины -- Вольно, или -- Невольно  дают нам  Огромную Власть над
собой.
     А любая Власть ведет к Гибели. Твой Отец -- младше меня и он -- Спился.
Это --  Ужасно, но... мне  пришлось пережить еще худшее.  Чем больше Власть,
тем горше Падение. Чем горше Падение, тем... Если, конечно, - подымешься.
     Юпитер -- Отец наш  был самым добрым, умным, умелым и  ласковым из всех
детей  своего Отца. И поэтому он  Возгордился. И Сатурн --  Неумолимое Время
стер его в порошок, сделав прахом, пылью, абсолютным Ничтожеством. И никогда
не было бы ни нас, ни Вселенной, и вообще - Ничего, если бы...
     Старики не могут Спать с Женщинами,  Железо  Ржавеет,  Вино Киснет, Вор
бежит в  Церковь... Все  сие -- Могущество  Времени. Неумолимого,  Жестокого
Сатурна.
     Венера потеряет свою Красоту, Марс притупит  Оружие,  Меркурий  Истощит
свои шутки, не будь Его -- Небесного Бунтовщика и Похабника. Вот он -- Вечно
Зрелый и Пьяный,  Добрый и Милосердный сият  ярче  всех звезд, кроме Солнца,
Луны и Венеры, ибо Истина, Забота, Любовь -- все же Выше него.
     Юпитер - то, что  будучи  стертым Временем в порошок, подымается вновь.
То,  что заставляет увядшего старца  прихорашиваться  при  виде  хорошенькой
девушки,  врача бороться за жизнь безнадежно  больных, а пленяемого  бойца -
встать во весь Рост, драться и принять достойную Смерть.
     Юпитер, -  вот кто осмелился  Спорить и  пойти в бой  с самим Временем!
Ибо... Он  -- Ноги. Те же Самые Ноги,  что и Сатурн. То, что Останется после
Нас -- Там, - после Смерти!
     Сатурн сильнее Юпитера. Надгробие, Памятник, Монумент  -- всегда зримей
и Вещнее -- Сознавания,  Идеи,  Воспоминания...  Но какой Памятник сравнится
для  нас  с  непреходящим  Чувством  о Первом Поцелуе с  Возлюбленной? Какие
Записи и Скрижали передадут то,  о чем Поет Ваше Сердце --  Рим Небесный Муж
Греции!  Мы  Выиграем  любую Войну, ибо Возлюбленная  Наша  Ждет  Нас! Лучше
Смерть стоя, чем Жизнь на Коленях!
     Мы с тобою Умрем, ибо -- мы Смертны.  Но именно Юпитер поможет всем нам
--  из-за Гроба, из Тлена Могилы и Времени  показать язык Сатурну и  еще раз
посмеяться над ним!
     Поэтому Легенда  гласит:  Юпитер, конечно же -- не погиб, ибо Время  не
Властно  над тем, что он Делает. Прочим Богам нужна была  Радость  Юпитера и
его  Вселенская  Доброта.  Из  Воспоминаний, из Добрых  Слов о покойном,  из
Желания  Помочь  Оступившемуся,  части праха Юпитера воссоединились и он  --
вновь явился на Свет, даря Радость, Доброту и Удачу всему Человечеству.
     Отец  наш Небесный -- Царь  Богов в смысле Мистическом. Он не Управляет
никем, но прочие боги сами склоняются перед ним, ибо он -- Лучше них. В сием
-- Смысл Царства Юпитера.
     Богами нельзя  Управлять,  ибо  всякий из них ничем не лучше и  не хуже
тебя. Но можно Вести их за собой -- то есть Царствовать!
     Право Юпитера не в том, что у  него перун, громы и молнии.  Право его в
том, что он сам пережил и прочувствовал, что дурно, а что -- хорошо  и смеет
Судить о  сием.  Ибо не ведавший Женщины, не  должен  судить  о соитии, а не
пивший  вина -- о пользе быть Трезвым. Только переживший Грехопадение, знает
- что хорошо, а что -- Грех!
     Поэтому  все  пьют,  потеряв Разум, в  первый  месяц Юпитера, и вкушают
блины из прошлогодней муки, поливая  их медом и Фалерном в его второй Месяц.
Зима  Кончена.  Надо забыть  все, что натворил  Пьяный Бог, простить  его  и
Начать Новую Жизнь.
     Таково  Эссенциальное Качество Клавдиев и Юпитера. Умение Начать  все -
еще раз.
     Нам, Клавдиям, дают огромную  Власть -- сызмальства, портя нас. Римляне
верят, что Истинные Качества наши  проявятся не сразу же, но -- именно после
Грехопадения. Из того -- невесомого праха, блинной муки, что останется после
тяжкой зимы.  Из  того,  что  еще  есть в  горьком  Пьянице, потерявшем  все
человеческое.
     Из того, что осталось во мне - Изменнике Родины!"
     Я ни разу не слышал о том, что дядя мой когда-либо Предал Республику. Я
с изумленьем и Ужасом уставился на него, а потом вдруг  припомнил, что никто
никогда не говорил мне и о  Пьянстве моего  Отца! Дядя же еле  слышно  повел
свой рассказ:
     - "Это было там -- в Галлии. Взяв все их города -- от Пармы до Атрия, я
объявил свой Триумф. Армия славила меня, называя Царем -- потомком Царя всех
Богов. Женщины... Я не так люблю женщин, как твой отец, или -- ты.
     Но при  виде парадных бюстов моих, воздвигнутых по всей Галлии, Гордыня
обуяла меня. Я трогал алую тогу великого Триумфатора, Покорителя Галлов, и у
меня чуть ли не лилось Семя от  этого! Я слушал хвалебные речи и Виртус  мой
содрогался, как будто бы я погружал его в Лоно Женщин!
     В честь  Победы моей и  окончательного Объединенья Италии, третий месяц
календаря назвали Маем, в Честь Богини Радости -- Майи!
     Кто и когда из Римских Консулов Переживал подобный Триумф?! И когда мне
поднесли Корону бывшего Царя Галлов, Разум мой помутился, я надел ее на себя
и вскричал:
     "Я  --  сын Юпитера! Сын -- Царя всех Богов! Само Небо  принуждает меня
всеми  Властвовать! На  Рим! На Рим! Возродим Древнее  Царство! Слава мне --
Гаю Клавдию Победителю Галлов!"
     И армия моя закричала за мной и славила меня и я двинул когорты на Рим.
Никто не смог бы остановить нас.
     Никто  и --  не останавливал. Все  знали,  что  я  -- лучший Полководец
Римской Республики,  а  Галльский Легион мой -- самый лучший во всей римской
армии.
     Но на мосту через священную реку Рубикон стояли сенаторы, во главе коих
был мой гимназический друг Катон.
     Я велел, чтоб они убирались с моста и тогда Катон отвечал:
     - "Ты можешь  убить нас, но прежде я хочу показать тебе одну вещь.  Раз
ты Царь, тебе придется смотреть свое Царство!"
     И  он  повез меня --  назад,  в Галлию по следам моей  армии.  Я  видел
разграбленные дома, изнасилованных женщин  и мальчиков,  вытоптанные поля  и
срубленные  священные  рощи.  Меня окружил  запах  страха,  страданий и  ...
Смерти. Только Смерть следовала за мной. Я вел не армию, но -- саму Смерть в
Вечный Город!
     И я зарыдал, а друг мой меня успокаивал, ибо мы на сей печальной дороге
были: лишь я и -- он.
     Я не смог вернуться к войскам и потом целый год вместе с Катоном шел по
Италии, живя случайным  заработком. Но мир вернулся  в душу мою. Я знал, что
не смогу много сделать --  разве что чуть подправить то,  что я натворил, но
мне хватало и этого!
     Однажды,  когда  в  какой-то  деревне я  за какие-то  медяки подковывал
лошадей, к  нам  приехали  сенаторы с предложением --  повести  армию  через
Альпы.
     И я... Я сразу же отказался. Я не мог... Я не хотел,  чтоб по моей вине
опять было столько слез и страданий.
     Тогда Катон сказал мне:
     - "Вот ты  и  вылечился.  Но...  Одно "но". Ты самый  великий  из  всех
полководцев. Никто не может и не умеет воевать твоими Когортами. А сие нужно
для нашей Республики.
     Да,  ты   не  хочешь  более  Воевать.  Но  ты  обязан  научить  будущих
Военачальников! Стань для них Ментором!"
     И  вот... Вы  -- мой первый  класс и первый выпуск в Гимназии. Не знаю,
чему я вас  научил, но... Я по сей  день Люблю Лесть. Поэтому я любой Триумф
ваш будет и моим Триумфом!"

     * * *

     Я не  Пил. То есть Пью, но  сие для  меня не Проблема. Я всегда  помнил
случай моего отца и относился к Вину с большой робостью.
     Я  не искал Славы  и  Почестей. Я Люблю Лесть, но пример  дяди навсегда
остерег меня от Гордыни. У меня -- еще хуже.
     Я Люблю Женщин. И это -- моя Проблема. Мой Грех.
     Я часто думаю,  - с чего  же все началось?  И не знаю ответ.  Отец ведь
тоже не помнил -- с какой именно бутыли  Вина пошло его Пьянство. И  дядя не
знал -- какой именно бюст, какой тост в его Честь помутил ему Разум.
     Я... Я не помню  с  какой именно женщины у меня началось. И пошло, и --
поехало...

     Наверно,  все пошло  со  дня  моего Выпуска из Гимназии.  В  те дни все
сильнее пахло грядущей  Войной.  Рим наводнился вражескими соглядатаями  под
видом разных купцов, пошли  первые  дела о Коррупции, - карфагеняне пытались
скупить известных сенаторов с тем, чтобы получить преимущество.
     Я знал, я догадывался --  какой именно Пост мне  собираются предложить,
да и Учителя порою обмалвливались,  следя за моею реакцией. И я не  скрывал,
что -- подобное мне по Душе.
     В  день Распределения после Гимназии меня вызвали в Торжественный Зал к
группе Сенаторов, кои долго  пытали меня, пытаясь выспросить и выяснить  все
-- чем дышу я, и о чем -- думаю. И я отвечал  Честно и точно, глядя им прямо
в  глаза.  Я уже был уверен в том,  что именно мне  собираются предложить  и
знал,  что  Пост  сей  требует  особого Контроля  со  стороны  Сената и всей
Республики.
     Под конец Гай Клавдий Ментор, подытоживая многочасовую беседу, спросил:
     - "Ежели мы сегодня не решимся дать тебе  Пост... Какие у тебя Планы на
Будущее?"
     - "У отца моего большая адвокатская и судейская практика.  Он предложил
мне место младшего адвоката и должность следователя. Я уже помогал ему вести
Следствие и, вроде бы, у меня -- получалось. Дело "Республика против Афрания
Квинта"  о расхищении общественных  средств,  или "Республика  против Секста
Помпилия" о махинациях в поставках  для армии выиграны Республикой благодаря
моим розыскам. Я научился сыску и мне сие нравится!
     Я думаю, - это моя Судьба!"
     Учителя, Менторы и  сенаторы сразу  же зашушукались, ибо Слава моя, как
умелого следователя, уже пошла по всему Риму.  Я еще не  закончил Гимназии и
не мог работать  официально, но Отец  уже предоставил мне его личный сыскной
аппарат и нам удалось пару раз взять преступников за руку -- в миг свершения
преступления.
     Отец  Сципиона и  моей жены  (и  уже - дед моей старшей дочери) Великий
Авгур  Публий Корнелий Великолепный  с  гордостью  и  видимым  удовольствием
объявил:
     - "Юноша не сказал, что у него уже более десяти таких дел! Все переданы
в судопроизводство, вина  виновных доказана  и, что  самое  поразительное --
зять мой  ни  разу  никого не  пытал! Преступления  против Общества караются
Смертью и обвиняемые обычно признаются лишь в тисках, да на  дыбе -- молодой
человек  сумел доказать их Вину, не  выбивая Признания!  Жреческая  Коллегия
верит, что у нас еще не было -- столь блестящего Следователя!"
     Раздались аплодисменты и  меня  попросили  выйти, пока Комиссия обсудит
мою  Судьбу. Обсуждение  не затянулось. Вскоре в  Торжественный Зал  вызвали
моего Отца, коий тоже входил в Комиссию, но не имел Прав присутствовать  при
Беседе с его собственным сыном. Когда Отец вышел, он был бледен, как мрамор,
но глаза его светились  сатанинскою  Гордостью. Он  торжественно  подошел ко
мне, облобызал в обе щеки и с чувством сказал:
     - "Благословляю  тебя,  Сын мой! Теперь иди.  Тебя ждут.  Тебя  ожидает
самая тяжкая Работа на Благо Республики!"
     Члены  Комиссии  встретили  меня  стоя.  Я  опустился  на  колени  пред
маленьким столиком, на коем  лежала истлевшая от Времени  Сивиллина Книга, в
коей описан  Смысл  Жизни Рима и Цели Нашего  Общества. Я поцеловал  древний
свиток и обещал, что приму любую Волю Римской Республики, чего бы мне это не
стоило.
     Тогда тесть мой -- Великий Авгур сказал:
     - "Ты не получаешь никакого Поста. Сегодня  же будет Объявлено,  что ты
-- ничего не достоин.  Отныне  ты -- простой  следователь в  конторе  твоего
Отца. Кроме того...
     Отныне и навсегда  ты бросишь заниматься экономическими преступлениями.
Республика  выделяет   тебе  секретные  (рептильные)  фонды  и  передает   в
подчинение  ряд  молодых никому  не известных,  но -- весьма  многообещающих
следователей. Они  кончали  провинциальные школы и  мы надеемся, что на  них
никто не обращал большого внимания. Тебе надлежит...
     Составить   из   них   жизнеспособную  организацию,  развернуть  ее  на
территории всей Республики и  выявить  всех Предателей,  Изменников и просто
шпионов, служащих Карфагену. Постарайся не ошибиться, - арест Честных людей,
равно как и Упущенье Изменников - большой Вред для нашей Республики! Поэтому
на всех вас будет лежать большая Ответственность.
     За Казнь любого невинного (равно как и Милость Врагу!)  Души ваши нигде
не найдут Покаяния! Поверь мне, как Великому Авгуру...
     В день начала  Великой Войны ты получишь Особые Полномочия и возглавишь
Легион  Италийский  -- плебейский. С карательными  и полицейскими функциями.
После этого в течение трех-пяти дней все враги  нашей Республики должны быть
арестованы  и Публично Казнены для устрашения прочих. После этого  --  любой
шпион, Изменник, или лазутчик на твоей Совести. Пытай кого хочешь, производи
аресты, плоди доносчиков -- для африканцев Рим должен стать Терра Инкогнита!
     Если надо, ты сможешь  арестовать даже  меня -- Великого Авгура, своего
Отца  --  Верховного  Судью,  иль  --  любого  из  Консулов.  Это...  Власть
небывалая. Но и Война нам предстоит...
     До этого...  Волос не должен упасть ни с чьей головы, дабы  враг думал,
что  знает про нас --  практически все! Поэтому  до дня Начала Войны  ты  --
Никто. Ты -- прекрасный  Судья, унаследовавший Клиентуру  твоего Отца, но --
не более этого.
     Такова Воля Римской Республики.
     Мы не хотели бы давать сию Власть столь молодому, как ты. Но у нас нету
Выбора, - Рим наводнен Лазутчиками и за любым из нас идет постоянная Слежка.
А тебя не  знает  никто и твой Пост чересчур Важен, чтоб  о  нем Прознали до
Времени...
     Да... Еще одно. Мы не Верим, что ты сможешь Устоять против ждущего тебя
Искушения. И мы нарочно  выбираем тебя, Клавдий, ибо только Клавдии умеют от
всего Отказаться  и Начать  новую  Жизнь. Мы даем  тебе Власть  потому,  что
когда-нибудь ты сам -- не сможешь Жить с такой чудовищной Властью. Это самое
Важное для всех нас Качество Клавдиев!"

     Вечером, когда в Гимназии давали Бал в Честь нашего Выпуска, все жалели
меня, поговаривая меж собой, что я, наверное -- то  ли Пью,  как Отец, то ли
-- Выказал стремление к Власти, навроде моего дядюшки, то ли -- еще что. Так
просто -- одного из самых блестящих Выпускников не "Наказывают".
     Говорили,  что вообще  --  в этом году  Гимназия оказалась  беспричинно
Сурова. Вместе со мной лишили Постов и Сципиона, и Мудрого Леллия.
     Шурин мой был отправлен обычным центурионом  в заштатную часть где-то в
Галлии.  Кто-то  посмеивался,  что там  -- даже противников никаких нет, ибо
крепость его стояла в самом  настоящем  медвежьем  углу!  Вообразите себе, -
туда вела единственная дорога с предгорий,  ибо Альпы  окружали крепость сию
огромным мешком с  трех сторон и  с них туда не вело ни единого  перевала! С
ума сойти в подобной глуши!
     И только я (и может быть те, кто учился у моего дяди Ментора) понимали,
что  местность  сия  полностью повторяет горы далекой  Испании, где Карфаген
строил многочисленные колонии и рубил  лес для своих  кораблей.  Гай Клавдий
Ментор всю дорогу твердил нам:
     - "Лишите Карфаген  доступа к дереву, и можно  брать его  теплым!  Наша
численность в шестнадцать раз превосходит население Африки, не будь моря, мы
бы затоптали  их  своей массой! Но море есть,  а  на  нем  господствует флот
противника. Грядущая Война может быть  выиграна нами лишь когда мы перетопим
весь этот флот. Стало быть, -  главные события этой Войны  развернутся --  у
стен Рима и нам конец, или там -- в далекой Испании!"
     И  вот  теперь шурин мой обычным центурионом отправлялся  в неизвестную
никому  крепость, куда можно было попасть  лишь по одной-единственной горной
тропе.  А с ним уезжала его жена -- Юлия и оба брата -- Гней и Гай,  коих  к
удивлению всех неожиданно отчислили из Гимназии.
     Кроме того, по моим сыскным сведениям, в ту же самую крепость в эти дни
направлялись сотни никому не известных патрициев из десятков  провинциальных
школ с  окраин  Республики.  Зачем  в  крепости,  коя была неизвестно  зачем
построена и ничего не могла защитить, такая концентрация сил -- загадка. Для
маленьких.
     Вместе с нами "наказали" и Леллия.  Этот  необычайно тихий, молчаливый,
серьезный юноша со своею Женой уезжал... Начальником Порта на северо-востоке
страны в галльском  Атрии. Атрий -- в  устье реки По в местности, называемой
Паданскою  Низменностью.   По   сведениям,  получаемым  из  Карфагена,   там
опасались, что в случае Войны мы попытаемся совершить десантную  операцию. И
вдоль   всего  нашего  побережья  все  время  сновали   вражеские   корабли,
надеявшиеся заметить подготовку войск к этому.
     Единственное место, куда корабли противника не забредали,  была как раз
Паданская Низменность. Во-первых, африканцам попадать туда  не с руки -- это
самая  удаленная  от  них  часть  нашего побережья, а во-вторых -- галльские
города   вдоль   течения   По   были  нами  разрушены   и   очень   медленно
восстанавливались. Поэтому торговцы туда  и не плавали! И, наконец  -- устье
По   сплошные   болота,  покрытые  густой,   непроходимой   растительностью.
Тренировать  там  десантников,  коим предстоит выбрасываться  на  скалистое,
пустынное африканское побережье -- явная глупость. Африканцы же -- не дураки
и не стремились исследовать те края.
     Я же -- по сыскным каналам случайно узнал, что в Атрии  начата массовая
постройка  этаких плоских  барж, заливаемых доверху  нефтью, и  --  странных
махоньких  лодочек,  управляемых  двумя-тремя  людьми.  Баржи  и  лодки  сии
красились в родовые цвета дома Леллиев --  то есть черный и синий, и в  ночи
становились невидимы.
     Зачем Республике понадобились  подобные баржи и  лодки  -- тайна. Но  я
осознал,  что кое-кто у  нас наверху решил не тягаться с противником в  мощи
нашего флота, но...
     Нефть прекрасно горит. Ежели подобная баржа безлунною ночью врежется во
вражескую квинкверему, гореть обоим кораблям и морю вокруг - на пару стадий!
А черные незаметные плоскодонки легко и бесшумно скользят по воде, приставая
к  африканскому берегу.  Да,  с  них может сойти лишь  два--три человека. (А
скорее один, ибо остальные два сразу же налягут на весла, чтоб подальше уйти
от вражьего берега!) Но и этого -- порою достаточно.
     И я понимал, -  почему Леллия  столь жестоко "наказывают". Равно как до
начала  Войны  никому не  стоило  знать,  чем  занимаемся мы с шурином  моим
Сципионом,  никому  не  стоило  даже догадываться,  что  именно  творится  в
непроходимых  зарослях  устья  По, и  чему там  учат темноволосых  и смуглых
римлян,  коих  тоже   стали  незаметно   направлять  в  Атрий   школы  наших
провинций...
     Четвертый отличник нашего Курса был  мой кузен Фабий. Он -- уроженец не
Рима, но -- Сабина.  Фамилия его происходит от похищенных сабинянок и всегда
возглавляет провинциалов -- партию мелких и средних  землевладельцев (бывших
колонов). Фабий сразу  получил  Пост  Жреца Урожаев  и ввел  понятье  Заказа
Республики.  Согласно  сему  Заказу, отныне одни  провинциалы сеяли  рожь, а
другие -- овес. Фабий,  как Жрец  Урожаев,  строил государственные  амбары и
обещал всем безусловную  скупку  всего, что вырастет по Заказу.  Через много
лет  сие спасло нас. Не будь сиих  массовых закупок зерна и  не собери Фабий
его в государственные амбары, Рим  не пережил бы той -- самой страшной Зимы.
БЛОКАДЫ.
     Мы еще не знали  ничего ни  про  Войну,  ни  --  Блокаду, а просто пили
Фалерн,  танцевали  и  ухаживали за  женами  друг  друга...  Мне  предстояло
остаться в  Риме, а  друзья  мои  разъезжались  по  всей Республике. И  этот
последний Бал стал своеобразным  Прощанием, обещанием  Дружбы до  гроба и...
Пожеланьем Удачи.
     Ибо  по  сути  своей мы в  тот  день  -- все  четверо  отправлялись  не
куда-нибудь, но - на Войну. На Войну с Карфагеном!

     * * *

     Сыск --  довольно  странная вещь. В него  входят  разговоры ни  о чем с
весьма неприятными личностями, частая выпивка и, разумеется, Женщины.  Вы не
представляете, - сколько может поведать о муже Изменнике его женушка на Ложе
Любви своему любовнику! Правда, нужно  ее туда уложить... Этим я и занялся с
особой энергией.
     Может быть,  это все  оттого, что я люблю спать с Женщинами, а у нас  с
женою родилось шесть детей.  Шесть лет мы спали с женой,  забывая себя, лишь
два месяца в год! И я... Она все время жаловалась на  тошноты. Она все время
боялась  за чрево  свое!  У нее появились  огромные веснушки на лице и всему
телу и они бесили меня.
     Представляете,  - во  время Соитий, когда я входил  в  раж,  она  могла
закричать:
     - "Нет! Марк... Ты...  Ты напугаешь нашего маленького! И он  выбежит из
меня. Или --  рожу я его с синяками и шишками. Дети спросят: "Почему  у тебя
головка вся -- в шишках?" - а он ответит: "Папка набил!" Правда -- глупо..."
-- глаза при этом у нее всегда становились испуганными, а рукой она пыталась
прикрыть  свое чрево.  Рука ее  меж нами не  пролезала,  и она  смущалась от
этого.
     Первые  время  я пытался взять себя  в руки  и помнить, что у  нее  уже
довольно крупное пузо. Но при сем терялось Удовольствие от Соития. Поэтому я
однажды вспылил, встал с нее и ушел, крикнув  слуг, чтоб  они звали Септима.
(Секунду, иль любую Кормилицу она бы на месте прикончила!)
     Жена бежала за мной, всхлипывая, что... Она -- хорошая и в другой раз у
нас все получится. Но я у нее на глазах заголил  Септима и стал получать  от
него то, что не получил от нее. И она  замолчала, а потом ушла, тихо прикрыв
за собой дверь в рабскую комнату.
     После этого случая я загулял,  стал ходить  к  разным женщинам, ибо уже
прославился, как Судья, и полгорода бегало ко мне на всякие консультации.  Я
был богат, знатен, умел Порадовать Женщину,  а  что  еще нужно для слабых на
передок иных  баб? И я стал получать от них то, что раньше получал у жены. И
мне это нравилось.
     Меня стали звать Марцелл. Прозвище сие одного корня с терминами "Марш",
"Маршировать",  или  --  "Маршал".  Но  смысл  его,  -  "Гуляка". Вернее  --
"Прогулкин". "Ходок" (по Женщинам, разумеется!).
     Затем  одна  из  моих  баб как-то пожаловалась,  что  ее  сын  надеется
поступить  в Гимназию. (А  мужа  у нее  не  было. Ветром надуло сына  --  по
молодости.) Я  сразу предупредил ее, что мальчик ее вряд  ли доучится  --  у
него были очень слабые знания и пройти все  экзамены... Это, мягко говоря, -
нереально.
     Тогда  она сказала  мне,  что ей довольно, чтоб сын хотя бы  поступил в
Гимназию.  С документом  о  поступлении  он  мог  перейти в  любую  школу  в
Провинции и там уже -- добиться чего-либо. Но само поступление стоило  денег
и она попросила меня... некую сумму, за кою она готова спать со мной -- хоть
всю жизнь.
     Я, естественно, отказался,  сказав, что не хотел  бы ее  покупать  (она
таких денег не стоила!),  а по поводу сына...  В редких случаях  с одаренных
детей  не  требуют платы за  поступление.  Я бы мог позаниматься с сынком и,
глядишь...
     На другое утро он пришел ко мне в консультацию. Я  внимательно осмотрел
его и остался доволен. Мальчик уже подрос и явно мог испустить свое семя, но
из-за  бедности  матери  он еще  не  знал женщин. И мальчиков, разумеется. А
самое главное,  - у  него  были  пухлые, влажные  и чуток  отвисшие губы  --
признак похотливого сердца.  (Матушка его имела губы такие же  и  в  моменты
соитий вела себя, как настоящая кошка - даже орала, по-моему, по кошачьи!)
     А  мне  в  это время понадобился человек,  вроде  -  Юлия.  Нужно  было
подложить моего агента под одного богатого финикийца с большими родственными
связями в  Карфагене. Но тот хотел спать лишь с  патрицием...  Такая вот  --
незадача.
     Поэтому я просил мальчика  прийти еще раз -- под вечер и мы поговорим с
ним "по-мужски". Вечером я не  стал тянуть кобылу за хвост, сразу же положив
руку ему между ног со словами:
     - "Ты хочешь сдавать Экзамены? Хорошо. Я дам тебе  денег. А ты мне дашь
-- сам знаешь что".
     Мальчишка вскочил и пытался бежать. Я его не останавливал. Я сказал ему
вслед:
     - "Мать твоя не поверит сему. Она не захочет  в это поверить. А я введу
тебя  в круг известных  людей. Им  порой нравятся мальчики.  Ты, конечно же,
через  пару  месяцев  уйдешь  из  Гимназии.  Но  у  тебя  будет повод уехать
куда-нибудь с капитаном  римского корабля, иль -- помощником купца побогаче.
Они все боятся  заразиться всякою гадостью, так что предпочитают постоянного
мальчика. Верней -- юнгу. Верней  -- секретаря. У тебя есть лучшие планы  на
будущее?"
     Паренек все-таки убежал. Я ждал его до полуночи в конторе судьи.  Потом
я закрыл дверь, взял фонарь и пошел из Суда. Мальчик сидел на скамье у входа
в наш Суд  в полной темени. Я молча протянул ему руку и он покорно  вернулся
следом за мной в мою комнату. И я впервые переспал с настоящим патрицием.
     Вскоре  я  привел  мальчишку домой  и отдал на забаву Секунду, Кварту и
моим прочим  колонам. Я  объяснил  пареньку,  что на море нет женщин и любой
капитан  дозволяет спать  с  его  юнгой всем  старшим,  а порою и -- младшим
помощникам. Мальчика следовало приучить ко всем гадостям, а я сам -- не смог
этого... Оказалось, что внутри меня все же есть нечто этакое, через что я не
могу преступить. А вот колоны мои смогли. И -- с большим удовольствием.
     Месяца через два один из моих  "знакомых" (а  верней -- сыскарей)  взял
его  своим юнгой,  отплывая куда-то в  Финикию. Насколько я слышал -- годика
через три паренька смыло в море в момент сильного шторма. (Других объяснений
-- куда он  пропал,  у нас не нашлось.)  Его никто  не  оплакивал.  Мать его
забыла о нем  сразу же  после  того, как сына ее  взяли  юнгой.  Она  вскоре
спилась и лет через пять ей проломили голову в каком-то из кабаков.
     Да, кстати, паренек так  и не поступал в Гимназию. Я уговорил его мать,
что сие  -- бесполезно и лучше потратить время на изучение морских карт, кои
он и изучал ночами у моих колонов.

     Жена моя думает, что все началось с моей встречи с Юлием. Вернее, не  с
нее, но того  мига, когда я -- ради соития с ним, дозволил  ему  переспать с
моею  женой.  Точнее...  Я  --  очень Ревнив.  Никто не смеет  Спать  с Моей
Женщиной. Может быть, - все  пошло с  той минуты, когда я ради соития с ним,
обещал ему, что он сможет переспать с моею женой, а на деле...
     Отлучившись якобы  до ветру, я  зашел  к любимой  жене и передал письмо
Юлия к жене одного рогоносца и пару писем в ответ.
     Юлий любил хвастаться своими успехами и тексты писем  к нему  оказались
более, чем откровенны. А свое -- он не успел  отослать. Я сказал ему, что --
Ревную и  он подарил мне и свое  письмо, и оба письма его дамы.  В обмен  на
совсем небольшое Колечко -- на Память.
     Забавно, что это произошло за пару дней до встречи с Корнелией. Я порой
думаю... Может --  он  мне  надоел? И я нарочно повел его на встречу  с моею
женой, зная, что он попросит меня и как я на сие среагирую?
     Не  знаю. Я бы не хотел, чтоб моя жена мне Изменяла. Но она не Изменила
в тот вечер. Ей очень хотелось  мне Изменить, - я видел сие по ее пунцовому,
веснушчатому лицу, но она нашла силы -- и даже накинулась на меня. Она Верна
мне. И я ее очень Люблю. И за это...
     Не То. Надо быть Честным... Я  Дал Слово Жене, Леллию, Сципиону и Фабию
быть теперь Честным, -- хотя бы перед Собой.
     В ту зиму у жены была шестая беременность. Я уже говорил... И нее пошли
ужасные веснушки по всему телу... Слава Богам, что они все  исчезли,  стоило
ей прекратить постоянно беременеть!
     В тот день...  В тот день  я подумал: "А что -- ежели она мне Изменяет?
Что  если  --  она  хочет мне  Изменить?!" Но она ударила  меня по щеке и  я
устыдился собственных Мыслей. Так что -- можно считать, что их -- как  бы  и
не было. Но... Не важно.
     В тот день я дал ей три письма  и кинжал. Она быстро  пробежала по  ним
взглядом,   а   потом  вдруг   накинулась   на   меня   и   стала   целовать
страстно-страстно, шепча:
     - "Боги, а я испугалась, что ты меня разлюбил!"
     Я же отвечал ей вполголоса:
     - "Сама знаешь, что с этим делать. Не дайте ему дойти до Мясного рынка.
Там -- не мой район. И не я поведу Следствие".
     И жена  сразу же послала  за  ревнивцем  и долго крутилась пред большим
зеркалом,  краем  глаза  наблюдая  за  мной.  Она  надевала  Родовую Диадему
Корнелиев --  с Солнечным Ликом Очистительной Истины  и древнюю Брошь  Жрицы
Весты -- Хранительницы Очага и Брачных Таинств. Люди любят, когда под руку с
кинжалом их толкает не Ревность, но -- сами Боги. Вдруг она схватила меня за
руку, положила ее себе на живот и горячо зашептала:
     - "У нас три девочки и  два мальчика. Ежели Боги пошлют нам еще одного,
я  перестану беременеть!  Я... Я смогу  каждую ночь Спать  с  тобой! Я Люблю
Спать с тобой -- помнишь?!
     А в опасные  дни  и дни  моих  месячных...  Я... Я готова принять  тебя
вместо мальчика!  В Храме Весты нам говорили, что  сие -- Грех, ибо у женщин
от сего  там  все разрывается и в миг родов из  таких лезут кишки наружу! Но
раз я не буду больше беременеть...
     Я заменю  тебе -- этого Юлия! Честно... Я сумею. Я  -- выдержу!  Ну,  -
потерпи... Недолго осталось".
     Она бормотала  что-то  еще,  руки  ее заставляли  руку  мою  гладить ее
вздутый живот, а глаза ее были, как - у просящей собаки.
     Я  тогда встал  перед женой  на колени,  положил голову  ей  на живот и
ответил:
     -  "Нет. И не  думай. Я не хочу, чтоб кишки твои  вылезли... И... Я  не
могу тебе объяснить всего...  Мне  не по нраву чья-нибудь задница. Твоя -- в
особенности. Просто -- Поверь мне. Что  бы теперь ни случилось, что бы -- ни
произошло, просто -- Верь!
     Я не могу тебе всего объяснить... Про того, кого ты сейчас думаешь моим
милым  любовником, я скажу тебе так. Он только что прибыл к нам из  Нумидии.
Нумидия -- главный  союзник Карфагена.  И когда  двое спят на  одном,  общем
Ложе,  они не  могут  не рассказывать друг другу много  всего интересного. Я
сплю с Юлием... Не ради Ложа. Не ради его сладкой Задницы. Поэтому и твоя --
тоже мне не нужна.
     И еще одно... Я Любовник ему потому, что на словах я Ревную его и он не
может спать с кем-то еще. А  ему уже очень нужно с кое  с кем встретиться  и
передать весточку  из  Нумидии. А  быть может и -- откуда  еще.  Так  вот...
Завтра утром он не должен дойти до Рынка.
     Дело  не  только в том, что там  --  не мой Район. Просто --  Верь мне!
Рожай побыстрее. Я соскучился без тебя. Я сплю и вижу наши тогдашние с тобою
Соития..."
     Тут нас прервали. Слуга сказал, что к дому идет тот  Ревнивец. И я ушел
к Юлию, а жена моя стала причесываться этакой Немезидой.

     Когда я  пришел  к  моему  любовнику,  соитие с ним получилось особенно
жарким  и  сладостным.   Он  вывез  из  Нумидии  пару  новых  обычаев  и  я,
совокупляясь в дальнейшем с рабами, или паразитами, всех их к ним приучил. В
дни  ж  Винопитий,  когда  щедрый  Хозяин  дозволяет  гостям   спать  с  его
Виночерпиями,  гости мои  оказались  поражены  новой  модой  и  непривычными
ощущениями.
     Суть  новой   Моды  в  том,   что   надобно  тыкать  рабов   иголкой  в
чувствительные места, вызывая тем - сильные судороги.  Я не хотел бы пытать,
но... Я понял, что на глазах Юлия кого-то пытали. Возможно  -- его.  А после
пыток сиих можно  сделать все, что угодно - лишь бы подобное не повторилось!
Например, - Предать Родину. Шутка...
     Любопытно,  - по Риму сразу же  разнеслось,  что  я на  словах дозволил
любовнику переспать с моею женой и в миг соития уже знал, что его вот-вот --
Кончат. Это вызвало болезненный интерес  многих патрицианок и я еще  долго в
миг соития был ими спрошен:
     -  "Признайся, - ты предупредил моего мужа?! Ты  выйдешь за дверь, а он
войдет и --  задушит  меня!  У  меня аж  мурашки по заднице от  предчувствия
этого!" -- а я отвечал:
     - "Задушит?!  Нет. Хуже.  Нет,  он сделает так..." -- я шептал  на ушко
прелестнице, что именно с  ней будет  делать  ее обманутый  муж и  соитие от
этого становилось еще более страстным и сладостным.
     Да, кстати... Через пару  недель ко  мне наведались  некие господа, кои
угрожали -  будто у них  на меня собран чудовищный  компромат.  Я сперва все
отрицал, а после  --  смирился.  И  стал  получать  денежки от  каких-то там
финикийцев за... Судебные решения в пользу неких людей. Забавно. Именно имен
сих  людей и не  хватало мне для  завершительных  мазков к некоей любопытной
мозаике.
     В  те дни карфагеняне почуяли, что пахнет  - жареным. За  мной  и моими
людьми  по  Риму  открылась подлинная  охота.  К  счастию, искать  средь уже
завербованных  ими  продажных,   с   подмоченною  репутацией  Судей  они  не
додумались  и  -- никого  не  нашли.  Потом уже  Леллий, давясь  от  хохота,
рассказывал в лицах, как всех  тех, что "вербовали меня", в Карфагене сажали
на кол за такую "вербовку"!
     В день начала Войны, когда я к удивлению всех -- вдруг стал Командующим
Италийского  Легиона и повел повальные аресты по Городу, Изменники не хотели
во  все это Верить.  Лучшие,  опытнейшие шпионы карфагенян  выли  от обиды и
ужаса, что... Они не подозревали меня! У меня по сей день стоит в ушах крик:
     - "Нет! Не он! Только  не  он! Принять Смерть от  этого пузатого, вечно
смеющегося  коротышки!?  Он не  мог... Он не  может  быть  во  главе  Тайной
Полиции!!!  Как,  как  вы могли  избрать  на  сей  Пост  такого похабника  и
развратника?!" - так кричали они и умирали на Плахе.
     Интересно, - почему  все уверены, что Консулы  обязаны быть стройными и
высокими?!  Лично  мне  всегда  нравился  мой  рост,  да и  замечено, что  у
маленьких мужиков Хозяйство их - всегда больше! Мне это Нравится, ибо у меня
и впрямь  Больше, чем  у всех моих  сверстников.  А что  еще нужно  Любителю
Женщин?!

     День Начала  Войны  жестоко  перевернул всю мою  Жизнь. Дело в том, что
членов Семьи  Изменника  Родины тоже полагалось Казнить.  Рим  - государство
семейственное  и все  члены Семьи отвечают за Государственное Преступление в
равной степени.
     Но я никогда  не считал, что подобные люди в чем-либо провинились перед
нашей  Республикой.  Конфискация любого  Имущества -- да.  Поражение во всех
Правах -- тоже да. Но не Казнь. Таково было на  сей  счет мое мнение и я его
отстоял.
     Неженатые Братья и  Сыновья подобных Изменников были лишены всяких Прав
и отправились  на  Войну  в качестве "бывших  патрициев".  "Бывшие патриции"
отличаются от "паразитов" тем, что никто  не сомневается в их личной Чести и
Мужестве. Довольно  одного Геройского Подвига и он полностью восстановлен во
всех Правах.  Другое дело, что в  Бой его пошлют самым  первым, а там уже --
как  получится.  Немногие  из  "бывших"  доживают до  завершения  первого же
побоища... Судьба.
     С этим все ясно. А вот с Женщинами... Где-то через неделю после  Начала
Войны, когда пошли первые  Казни, одна  из жен заговорщиков  тайно подозвала
меня и предложила...  Ну что  может  предложить красивая женщина, у коей уже
все конфисковано? Сами знаете -- что. Самое удивительное -- я к тому дню уже
вытребовал  Жизнь для  нее и подобных. Но они сидели в тюрьме  и об этом  не
ведали. А Изменников...
     Их сажают в Камеры Смертников. Если там окажется  Женщина, перед Казнью
к ней начинают ходить палачи.  Крики оттуда раздаются -- попросту леденящие.
Часто  осужденные  не доживают до  Казни.  И никто сему не удивляется. Казнь
через усечение  головы, иль  повешение не  так страшна,  как... порой месяцы
ожидания с ежедневными визитами охочих до мучительства палачей.
     Самих  Изменников мы казнили стремительно -- их было так  много, что мы
боялись тюремного Бунта.  Мужчин  потом быстро  отправили в  армию.  Жены  и
дочери их уверовали, что они все...
     Женщина была  очень красивая.  Я сразу  же обещал  ей  Жизнь  и она без
особых  раздумий  и  сожалений легла на  кушетку для  пыток, раздвигая  ноги
передо мной. Я получил огромное Удовольствие  и осознал, что подобных Женщин
в сией тюрьме очень много. Ежели я пожелаю того...
     Как человек практический, я  сразу  решил поделиться с помощниками. Они
уже  знали,  что  произошло  меж  мною и  пленницей на последнем допросе и я
предложил... поделить арестованных женщин --  согласно чину и должности  при
условии, что любой из дам не придется спать более, чем с одним.
     Люди  мои очень  обрадовались и в  ответ позволили мне  первому выбрать
всех моих  женщин, а не  по  очереди, как  сие обычно  бывает при Выборах. С
этого  дня Следствие по  делам  семей всех  Изменников  сразу же затянулось.
Каждый день ко  мне на допрос приводили двух, а то и --  трех женщин  и они,
уже зная чем нужно платить за Жизнь, недолго раздумывали.
     Вскоре средь девиц помоложе появились беременные.  Таких  я -- сразу же
выпускал, женя на моих братьях-колонах,  беря с тех Слово, что жены их Родят
мне двух-трех детей,  как и положено. За это я выдавал  новой Семье надел из
моих   поместий  и  обещал   обеспечивать   всем  моих  деток   до   полного
совершеннолетия.
     Колоны могли с ними спать  при условии, что это не повредило бы плоду и
после рождения очередного ребенка жены их  "приезжали в гости ко мне" вплоть
до  того  дня,  пока  не  обнаруживалась  их  очередная Беременность.  После
рождения третьего  ребенка я  дозволял колонам самим  заводить новых  детей.
Братья  мои --  сразу  же согласились.  (Моя пенсия детям была  такова,  что
колоны  без труда поднимали хозяйство, а с точки  зрения вчерашних рабов сие
стоило трех беременностей для их жен!)
     Примерно на таких же условиях  освобождались  прочие пленницы.  Когда в
Сенате услыхали  об этом, там было немало удивленно приподнятых бровей, но я
объяснил, что в столь тяжкой  Войне нам  нужно будет весьма  много римлян  и
убивать римлянок ради Измены их Родственников -- глупая трата.
     Сие касалось  лишь дочек Изменников. Их можно было бы  выдать замуж  за
колона.  Но Сестры и Жены  Изменников  -- были  дочери Честных  Патрициев. И
замуж их полагалось выдавать  лишь за  патрициев. Зато  и Спать  с ними было
слаще в  сто крат.  Когда  Женщина  Чувствует, что ты не можешь с ней -- что
угодно, она гораздо  смелей и сама норовит получить Удовольствие. И от этого
Соитие только Слаще! Поэтому я спал с такими лишь по тем дням, когда женщины
не беременеют.
     Потом  все-таки --  к  одной  из  них  не  пришли  месячные. Аборт  был
невозможен, ибо  мы с  нею  - не родственники.  Арестантка  же  знала, что я
обязан ее теперь Содержать и вовсю этим пользовалась. Вскоре стала  толстеть
следующая. У  них  в животах  росли мои дети и мне чудилось, что  подруги по
несчастью  нашли  какой-то весьма хитрый  способ смещать время месячных  и я
"попадал" теперь не в безопасные, но -- самые что ни на есть "опасные" дни!
     Впоследствии выяснилось,  что... Если  много  женщин содержать в  одном
месте,  месячные  у них изменяются и  приходят  к общему ритму. Это -- закон
Природы, а я не знал о сием. Впрочем, как Юрист, скажу, что Незнание Законов
не освобождает нас от Ответственности.
     Мне нужно было  срочно найти им законных мужей. Да  не просто мужей, но
--  патрициев, кои  взяли  бы  женщин "с пузом" и согласились бы  выращивать
детей, как своих собственных! А откуда  взять их,  если -- Война?!  Если все
свободные мужики ушли в Армию?!
     И у меня  созрел  План.  По римским  обычаям, - переспав  хотя бы раз с
каким-то патрицием  (если дело  не вышло наружу!), вы смеете заключить с ним
контракт, называющий его "паразитом". (Ежели он откажется от контракта -- вы
объявляете всем, что  он "спал с вами, как женщина" и с той минуты он уже --
не патриций.)
     Как "паразит", он не теряет  титул патриция  -- зато вы с того  времени
можете спать с его  законной  женой. А  дети от вас  станут числиться детьми
"нагнутого" вами патриция. Это -- единственный законный способ завести детей
вне Семьи.  А еще можно -- насильно женить вашего  "паразита" на угодной вам
женщине. При условии, что вы теперь содержите ее вместо него.
     Осталось  лишь найти  паразита. И я  вспомнил,  что  по  римскому праву
патриций ни при каких обстоятельствах не  должен "проливать семя  наземь" --
то есть баловаться "рукоблудием". А Природа -- своего требует.  И ежели дети
богатых,  родовитых родителей всегда могли утолить свою похоть с юным рабом,
иль   --  рабынею,  а   ребята  уверенные  в  себе   совращают  какую-нибудь
простолюдинку, слабые духом дети бедных родителей часто сим балуются...
     Не знаю -- как насчет лишения патрицианского статуса, но из Гимназии за
подобное исключают.  Я не хотел связываться с  собственною Гимназией,  да  и
сентиментальные  Чувства  к моей Альма  Матер... В общем, я принялся изучать
личные Дела учеников заведений попроще.
     Вскоре я нашел с десяток подходящих ребят. И  дело пошло. Довольно было
подослать к  такому  рабскую парочку, чтоб они занялись  у  него  на  глазах
страстным соитием, чтоб незрелый юноша совершил грех, "излив Семя наземь". В
миг получения им Удовольствия, его  вдруг хватали  за руки, а следы на  них,
земле и одежде несчастного говорили, увы --  за себя. Его сразу же  вели  ко
мне  в  Суд, где я заводил  Дело по "злонамеренному Истребленью Общественной
Собственности". (Ведь Виртус -- Общественное Достоянье нашей Республики!)
     В момент начала Следствия я обязан  уведомить Руководство любой школы о
том, что такой-то  попал под Суд  и --  причину сего.  Для  несчастного  сие
означало бы  -- мгновенное Исключение.  А будучи Исключенным, он  немедленно
подлежал Призыву в Армию. А в Армии... Такой не был "бывшим Патрицием", но с
соответствующей Статьей  и подробным  Описанием Правонарушения воспринимался
бы всеми -- подлинной "девочкой"!  И в Армии Женщин -- нет. Судьба подобного
фрукта в войсках - забавна, обидна и... очень болезненна.
     Так я и объяснял всем этим  маленьким  рукоблудам, пока они,  заливаясь
слезами и соплями, ползали предо мной на коленях, умоляя -- простить их, ибо
Судьи имеют право не начинать Следствия, ежели Преступление незначительно. И
когда  я  замечал по  их  лицам,  что они готовы  -- на  все, я  приподнимал
судейскую  мантию  и они  видели,  как...  и сразу же  понимали,  что от них
требуется.
     И вот, когда  они делали  то,  что пред соитьем с мужчиною часто делают
женщины, я отталкивал их со словами:
     - "Так нельзя. Я  -- Судья. А  патрициям  не  позволено, чтобы семя  их
переваривалось в чьем-то желудке! Давай  заключим контракт. Отныне ты -- мой
"паразит". А уж -  как "паразиту", я введу в тебя присущий мне Виртус  в миг
извержения  из   тебя  твоего  женского  Семени.  Величина  Виртуса  в  тебе
увеличится и я - по Закону  о Виртусе не заведу дел на тебя, ибо Виртус твой
-- даже вырос!"
     Вечером этого ж дня я уже  оформлял Брак меж моим очередным "паразитом"
и  забеременевшей от меня бывшей Женою, иль  Сестрою  Изменника.  Пенсия  на
ребенка всегда была такова,  что Женщины  не возмущались.  После конфискации
всей Собственности,  они рады были и этому. Особенно от того, что  я обещал:
ежели  будет сын, я сделаю  все, чтоб он Учился в Гимназии. Ежели девочка, я
постараюсь выдать замуж ее именно -- за "гимназиста". Этого было достаточно,
чтоб они Простили меня за все мои тюремные Вольности!
     К тому же все эти Женщины были кому-то - Родственницы! И их Фамилиям --
не  все равно, Казнят  их,  Изнасилуют в Тюрьме, или --  нет. Конфискация --
конфискацией, но --  Законный Брак  и  рождение  детей  от меня было  вполне
достаточно  для  того,  чтоб  у  меня  завелись  новые  друзья  и  --  почти
Родственники в более бедных Фамилиях. Все в Риме отныне звали меня только --
Марцелл, но -- редко кто обижался.
     И  вот  тут...  Ганнибал  двинул свои войска через  Альпы. Сенат  хотел
отозвать Сципионовы Легионы,  но  тот просил дать ему остаться в Испании. Он
утверждал, что еще немного  и Карфаген  потеряет последние испанские  верфи.
Сципион писал, что марш Ганнибала -- соломинка, за кою цепляются  утопающие.
Надобно продолжать бить по лесным ресурсам и победа близка. Но римский плебс
заблеял от Ужаса. По Городу пошли манифестации, в ходе коих плебеи  кричали,
что надобно бросить все -- против чертова Ганнибала, иначе...
     На  очередном Заседаньи  Сената голосовали лишь  два  вопроса: отзывать
отборные  патрицианские  войска из Испании,  или  -- нет.  Нанести контрудар
Ганнибалу, иль  занять выжидательную  позицию. Я и многие другие сенаторы --
выпускники Гимназии  понимали, что со стратегической  точки зрения Война уже
решена. Но с точки зрения тактики наемная армия Ганнибала -- сильней нас.
     При  Голосовании лично я голосовал  за то, чтоб Сципион продолжал  свое
дело в Испании, а здесь -- надо пропустить Ганнибала и заставить  его биться
в стены  Рима, или -- иных крепостей. Что касается Сципиона -- здравый смысл
победил, и ему дали продолжить победную кампанию на Пиренеях. Но здесь...
     Мелких  и средних собственников жаба душила  --  смотреть  на  то,  как
Ганнибал  будет  жечь  нашу  Собственность. Они решили выступить  и  назвали
Вождями -- Горация  Варрона и  Эмилия Павла. Варрон  обещал  привезти голову
Великого африканца  на острие собственного меча. Он прискакал  в мыле сам, а
за ним привезли отрубленную голову Эмилия Павла. Ее прислал на своем мече --
Ганнибал...
     И Рим сошел  с ума.  Измены  следовали одна  за другой. Плебеи попросту
перебегали на  вражью сторону. Патриции  плели заговоры, чтоб  открыть врагу
Врата Вечного Города... Мы  работали не покладая рук. И нам нужно было  хоть
как-нибудь облегчаться.
     Я стал  чаще спать  с сыновьями  осужденных  Изменников. Я умею спать с
женщинами,  и  они  начинают  млеть уже от того,  что я -- вхожу  в  них.  С
мальчиками  же -- не так. Им нужно  больше недели, чтоб приучить зад к моему
Виртусу, а первые разы из-за моих размеров им -- пытка.
     Я  всегда  стеснялся приносить  боль Виночерпиям, а  тут  --  будто  бы
прорвало...  Мне нужно было  -- хоть как-нибудь  успокоиться  и  я  перестал
жалеть их. А потом в какой-то момент  я вдруг осознал, - мне нравится, когда
они вопят от боли, когда я вхожу в них. Ведь точно так же вопят дети римлян,
когда африканцы насаживают их на себя. Да, им, конечно же, больно, но -- это
дети Изменников, а как больно детям Патрициев в лапах вражеских оккупантов?!
     В какой-то миг мне стало казаться, что арестованные -- привыкли к моему
Виртусу  и  кричат  недостаточно. Тогда  я принялся  колоть их  нумидийскими
иглами и  получал от сего огромное  Удовольствие. Когда мальчики кричали  от
боли, я всегда спрашивал -- нужно ли прекратить, и  они, зная, что лишившись
обычного  Удовольствия,  я  могу  казнить  их (на  них и  так висел Смертный
Приговор!), просили продолжить. Это меня еще сильней заводило.
     Не знаю -- почему, я не мог мучить девочек. Есть, наверное, в каждом из
нас - что-то  этакое,  через  что  невозможно  переступить. Девочки  это  --
девочки.   А  вот  сыновья  Изменников  мне  все  больше  казались  сами  --
Изменниками, ибо они могли вырасти в таких же Предателей, как и -- их Отцы.
     Я все чаще применял нумидийские иглы и от чудовищной  боли ребятки подо
мной теряли Сознание. А мне это  нравилось, ибо --  придя в себя, они всегда
просили продолжить -- даже такая Жизнь им стала милей Казни и Смерти.
     Потом от мучительной Боли они принялись Умирать. Я ни разу  ни убил, ни
-- Обидел ни одну Женщину. Но вот этих мелких  ублюдков, кои просили меня --
помучить их еще раз, я...
     Это стало для меня  Развлечением. Иной раз я Спал  с таким, а очередной
Изменник ждал на соседней койке для пыток -- своей Участи. И когда я получал
мое Удовольствие и подсаживался к нему,  он смотрел на меня,  как на Исчадие
Ада и кричал:
     -  "Нет! Я все скажу!  Только  не  надо игл!  Я  не смогу  --  все  это
выдержать! Пощадите меня..."  --  после  этих слов здоровые мужики  начинали
рыдать,  точно  маленькие.  А  я не успевал их  тронуть и  пальцем! Я вообще
никогда никого не пытаю. Они сами мучаются. В миг, когда их вели на Казнь (а
Казни теперь свершались прилюдно), я подходил  к нему,  обнимая и целуя  его
несчастного сына и говорил:
     -  "Ну... Прощайся  с  папкой.  Если будешь  меня теперь  слушаться  --
останешься Жить!"
     Лишь  в сей момент  Изменник осознавал, что  значили мои частые вопросы
давешнему мальчику, - стоит ли мне продолжать, иль малыш больше не выдержит!
Изменники всегда начинали вопить после этого, вырываться из рук  Палачей,  и
Петля  наброшенная  на  них  в  сей  Момент,  иль  опустившийся  топор  были
прекрасным Уроком  для  зрителей. Они и не  ведали, - что  именно я  говорил
обреченному и почему он вдруг так желал -- еще хоть немного пожить!
     Когда человек спокойно лезет в петлю, иль ложится на плаху,  это --  не
впечатляет. А  вот когда он  --  крутится,  визжит, рыдает  и плачет, это --
оказывает  огромное воспитательное  воздействие.  Многие знали, как я  этого
добиваюсь, но -- Цель оправдывает Средства, а нам было важно, чтоб как можно
меньше  людей хотело нам Изменять. Враг стоял  у Ворот! Поэтому все  сходило
мне с рук!
     Что самое любопытное, -  наибольшее впечатление сие зрелище производило
на  тех  самых  сыновей  Изменников,  коих  я  подводил  прощаться  к отцам.
Наглядевшись на то,  как умирал их Отец, мальчики  готовы были  Терпеть, что
угодно --  лишь бы  их не  Вешали!  И Терпение  новых мальчиков наводило еще
больший Ужас на новых  задержанных,  те еще быстрее во всем признавались,  а
потом -- еще громче кричали на Казни, еще сильнее пугая собственных сыновей!
     Допросы,  развлечения  с   мальчиком,  Добровольное  Признанье,  Казнь,
развлечение  с  новым  мальчиком,  арест,   допрос,  еще  одно  развлечение,
очередное  признание...  Я  никого  не пытал. Мне  и  без этого сознавались!
Пока...
     Пока Ганнибал не отступил от стен Рима. Пока мы вдруг не поняли, что --
все.  Мы выдержали Блокаду. Мы выстояли... (Многие потом говорили,  что если
бы не было столько Публичных  Казней, если бы плебс не был так запуган одним
моим именем... Не знаю.)
     Работы вдруг  стало меньше.  Пришло  время задуматься.  А  я  не  хотел
думать.  Я запил... И однажды  ко  мне в Тюрьму пришла моя собственная жена.
Она привела с  собою  всех  троих сыновей  и трех  девочек. Она построила их
предо мной и произнесла:
     - "Я Люблю тебя. Я... Я  понимаю, что ты  -- кобель и мартовский кот. Я
готова простить тебе -- всех  твоих женщин. Но... Насколько я знаю -- ты уже
больше месяца не  спишь ни с одной женщиной. Ты... Твоим именем стали Пугать
Детей в Вечном Городе! Ты -- Чудовище!
     Ты  сам уже перестал понимать, - какое ты -- Чудовище,  Марцелл! Я  все
понимаю,  всех  твоих  незаконных детей,  твоих  жен  и так  далее, но... Ты
перестал Радоваться Соитиям!  Ты получаешь  Удовольствие, Мучая Людей! Одних
-- физически, прочих - Ужасом.
     Что  с  тобой стало,  Клавдий?! Я не знаю тебя! Я Влюбилась и  отдалась
совсем другому человеку, не  такому, как - ты! Посмотри в зеркало -- ни один
из твоих детей не похож на тебя?!  Что ты сделал с собой? Кто ты?! Я не знаю
тебя..." -- и дети мои стояли кружком возле матери и в глазах их был Страх и
Ужас. И еще -- Омерзение.
     Я  посмотрел  в  зеркало.  На  меня  оттуда  глянуло  нечто  --  лысое,
отвратительное, с ввалившимися щеками и черными кругами вокруг выпятившихся,
как  у  рака,  пылающих  глаз.   Нечто  было  каким-то  худощавым,  злобным,
колченогим и  маленьким.  Кожа  обвисла  на  нем и теперь  болталась жуткими
складками, - я и впрямь стал  похож на... Не знаю  что. Меня стало мутить от
вида этого. Я...  Я закрыл  руками глаза и  попытался  представить  себя  --
прежнего веселого, толстого Клавдия. И не знал, не помнил, не  мог вспомнить
себя...
     Мне  стало страшно,  я заплакал и мир мягко  ушел у меня из-под  ног. А
передо мною крутились лишь умирающие от мук подо мной -- юные мальчики. Дети
Изменников. Господи, - каких Изменников?! Просто -- Дети!

     Я очнулся на корабле. Я  лежал на прямом,  деревянном Ложе  и... Вокруг
слышался плеск воды, скрип  досок, и громко кричали чайки над волнами. Чайки
-- Вестницы  Смерти.  Я знал, что должен  теперь Умереть. Я не  Смогу Жить с
тем, что Сделал. Я Хотел Умереть.
     Раздался голос Жены. Она сказала кому-то:
     - "Он пришел в Чувство. Я не думала, что он Выживет".
     Я открыл глаза. Жена сидела на одном Ложе со мной и  на ней было Черное
Платье.  Рядом с нею  стоял мой друг  Леллий и на рукаве у него был траурный
бант.  В  руках у него  была  чаша с чем-то  темным.  От этого  темного  шел
какой-то теплый, сладкий, противный, дурманящий аромат. Я спросил их:
     - "Что с Вами? Кто-то Умер?"
     Жена покачала головою в ответ:
     - "Нет еще..." -- а Леллий протянул мне тяжелую Чашу:
     - "Нет.  Но я  слишком хорошо тебя знаю, друг мой.  Ты  не Сможешь Жить
теперь  с  Этим.  Хочешь  ли ты Умереть, Марк  Клавдий Марцелл?!  Подумай, -
Смерть это -- страшно..."
     Я с благодарностью принял Чашу и прошептал:
     -  "Да, я Хочу Умереть. Я  -- Убийца Детей и не могу больше  Жить из-за
этого.  Я  Хочу  Умереть", --  я стал тянуть горько-сладкую жидкость  и  она
пламенем вспыхнула у меня в груди. Я слышал, как в голос  зарыдала моя жена.
Она бросилась мне на грудь, стала обнимать, целовать меня с криком:
     - "Господи, ты же ведь был -- самым добрым, самым ласковым из всех вас!
Что ты сделал с  собою, Марк Клавдий -- будь ты Проклят! Я не смогу Жить без
тебя!"
     Странная пустота охватила меня.  Пустая  Чаша  выпала, звякнув, куда-то
вниз, а  я... Словно со стороны я увидел, как Леллий наклонился  над трупом,
приподнял  веко,  затем  взял  откуда-то  саван, накрыл  меня,  и  обнимая и
успокаивая Корнелию, произнес:
     - "Плачь Рим, сегодня Умер один из лучших твоих сыновей. Прощай, бывший
Судья, Начальник  Тайной Полиции. Ты  совершил то,  что Должно, Разрушил тем
свою Душу и Пожелал Умереть.
     Мы Скорбим по тебе..."
     Потом он запел долгую и непонятную Молитву Квирину  -- Богу Смерти, а я
перестал видеть  его  и только бесконечный  плеск волн,  скрип  корабельного
дерева, да крики Чаек окружили меня.
     И я понял, что -- Умер Я.
     

Часть третья. Марк Юнний Клавдий

     Ровно  год  мы  с Корнелией жили  на старой барже  для перевозки  зерна
неподалеку от Атрия. От старости судно поставили на "вечный  якорь" и теперь
все штормы и шквалы ярились  на него. Особое чувство -- тянуть за скользкий,
рвущийся из  рук фал, пытаясь развернуть жилище свое носом по ветру, - остро
чувствуешь свою малость пред  Господом. Волны  встают горой и  катятся через
палубу, ветер режет  лицо, а за спиной каюта и там  -- единственная женщина,
коя тебе действительно дорога.
     Можно, конечно, плюнуть на  все,  вызвать шлюпку и  вернуться на берег.
Только...  Ты  вернешься  уже  не  патрицием.  Не  мужиком.  Тебе Доверилась
Женщина.  Она Живет с Тобою в Изгнании. Потому что -- она Любит Тебя. Она --
Верит в Тебя.
     Можно -- плюнуть на  все и прыгнуть с борта  в ревущее море, иль -- еще
вернее, - повеситься. Только... Без тебя ее отсюда не выпустят. А одной ей -
не выжить. Ей не вытянуть десятки веревок, рвущих и режущих руки под напором
стихий, не  повернуть  баржу  носом по  ветру... Она  -- погибнет,  ежели ты
наплюешь на себя!
     Знаете за что меня  Осудили? За  Дезертирство. Суд обвинил  меня в том,
что я Желал Умереть, а стало быть -- уклонялся  от Гражданского Долга. Это у
меня  Долг  такой  --  Казнить,  Убивать,  Мучить...  И   я,  стало  быть  -
Дезертировал... Нравственно.
     Ежели  б  я  сбежал,  или  там -- взбунтовался, меня  Казнили  бы,  как
Изменника.  А Корнелию мою --  либо  тоже казнили, либо  -  новый  Начальник
Полиции положил  бы ее  к себе  на Ложе.  Моя жена --  очень красивая  и сим
способом она б заработала себе Жизнь.
     Да только...  Теща моя, случись этакое,  вознесла бы Хвалу  Небу за то,
что Великий Авгур не дожил до  этого дня и Просила б  Сенат не считать некую
безымянную  шлюху  -- Корнелией!  Стань я Изменником, жена  моя обречена  на
Смерть. Ежели не по Приговору Суда, так -- от собственной же руки.
     Солнце -- Истина. Либо она есть, либо -- нет. Либо на улице  День, либо
-- Ночь. Все просто.
     Как один-единственный удар  кинжалом в живот... "Умирать  -- не Больно.
Больно  -- Обманываться", - девиз дома Корнелиев. Я воображаю  себе  встречу
двух моих Женщин. Жены очередного моего паразита и жены Благодетеля. Обе они
-- образованные  светские дамы и беседа меж ними протекает покойно и  чинно.
Вдруг Зоя, стеснительно улыбаясь, тихонько спрашивает:
     - "Видите ли... Я лишь -- неграмотная гречанка... Я замечала, что люди,
произнося   Ваш   Девиз...   Придают   ему...  По-моему,   -   они   говорят
Непристойности. Не могли бы Вы меня просветить?!"
     Корнелия невольно хихикает, а потом сразу смущается.  Стыдливый румянец
покрывает ее веснушчатое лицо, но в то же время веселые чертики так и скачут
в шаловливых глазах:
     -  "М-м-м...  Это...  Некая Игра слов. Любой  Древний Девиз заключает в
себе Игру Слов.
     К примеру, - Девиз мужа  моего  и твоего  любовника  -- "Что  позволено
Юпитеру, не позволено Быку".
     На языке  римских улиц  --  "Бык" (Bovi)  не только животное, но  и  --
"невежа",  "плебей", и вообще -- "мразь"! Глагол  "позволять"  (licet)  тоже
имеет множество -- в том числе и непристойных значений.
     Отсюда "Жена Юпитера -  не для черни"; иль -- "Любимцу Юпитера  плевать
на безродных!"
     Так  же  и  у  Корнелиев,  -  глагол  "обманываться"  -- составной:  из
приставки,  означающей "неверно, неправильно" и корня -- "Познать", - в  том
числе и непристойном, самом что ни на есть -- плотском смысле.
     Поэтому вторую часть Девиза Корнелиев можно перевести... "Больно, когда
сексуально  используют в не предназначенное для сией цели отверстие!" Иль --
"Больно, когда Насилуют!"  Но верней: "Умирать  не  Больно.  Больно, когда в
ж... ...т!"

     Вот так и воспитана моя женушка. И можно сказать себе, - я не изверг. Я
не буду Пытать, не смею Мучить. Изменников.
     А  закрываешь  глаза  и  видишь,  как  в  дом к тебе  входят  сенаторы,
сообщающие, как из-за  меня только что бежал  африканец. Жена  едва  заметно
кивает, уходит в комнаты, там надевает  все  жреческие одежды, все фамильные
украшенья Корнелиев и, прощаясь, целует всех наших деточек.
     Затем она  выходит  к  Комиссии и просит ее иметь  снисхождение к Детям
Изменника. Сенаторы  мрачно кивают, а жена  достает  Кинжал  с Ликом Солнца.
Один  луч его  ослепительно  ярок, тверд и заострен,  как игла.  Жена читает
Молитву Вечному Солнцу и... Умирать -- не Больно. Больно -- Обманываться.
     Я  -- не Изменник.  Я Пытал,  Казнил, Мучил -  ни  на йоту не отойдя от
существующих Норм  и Обычаев. Меня Осудили за Преступление Нравственное. Для
Рима - Нравственно Насиловать мальчиков, да колоть их иголками до  смерти, а
вот Пить после этого, чтоб забыться -- уже Преступление. Почти что -- Измена
Родине.
     Архимед  -- Предатель.  Он  возглавил мятеж  против  союзного нам  царя
Гиерона, и провозгласил себя Главою греческих Сиракуз. Теперь сам он, жена и
все "семя его" должны быть доставлены в Рим, и там допрошены о  подробностях
сего Преступления.
     Я  закрываю глаза и вижу,  как Зою  вздергивают за скованные за  спиной
руки на дыбу. Она кричит, она не понимает -- за что! Тогда умелый палач чуть
подтягивает,   а   затем  резко  отпускает  веревку.   Жуткий  крик.   Хруст
вывертывающихся суставов. Палач окатывает потерявшую  сознание  Зою водой из
ведра. Когда она приходит в  себя, он  одним движением  сдирает с нее мокрое
платье. Затем...
     Подручные палача  подхватывают ноги жертвы и, в  зависимости от приказа
Следователя, заносят  их  вперед,  иль назад. Палач  берет  второе  ведро  и
омывает  ледяною водой Лоно,  иль  Зад.  Нужно,  чтоб мышцы там сократились,
тогда Соитие станет Пыткой. Потом к жертве подходит Следователь...
     Считается,  что  женщины  выносливее  мужчин  и  поэтому  лучше выносят
обычную пытку. А вот  ежели еще до допроса в нее ввести Семя, они "ломаются"
- на глазах. Это -- так. Я -- Свидетель. Я сам так мог бы допрашивать...
     Сперва -- дыба. Вывернутые суставы.  Обязательно - Мучительское Соитие.
И лишь после этого -- "Ваше Имя, пожалуйста..."
     Я не представляю, как все это выдержит моя бедная Зоя...
     Республика теперь не доверит мне Пытать арестованных, - думают, я  их -
пощажу. На меня вечно косятся, что я - не пытаю людей, предпочитая  обвинять
по  Уликам. Косятся и  подозревают -- Потворство  Карфагену. Ибо,  по мнению
многих, римлянин получает  сексуальное Удовольствие,  пытая  жену, да  детей
своего  врага.  Если нет, он  -- Изменник, или же - Извращенец. Все знают, -
насколько я Люблю Женщин. Стало быть...
     А я не  могу  слышать, как кричат женщины, или --  дети...  Не могу.  У
меня... Извините за  прямоту -- Виртус не подымается, чтоб... Иметь  висящую
на вывернутых руках Женщину. И все знают, что сие --  Ненормально. Наверное,
- я  -- чистоплюй. Я, наверное, - плохой Следователь. А может быть,  -- я --
Преступник.

     Я писал, я просил  Леллия  --  что-то  придумать для Зои  с Мариной. Он
отвечал, что Архимед  -- безусловный  Изменник и все  Семя  его  обречено на
Казнь после  Пыток.  После  весьма  долгих,  особо  мучительных - "нарочных"
Пыток. Леллий писал:
     "Я Верю в  то, что ты - Любишь их. Я верю, что ты не Знал, кто их Отец.
Я Верю,  что у тебя самые Добрые Намерения.  Ты всегда был  самым  Добрым  и
Жалостливым из всех нас.
     Но... Ни у меня, ни Сципиона, ни Фабия нет в сием -- ничего  Личного. А
ты  знаешь,  как Убивали  Семью  Гиерона?!  Ты знаешь,  - что с ними Делали?
Гиерон был нашим Союзником и погиб.  Все семейство его Вырезано  под Корень.
Архимед  потом почти месяц ходил с кожаным шнурком вокруг шеи. А  на  шнурке
том  -- висела головка двухлетнего мальчика, - Гиеронова  внука! ДВУХЛЕТНЕГО
МАЛЬЧИКА!
     Небеса Проклянут нас, ежели хоть одно дитя с Архимедовой Кровью выживет
после этого!
     Ведь речь не просто о мрази.  Он - Присягал  нам  на Верность,  а потом
убивал  детей  друзей  и  союзников.  Все  знают,  что  мы  делаем  за   сии
Преступления. Сотни  и тысячи греков не  решатся на  что-то  подобное именно
потому, что их жен, дочерей, внуков с внучками ждет именно Дыба и долгие дни
Боли,  Пыток  и Смерти  за  этакое!  И сие -- Справедливо.  Ибо  иначе сотни
извергов станут носить на шнурках детские головы!
     Не пытайся Обмануть Рим и Республику. Любая Пощада,  любое снисхождение
к жене, иль дочкам государственного Изменника и ты -- сам Изменник!
     Я знаю, это -- тяжело для тебя, но девушки сии --  Обречены.  Ты Обязан
отдать их Государственному Палачу и Следователю. Или...
     Пока они  лежат  в  сладкой  Дреме  после  очередного  Соития,  надобно
перерезать им горло. Это -- гуманней, чем  отдать Палачу Любимую  Женщину. В
сто крат гуманнее...
     Твой Верный Друг -- Командующий Флотом Республики".

     Это писал  мой самый лучший и преданный Друг. Что же про все это думают
мои Недруги?! Пишутся Следователями -- в очередь...
     Я закрываю  глаза  и вижу тяжкую греческую галеру, медленно ползущую по
Эвбейскому  проходу  в  сторону  далеких  Афин.  Ее  уж  давно   заметили  с
неприметной,  низкой,  черно-синей  триремы,  затаившейся  наподобье  хищной
мурены у входа в пролив. Офицер на триреме еще раз сверяет знаки и  названье
галеры с присланными ему самим Мудрым Леллием.  Все сходится.  Он вскидывает
руку вверх и резко опускает ее.
     Негромко  начинает бить  боевой  барабан.  Нижний  ряд весел триремы  с
усилием  входит в воду.  Грозный  корабль вздрагивает и будто бы просыпается
ото  сна. Второй удар, - в воду опускается средний  ряд весел, за  ними  уже
идут верхние, а нижние с фонтанами брызг вырываются из воды. Третий удар  --
нижние весла  набрали нужную скорость и со свистом идут  вниз, верхние пенят
воду, а вокруг средних -- радуги от мелких капель на солнце.
     Темп барабана все убыстряется, весла превращаются в три ряда гигантских
водяных веретен,  трирема  содрогается,  как  мужской член, готовый  войти в
женское Лоно, а  таран ее -- то вылетает  из воды,  испуская  из себя  струю
пены, то -- исчезает... У нашего тарана, в отличье от греческого, даже форма
не бараньей головы, но - Виртуса!
     Капитан  галеры видит опасность, он пытается что-то сделать, но -- куда
там! Скорость боевого корабля выше, а на скорости и маневрировать легче,  да
и -- вообще... И греческие моряки гурьбой прыгают за борт и плывут что  есть
сил, чтоб воронка от тонущего корабля не затянула их за собой.
     Удар.  Грохот.  Треск ломаемых переборок. Хруст  и жалобный вой  дерева
гибнущего корабля,  -  моряки  скажут, что  сие  "будто  стон изнасилованной
девицы".  Галера  практически  перерублена пополам, -  в  отличие  от боевых
кораблей, трюм ее -- одно целое, куда и врывается теперь морская вода.
     Трирема по инерции вздрагивает еще пару раз, - так мужчина  содрогается
по завершеньи Соития  в Лоне  Женщины.  Затем, повинуясь  новому барабанному
ритму,  она  дает задний ход. Несчастная  галера  сразу же оседает... В воде
плещутся пассажиры и среди них - несчастные женщины, а с триремы их добивают
ударами весел по голове.
     Когда все  затихает и  на воде  лишь обломки галеры, красноватая  дымка
крови, да сгустки мозгов, трирема разворачивается и уходит. Доберись хотя бы
одна из родственниц Архимеда до Афин, того, кто их отпустил,  ждет Трибунал,
Пытки и Казнь -- как Изменника.
     Это  я  их отпустил. Это  я держал галеру у  себя до  последнего, тщась
Надеждою, что наши корабли испугаются зимних штормов и вернутся на  базы. Но
они -- не вернулись.
     Все  наши моряки  -- Верны Леллию. А тот, из  дружбы ко мне, сделал то,
что я сам не мог сделать. Он Убил жену и всех остальных детей Архимеда. И  я
теперь -- не Изменник. Пока -- не Изменник...
     Ибо придет день, и я отдам Зою с Мариной на пытки и Казнь, или -- стану
Изменником. Или -- сам Убью их.  Это -- Умирать легко. А вот Убивать пленных
Женщин, по своей Воле отдавшихся вам...
     Впрочем, я опять забежал вперед.

     Как-то мы лежали с Корнелией в Постели на барже и я спросил:
     -  "Что  мне  делать  после  Войны?!  Я  уже  не  стану  ни  Судьею, ни
следователем, ни тем более --  вернусь в полицию...  Что  мне делать, - твой
отец - Авгур, он всегда знал Ответ. Что бы он посоветовал?"
     Жена моя долго рассматривала  меня, гладила рукой по  лицу, целовала то
здесь, то -- там,  а потом устроилась на моей груди поудобнее и проворковала
тихонечко:
     - "Папа сказал бы, что мы, Корнелии, - Служители Истины. Истина требует
одного, -  чтоб в нее Верили. Папа сказал бы  --  "Мы, римляне, лучше всех и
нам  суждено  Править  лишь  потому,  что мы  хотим быть  лучше  всех  и  --
Правительство у нас самое лучшее. В день, когда мы поймем, что Правительство
-- мерзко, низко и ужасно, станет днем нашей Гибели".
     А еще он мне говорил: "Твой муж -- Велик потому, что он -- Клавдий. Мы,
Корнелии -- Хранители Истины. Катоны  -- Цензоры.  Фабии -- Опекуны. Но лишь
Клавдиям суждены ее Поиски. Поиски и Святотатство -- Разрушение былых Истин.
     Многие  зовут их  --  пьяницами,  гуляками,  да осквернителями Святынь.
Считается,  что Клавдии  и  верные  им  популяры  --  заклятые  враги нас  -
Корнелиев и верных нам оптиматов. Это так, и -- не так.
     Кому, как не нам - Хранителям, лучше всех  знать,  что Истина -- где-то
рядом. Ее надобно нашаривать вслепую рукой в темноте, обжигаясь, накалываясь
и губя самое себя.  Это и делают Клавдии. Детям твоим суждено пить, гулять и
отчаиваться,   ибо...  им  суждено  Найти   то,   что  детям  братьев  твоих
когда-нибудь придет  черед  Охранять.  Но перед  этим  дети  твои еще  будут
драться  с   твоими  племянниками,  ибо...  Новые  Истины  всегда  встречают
сопротивление Старых. И это Верно,  ибо Клавдии находят не только Истины, но
и -- Соблазны и Наваждения.
     Что Истина, а что  -- нет, и суждено решить в честном бою детям твоим и
племянникам. Но все это -- на Благо Республики!"
     Я не знаю, что тебе делать. Но я  Верю в то, что ты --  сам придумаешь.
Ведь ты -- Клавдий!"
     Прошел год, как мы  жили с женою на забытой барже, когда морской офицер
передал мне письмо, в коем было написано:
     -  "Римляне  разуверились  во всех и во всем.  Армии  наши разгромлены,
консулы  -- перебиты. Никто  не  Верит уже  ни  во  Что. За вычетом  тебя --
Клавдий.
     Ты -- потомок Юпитера,  Бога  Удачи.  Клавдии  всегда  Удачливы. А  нам
сейчас так нужна хоть - Крупинка Удачи! Самая Крошечка...
     Если бы не твоя Жена, ты был бы сейчас Мертв, друг мой! Но нам не нужны
Полководцы, мечтающие Умереть. Такой ты нам -- лучше на дне...
     По Поручению Сената, Рима и Римской Республики -- готов ли ты, Клавдий,
сделать все для того, чтоб -- ВЫЖИТЬ И ПОБЕДИТЬ - любою Ценой?!
     Иль  Риму стоит дождаться, пока подрастет юный сын твой? Ибо иных детей
Бога Удачи -- больше нет среди нас".
     Я не поверил своим глазам... Мир закружился передо мной. Гай... Друз...
Отец...
     Отцу уже почти шестьдесят, он болел и потерял любой интерес к Женщинам,
а сие верный Признак -- самого нехорошего.  Еще до моего Изгнания многие шли
ко  мне, чтоб  я  решал  Дела  за Отца,  хоть он и был Римским  Консулом, да
формально считался в Италийском Легионе со мной -- Сокомандующим. Жизнь есть
-- Жизнь. Всем нам суждено Умереть. И уж лет пять - как в  Семье хозяйничала
милая матушка  в  ожидании дня, когда  я (Первенец и Любимец ее!)  войду  "в
полное и безусловное Владение Собственностью". Так - звучит лучше.
     Боги, я не любил Друза, но -- Гай!  Он уехал со Сципионом в Испанию и я
не знал --  что с ним. Что значит  -- "Иных детей Бога Удачи  --  больше нет
среди нас"?!
     Я бросился  к  офицеру,  я  требовал,  я  хотел знать... Тогда флотский
передал мне другое письмо. Письмо от моей милой матушки. Там было сказано:
     "Приветствую тебя -- единственный сын мой. Твой младший брат командовал
обороной Массилии -  крупнейшей нашей крепости в Галлии. Крепость сия  стала
костью в горле противника. Армии самого Гасдрубала осадили и почти год брали
ее.  Брат твой уступил место на последней триреме, уходящей  из массильского
порта, жене и дочери греческого стратега.
     Республика воздвигла еще одну пустую Почетную  Усыпальницу на Аллее нас
- Клавдиев. Гречанки живут в доме твоем, младшая только что родила  девочку.
Согласно моему Прошению,  ее мы назвали Клавдией, хоть брат твой никогда  не
брал ее мать в законные жены. (У меня  теперь на  попечении десять деток,  -
шесть твоих, трое - Гая и вот теперь - еще одна деточка...)
     Батюшка твой -- совсем плох.  Он редко когда выходит из своей комнаты и
ему уже нужны мальчики, чтобы греть его  тело. А девушки --  не нужны... Тем
более я --  Старая. Печально, что  Сатурн на сей раз оказался сильней нашего
родового Юпитера...
     Мы все  ждем  тебя и Корнелию. Секунда тайно от  всех Родила. Я  должна
была принудить ее к Аборту, но -- не смогла. Наверно, - сама на старости лет
стала мягкосердою  Клавдией. Записала вот  --  сына  вашего простым рабом, -
жрецы что-то подозревают, но не хотят с нами ссориться.
     Секунда   же   сама   кормит   дитя   от   тебя   и   стала   настоящая
домоправительница, - вот кому нужно было родиться Мужчиною! Но и  она всякий
раз  выбегает  к воротам, когда идут гонцы с  севера. И по  утрам  глаза  ее
красные...
     Великие Боги, -- Сын мой - Преступник!  Все жалеют меня, а я -- страшно
Горда, что ты  -- Преступил сей безумный  Обычай! Я Счастлива, что у меня --
такой Сын! Может  быть и поэтому  -- я  не сделала Аборт  твоей Секунде. Я б
хотела, чтобы сын мой тоже смел Гордиться своей Преступною Матерью!
     Все кругом говорят, что твой Легион застоялся --  пора б и ему  в  бой!
Люди ждут, они Верят в Удачу и тебя -- Клавдий!
     Мать твоя -- Фабия, почти вдова Марка Клавдия Юриста".

     Я не знал, я не понимал... Я спросил офицера:
     - "У меня... был... Один брат?"
     Тот очень смутился, вопросительно посмотрел на Корнелию, но  та прожила
год  со мною на  корабле и ничего  - ни знала, ни  -  ведала. Тогда  Леллиев
адъютант откашлялся и, осторожно подбирая слова, медленно произнес:
     - "Я  думал... вы знаете. Брат ваш... Друз... проиграл  много в  кости.
Родственнику  одного  из  тех,  кого вы  казнили,  как  Изменника  Родины. И
кредитор в прошлую зиму сделал его... паразитом.
     Шурин  ваш выкупил Друза, - чтоб позор  остался внутри Семьи,  но  мать
ваша... Она подала прошение и Друз отныне -- не Клавдий. Ваши кузены погибли
-- один у Тразименского озера, а другой  при Каннах. Отец ваш  уже не спит с
Женщинами. Стало быть отныне вы -- единственный Клавдий.
     Командующий  Флотом  спрашивает,  - готов ли  ты -- Марцелл  возглавить
Италийский карательный Легион  и  Воевать  -- любою  Ценой?! Он  сказал, что
поймет, - ежели ты откажешься".
     Меня  резануло "ты".  Я осознал,  что  со мной говорит  не этот молодой
офицер, и даже не Леллий, но -- Сенат и - сам Вечный Город. Лишь близким, да
Вечному Городу я дозволю мне "тыкать"!
     И  я  снова стал Начальником Тайной Полиции и  командующим  Италийского
Легиона. Любой  плебей  после года, проведенного мною в Изгнании, в ноги мне
кланялся, зная, что - "идет Полководец!"
     Но я  -- не Полководец. Я  --  Юрист. Я Начальник Тайной Полиции.  Я не
умею правильно воевать и вскоре  в Риме заговорили: "Если на карте есть  две
точки  А и В,  меж ними  три линии: прямая, - как путь Сципиона; кривая,  но
безопасная,  как путь Фабия;  и -- никакая. Это -- когда одна точка лежит на
окружности, а вторая -- в центре нее. Так Ходит Марцелл".
     Боюсь, это не  всем понятно,  потому - объясню.  У всех нас троих  одна
Цель  --  Победа  над Карфагеном. У нас три театра военных действий: колония
Карфагена --  Испания,  бывшая наша  житница -- Кампания в сердце  Италии, и
вторая  римская  житница  --  все время перебегающая  от стороны  к  стороне
греческая Сицилия.
     Сципион  воюет  в  Испании --  африканской  колонии.  Поэтому  он  идет
напролом, сокрушая все и всех на своем  кровавом пути. Чем больше там Крови,
Смерти и Разрушений, тем лучше Риму.
     Фабию  приходится  играть в  кошки-мышки  с самим  Ганнибалом. Но  -- в
Сердце  Италии.  И на стороне Фабия население, - поэтому ему выгоднее ходить
вокруг,  да  около,  ибо  от  этого его  армия  пополняется добровольцами, а
африканцы -- теряют людей.
     Мне досталась Сицилия. Я мог бы лезть напролом, круша греческие города,
иль лизать грекам задницу, надеясь переманить их на мою сторону. Но я сделал
проще.  Два года подряд  мои люди устраивали небольшие  вылазки  на Сицилию.
Против нас сразу же выходили карфагенские гарнизоны и греческое ополчение. А
мы -- обнаружив противника, сразу же уплывали. И...
     Меж  греками и африканцами никогда не было особой приязни. Две вроде бы
союзных  армии,  постояв бок о  бок  пару  недель, всегда начинали  выяснять
отношения.  За два  года войны  я  потерял не  более ста  человек,  зато вся
Сицилия  -- полыхала, как  кратер Везувия,  в междуусобных войнах  греков  и
африканцев.
     Африканцы  были сильнее и они стали рушить  и  жечь греческие города. Я
же, как  добрый,  но справедливый дядюшка, требовал от местных греков головы
тех, кто "возмутил народ против Рима", и когда  греки  слали мне головы, я в
ответ  слал им  деньги и  наше  оружие. (Я еще не  сошел с  ума вести  в бой
плебеев против африканских наемников!)
     После двух  лет  изнурительной и, строго говоря, бессмысленной войны со
своими  же греческими союзниками, Карфаген утомился  и  стал  выводить  свои
армии с постылого Острова. Я же стремительно высадился и меня встречали, как
спасителя-освободителя. Мир  не знал другой столь же быстрой и  победоносной
кампании!
     Правда... Все эти греческие города сдались мне, а я в них даже  и -- не
был!  Видите  ли, -  я  командую  карателями, -  то есть людьми, получающими
сексуальное Удовольствие от Мук казнимых, да --арестованных! Поэтому ежели я
куда-то  войду, там будет слишком  много Крови  и  Слез,  чтобы мне все  это
понравилось.  Вот  я  и  "хожу  по  Окружности".  Я  -- не  Полководец. Я --
Начальник Тайной Полиции. И Легион мой -- Карательный. Так что...
     Это звучит немножечко не по-мужски, но я -- не люблю Воевать. Мне нужны
вкусный ужин, теплый очаг, игривая малышка  под боком...  За всю мою жизнь я
не  выезжал из Вечного Города,  иль загородной виллы Клавдиев более  чем  на
месяц!  Даже  в  дни  Блокады,  во время  самых  страшных  Издевательств над
казнимыми мальчиками, я не мог отказать себе в плотном ужине.
     Наверное, неспроста я сызмальства  приучился  носить при себе пригоршню
сладеньких медовых конфет... Сие плохо повлияло на карьеру мою политическую,
- Цензор из семьи Катонов объявил, что Риму не возможно  иметь столь мягкого
Консула и меня провалили на Выборах, но...
     Я живу в мире с самим собой. Я -- Начальник Тайной Полиции и Власть моя
выше Власти  всех Консулов -- прошлых и нынешних. И тот же Катон после моего
ежегодного Доклада в Сенате как то сказал:
     -  "Я  был против того, чтобы Марцелл стал нашим  Консулом. Он  слишком
Добр и Мягок для этого. Сегодня он  -- способен  Схватить, Пытать  и Казнить
любого из нас, не давая никому -- ни малейшего Объяснения. И я счастлив, что
на  столь ужасном  Посту самый  Мягкий и Добрый человек, коего мы  могли  бы
представить!"
     Наверное, так и - есть. И я -- не люблю Войну. Я с удивлением вспоминаю
мою  бесшабашную молодость, физические упражнения на  свежем  воздухе, когда
под ногами хрустит утренний лед... Бр-р-р!
     Все эти маршировки, муштровки с маневрами  сызмальства  вызывали у меня
тошноту и еще при Учебе  в Гимназии  я придумывал любой  способ,  чтоб найти
себе  другое занятие. Мне нравится  читать книжки, да протоколы с  доносами.
Мне нравится слушать подозреваемых, ловя их на лжи и лукавстве. Мне нравится
выступать на Судах  и побеждать  иных Судей в риторике и словопрениях. А еще
больше мне нравится Спать с красивыми Женщинами.
     "Каждый стремится  своею Страстью!" Утехи Марса мне ни к  чему! Ибо они
-- ничто  для меня в сравнении с Милостями Венеры с Юпитером. Год в Изгнании
на  пустынной барже  стали  чудовищным  Испытанием  для  меня.  Единственным
Утешением стали  ежедневные  Соития  с моею  Женою  -- Корнелией.  Мы  стали
настолько  Близки  Друг  к  Другу,  что...  Я  Безумно,  Страстно Влюблен  в
Собственную Жену.
     Довольно  нам Увидеть  друг  друга,  а телам встретиться... Это как  --
встреча  старого,  боевого Меча и его надежных,  побывавших во  всех боях  и
походах  --  любимых  и  верных  Ножен.  Такому  старому,  да  зазубренному,
притупившемуся красавцу  порой  не  с руки входить в  иные -- новые ножны. А
Ножны его, даже если б  и пожелали принять иной Меч, он не вошел бы в них до
конца,  ибо  сама  форма  их  изменилась  и совершенно  притерлась  ко  всем
вмятинкам, да зазубринкам старого лезвия.
     Так и мы с моею женой. Когда мы вернулись с галеры, мы продолжали Жить,
как привыкли, и для нас это было естественно. Пока однажды наша старшая дочь
за завтраком не покраснела вдруг и не выдавила:
     - "А что... Неужто после стольких  лет, Супругам интересно Спать друг с
другом?"
     Мы с Корнелией растерялись. Я спросил:
     - "Что тут удивительного?"  --  и дочь моя,  совершенно  сконфузившись,
отвечала:
     - "Так странно... Вы раньше спали в разных постелях и комнатах, как все
прочие, а  теперь... Подружки мои по учению в  Храме Весты  хотели узнать...
Может у вас секрет какой  есть? Ну... там... Пилюли, или -- отвары... Иль --
какие-нибудь тампоны в уши.
     Ведь  ты,  папа... Ты  ужасно  храпишь! А мама  всегда  у нас -- хорошо
выспавшаяся. Удивительно".
     Мы с женою переглянулись и, по-моему -- покраснели. Я, к примеру,  - не
знал что сказать подрастающей дочери. Жена же  моя, осторожно подбирая слова
и целуя старшенькую, объяснила:
     -  "Это --  Счастье.  Молю  всех Богов, чтоб  твой  муж настолько  тебя
Утомлял перед  сном, чтоб ты  Спала -- как Убитая. Я не слышу его.  Я просто
Сплю. Сперва с ним, а потом -- глаза сами собой закрываются!"
     Это, наверно, и  есть -- Семейное  Счастье. Когда и жена Сладко спит, и
муж  готов  каждый раз  Усыплять ее таким способом.  А  ведь нам с Женой уже
скоро сорок!
     Теперь представьте себе, что мне с такими привычками надобно уезжать на
Войну, на долгие  годы и там вообще -- не Знать Женщин! Ибо ежели женщины  у
всех офицеров,  начинаются  Соблазнения, Измены, Ссоры, Дуэли  и прочее. Это
очень плохо влияет на Мораль всей армии в целом.
     Еще  хуже, когда Женщина  лишь у  Командующего.  Это  сразу же вызывает
разговоры в  строю, общую  Зависть и прочее. Это еще хуже для Армии. Поэтому
среди офицерства  так много мужчин тайно  предпочитающих мальчиков. Тайно --
потому  что,  согласно  Обычаю,  любой  военный Республики  Обязан  Спать  с
Женщинами,  или  -- выйти в Отставку. В реальности, -  все не  так. Мой Отец
давно  уж  не спит с дамами,  но  никто  его пока  что  не Выгнал, ибо я его
Замещаю. А уж я -- Люблю Женщин. И за себя, и -- Родителя.
     Иными  словами  --  мужеложество  средь  нас  дозволено, ежели  это  не
вызывает Скандал. Впрочем, - у  карфагенян -- все то же самое. Чем дольше мы
воюем, тем больше  сближаются наши Обычаи.  Один  из  них,  - все  армейские
Женщины - обычные Пленницы.
     Этих нельзя Соблазнить, и они не думают Изменять. По законам Войны один
взгляд такой пленницы в сторону иного мужчины карается вырезанием глаз, а за
малейший кусочек не вовремя обнаженного тела,  Хозяин смеет  отрезать рабыне
то, что -- обнажено.
     В сих условиях -- Пленница безусловно Верна своему Господину. Иль тому,
на  кого  Господин  ей  укажет. (Не секрет,  что  многие пленницы  на  Войне
занимаются Проституцией  на  благо своего  нового Господина.) И это  уже  не
влияет на нашу Мораль.
     Но  Женщин еще --  надо  взять  в  Плен!  Я  не  представлял,  как  мне
обходиться без ежедневных Соитий до этого. Ибо древний,  как  мир -- Обычай:
"каждый день Клавдий  Обязан Вводить свое  Семя в  Женское  Лоно,  или же --
Мужской Зад".
     В древности, ежели тогдашний Царь Клавдий не мог  сего  -- его Убивали.
Сейчас... Моего Отца просили оставить Команду  над Армией. И воспринимают --
как живой труп.
     Ибо  Способность к  Соитию  --  одно из важнейших Качеств  Юпитера. Как
только она оставляет вас, вас -- Проклял Юпитер.
     Юпитер -- Бог Удачи.  Его Проклятие -- предвестие Неудач.  Вы  желаете,
чтоб Неудачник Командовал вашей Армией? Ну-ну.
     Я  не мог больше Спать с мальчиками. Они все --  рвались подо  мной и я
чувствовал, что  своим  Удовольствием  Обрекаю  их  на ужасную  муку.  А  со
взрослыми... Это было бы воспринято - нехорошо. Пошли  бы намеки, что не я с
ними,  но они  со мной Спят. А  я и  без того Заслужил слишком громкую славу
чересчур  мягкого  генерала. Еще один шаг  в сием направлении и меня  самого
станут звать "паразитом"! Так живо -- прослывешь Неудачником.
     Знаете, как я  поступил?  Я  вызвал с десяток моих  молодых офицеров из
плебеев и объяснил ситуацию. Так мол, и  -- так. Мне нужно ежедневно Спать с
Женщиной, или -- кем-то из вас, ибо спать  с малым мальчиком мне --  Совесть
не позволяет. Вас я  выбрал именно потому, что  мне  неохота тратиться и  на
постельного  друга, и адъютанта --  с одной стороны. А  с другой -- любой из
вас достаточно терпелив и вынослив, чтоб меня выдержать.
     Тот  из  вас,  кто  согласится мне  соответствовать  --  не станет моим
"паразитом", ибо я не хочу сего афишировать. Мало того, - ежели кто-нибудь в
моей армии посмеет вас не уважать после этого, я  с  таким  разберусь. Я  не
стану требовать от вас -- ни женских причесок, ни духов, ни дамского облика.
Я не любитель подобного.
     Вы для меня --  своего рода Лекарство и замена Женщины  в тугую минуту.
Ваших жен я  не трону  и пальцем, для меня вы  --  не паразиты!  Не хотел бы
наперед  хоть что-то загадывать, но, надеюсь,  вы  понимаете, что награды  и
повышения в Службе будут мной выделяться в соответствии  -- насколько вы мне
Любезны.
     Все десять  юношей сразу же согласились и  я проверил их.  Трое мне  не
подошли, ибо у них оказался  чересчур тугой зад, а я не желал никого мучить.
Еще трое оказались глупы  и  не устраивали меня, как  помощники. Остальным я
написал календарь, согласно коему каждый из них по очереди приходил ко мне в
Постель раз в день перед сном.
     Ничего личного. Просто Соитие. Мое  Семя  в них,  их  Семя  -- из  них.
Спасибо,  дружок,  не  забудь к утру  подготовить мне то письмо,  о коем  мы
давеча разговаривали. Жду тебя мытым через три дня.
     За это  -- всем четверым дозволялось спать с любым из двадцати с лишним
мальчиков, коих я вез с собой  -- как призы  моему  офицерству. Мой Легион в
массе -- плебейский, а  плебеи  не знают ни  Порядка,  ни Дисциплины, ни  --
Уважения к Старшим. Все мне Советовали Пороть плебеев, да Вешать.  Мол,  сие
-- самое Верное.
     А я  не  могу  Пороть  кого-то, да Вешать!  У меня  рука лишний  раз не
Подымется. Поэтому я  решил  повторить мой  детский опыт  с моим  незаконным
братом  Септимом. По Нраву мне офицер, - сегодня он будет Спать с мальчиком,
а провинился -- сам виноват.
     Все  смеялись, когда я  все  это  придумывал.  Когда  через год мне  --
неисправимому  штатскому  беспрекословно  подчинялись  военные  мужики,  все
смолкли. А я всегда говорил, что верней Кнута -- Пряник. А что в нашей Жизни
Слаще Соития?! Вот я и пользовался.

     Не могу знать, правда ли  -- я сын Бога Удачи, или... Я -- Следователь.
Я изучил тактику и обычай карфагенян, выяснив, что они встречают весну позже
нашего. Я высадился на Сицилии в зимние месяцы, пока, по  их мнению, на море
бушевали шторма.
     Шторма  действительно бушевали, но  я счел,  что -- лучше уж шторм, чем
столкновение в море с превосходящей силой противника.
     Карфаген же не принял меня всерьез, ибо знали там, что Легион у меня из
плебеев,  а  стало быть с  низкой моралью и -- не обученный. Поэтому резервы
бросили не против меня, но -- Сципиона, да Фабия.
     Я  же  захватил Сиракузы  очень легко (Лиллибей продержался подольше!),
ибо...  Сиракузы --  всегда  считались  пиратским гнездом. Когда  мы  заняли
город, первым делом вокруг Сиракуз  были  вырублены все леса,  чтоб  местная
братия не  смогла строить  тут даже  лодки, не то что  -- пиратские корабли!
Карфагеняне, заняв город уже в ходе войны, осознали, что сие -  весьма мудро
и  отнимали у  греков  чуть  ли  не  щепки,  -  лишь  бы те  опять  не стали
пиратствовать.
     При полном отсутствии дерева портовый город захирел на корню и мне -- в
свою очередь не составляло труда легко взять  его. Вскоре  я  получил письмо
Леллия:
     "Друг мой -- весь Рим зовет  тебя только  Марцеллом, посему приветствую
тебя, Марцелл -- Небесный Ходок Нашей Республики!
     Великое Счастье, что ни дня  не  воевал ты  до  этого! Римляне только и
говорят, -  "Давно надо  было послать  на Войну сына Юпитера! Сам  Бог Удачи
шлет Фортуну ему!"
     Сенат  обсудил сие и решил, -  не препятствовать народу Верить в то, во
что  ему  хочется  Верить. Ибо дело дошло  уже до того, что  плебс думает  о
Победах Сципиона и Фабия, как Успехах именно Твоих Сродников!
     Это  глупо звучит, но  ты, - Марцелл  вдруг  стал  для всех нас  Важней
истинных Полководцев  -- Корнелия  с Фабием.  Постарайся же  оправдать столь
огромное Доверье Республики!"

     Военный  Обычай  Республики прост и понятен: все  враги  делятся на три
части.  Тем,  кто одумался  и вовремя  перешел на нашу сторону, - ничего. За
гражданами сиих стран сохраняются все Права.
     Ежели  полис  оказал   сопротивление  и   кто-то   погиб,  враг   может
капитулировать. Правители  подобного города выходят  к нам с петлею на шее и
-- все население целиком в нашей Власти.  (Но командирам рекомендуется  всех
Помиловать.)
     Как  бы  там  ни было,  - любой  из  греческих полисов смеет  на что-то
рассчитывать,  ибо  Греция  --  Женщина, а Женщин  не убивают, ежели  они --
вовремя разведут свои ноги! Ну, а ежели -- не разведет...
     На Сицилии такая Судьба ждала лишь Сиракузы и Лиллибей. Население таких
городов победители делят между  собой и десять дней смеют делать  с  ними --
черт  знает  что.  Потом  выживших   пленных  (обратите  вниманье  на  слово
"выживших"!) собирают  назад и  продают перекупщикам,  ежели -- их не  хочет
выкупить кто-либо из военных.
     Сиракузы я занял  тремя колоннами. Город был разделен на три сектора, в
каждом из коих пленники доставались тем, кто их захватил. Во дворцовую часть
вошла моя личная Гвардия,  кварталы  ремесленников и  торговцев  --  войска,
составленные из "бывших патрициев" совершивших разные преступления, а районы
греческой бедноты -- орда плебса.
     После  десяти  дней  плебейского  отдыха   в  Сиракузах  гвардейцы  мои
захоронили  много  детей.  Голод,  вызванный  уничтожением  лесов  и  рыбных
промыслов, привел к эпидемиям рахита и золотухи. Сказать, что дети "рвались"
от  того, что здоровые мужики  их ... -- значит, - ничего не сказать. Старый
обычай, - съел малыш хотя б крошку с плебейской руки, - плебей спит с ним.
     Даже "бывшие патриции"  чтут возраст  пленных. Считается, что  "пленный
считается взрослым  с  двенадцати лет". Если на  глаз  малышу  меньше  этого
возраста,   по  патрицианским  обычаям   "он   не   доступен   для   мужских
удовольствий".  Плебеи другое дело, -  "у них  вместо Виртуса --  врожденное
скотство, поэтому они смеют сие -- с кем угодно".
     Дома --  да, с домашним рабом,  иль -- рабынею бывает всякое. Сплошь  и
рядом - раб сам хочет  этого. Он всегда может Выбрать - всю жизнь  голодать,
холодать, живя крестьянином, иль -- вкусно есть, сладко спать - в господской
постели.  Но тут иное! По Римскому  Праву, - "все, что происходит с жителями
завоеванных городов -- Наказание за Упрямство".
     Дети же -- Невиновны в Упрямстве Родителей. Упрямство -- не Измена. Это
потомство Изменников  положено Истребить  на  Корню. Но мы, римляне --  сами
гордимся  собственным же Упрямством! И  странно  Казнить  кого-то за то, что
Почитается одной из главнейших Римских же Добродетелей!
     Мало  того,  - именно "выжившие" женщины подобных "завоеванных" городов
сплошь и рядом --  матери будущих колонов! А вот женщины из других  мест,  -
редко Кормилицы. Они -- покорны и приятны в постели, но дети от них -- "хуже
Качеством".
     У ребенка  два Гения. Гений  Отца и Гений Матери. Если  у человека есть
Гений,  он не может его  -- не защищать.  Стало быть у  жителей  завоеванных
городов были Гении, а у покорившихся --  нет. Поэтому лучше, когда вам родит
ребеночка женщина завоеванная -- Гений будущего колона от сего выше.
     Но раз уж мы решили, что сии девочки - будущие Кормилицы,  - Республике
не безразлично,  как  они станут Женщинами.  Потерять Девственность на  Ложе
патриция в окружении докторов, нянек и таких же Кормилиц  -- не то же самое,
что  в  армейской  палатке  под  крики  сестер,  братьев   и  матушки!  Опыт
показывает,  что жены будущих колонов хорошо относятся к нашей Республике, а
стало быть и будущих провинциалов они воспитывают -- ежели  не в Любви,  так
хотя б -- в Уважении к Вечному Городу.
     Но плебеям сие -- пустой звук. Поэтому они -- всех Насилуют.

     Я не знаю,  как именно распределяли пленных в среде "бывших патрициев".
Это  --  их пленные. У плебеев  --  кто  кого захватил, тот с тем и спит.  У
гвардии же...
     После  отделения  маленьких  --  не   достигших   взрослого   возраста,
выяснилось, что мне  положено  два  человека. Та (или  --  тот), кого  я сам
Выберу и ее прислужница (иль -- прислужник), кого она сама Выберет. Спать же
я буду с обеими. (Иль -- обоими.)
     Я, как  Командующий, Выбирал  первым. Я  Обещал Корнелии,  что  никогда
более не обижу Благородную Женщину и не стану искать грязных способов, чтобы
с ней переспать.
     Я  шел вдоль  строя  и понимал, что... Я сейчас Нарушу  Слово свое. При
моем приближении женщины вздрагивали, пряча глаза от меня, а идущие  за мной
офицеры уже  щупали их, как товар. Самые  благородные  и  красивые  пленницы
стояли  в  конце и  в какой-то миг  я обратил внимание  на стройную, высокую
черноволосую  женщину.  Она с  каким-то ужасом  и отчаянием  смотрела  через
головы прочих в мою сторону и -- как будто бы умоляла, чтоб я ее Выбрал.
     Я подошел ближе к ней и на греческом полюбопытствовал:
     - "Почему ты так хочешь, чтобы я с тобой переспал?"
     Женщина смутилась,  а  потом вышла вперед и  опустилась передо мной  на
колени:
     - "Все говорят, что ты -- римский Командующий. Все говорят, что если ты
меня Выберешь, я смогу Выбрать  того, кого захочу! Я -- сделаю для тебя все,
если ты меня выберешь! Я готова на все!"
     - "Кого же ты хочешь выбрать?"
     Женщина прикусила губу, а потом прошептала:
     - "Три месяца, как я -- Замужем. Позволь мне Выбрать... Его".
     У меня свело Сердце. Я знал,  что это именно та женщина, Выбрав  кою, я
ничуть не погрешу против моего Обещания. Я обернулся к Цензорам и произнес:
     - "Я -- ее Выбрал. Я Хочу Спать с этой Женщиной".
     Мой  армейский Судья кивнул и сделал Запись.  Теперь  я не мог изменить
своего Решения. Я спросил женщину:
     - "Покажи своего мужа. Теперь Ты должна его Выбрать!"
     Женщина растерялась. Она побледнела и стала мямлить:
     - "Я не вижу его. Он... Он был в ополчении этой Ночью. Он -- где-то там
-- у Эпаполийских Ворот. Надо послать за ним..."
     Земля  мягко качнулась у меня под ногами. Боже, за что мне все это?! За
что...
     Я судорожно сглотнул.  Ворота те -- в  самом  сердце бедных  кварталов.
Вряд ли муж ее смог удрать от плебеев. Меж Центром города и теми районами --
зона "бывших патрициев", но и они -- вряд ли отдадут свою Жертву! Я искренне
понадеялся, что юноша попал в плен  к  "бывшим". Они, конечно,  преступники,
но...  там у  него есть хоть шанс --  Выжить. А  в  плебейском Плену у юноши
благородных Кровей -- шансов нет. Я указал в сторону далеких Ворот:
     -  "Ты слышишь  - что там?! Там -- плебс... Там  сейчас  детей рвут  на
части... Даже если  муж твой еще жив... Я готов  молиться за то, чтобы он  -
уже Умер!"
     Со стороны кварталов, захваченных плебсом, шел даже не крик, а какой-то
звериный  вой -  не  людей,  но каких-то  безмозглых  существ,  умирающих  в
страшных муках. Там пылали дома и треск падающих в огонь стен шел такой, что
даже наших голосов порой было не слышно!
     Женщина  побледнела,  как  мел.  Она  протянула  руки  ко  мне  и,  как
заклинание, как последнюю мольбу, вытолкнула из себя:
     - "Но ты же -- Командующий! Ты можешь приказать им! А я... Я сделаю для
тебя, что угодно! Ты будешь брать меня, как угодно, пусть  -- бить, пусть --
мучить, но..."
     Я заткнул рукой ее жалкий рот:
     - "Я не смогу этого. Это все равно,  что у своры изголодавшихся псов --
вырывать их любимую косточку! Я  Выбрал Тебя. Уже сделана Запись. Делай свой
Выбор, а то -- мои офицеры  нас ждут. Чем  больше они будут ждать, тем хлеще
достанется  твоим теткам,  племянницам, или  --  сестрам.  А  может даже  --
племянникам. Выбирай".
     Черноволосая  женщина  сразу выпрямилась, обернулась и указала рукой на
седую старуху:
     - "Я хочу выбрать мою  милую ма..."  -- старуха не дала ей  договорить,
выкрикнув:
     -  "Не  глупи,  Зоя!  Со  мной  кончено.  Я  жизнь  прожила. Я спала  с
африканцами... Ты думаешь, я мужских членов не видела?! Возьми Марину -- она
еще Девушка! Она умрет от всего этого!"
     Зоя сразу же осеклась. Она долго смотрела на свою мать, а  потом вывела
из  строя маленькую светлую девушку, всем  (кроме цвета волос) очень похожую
на нее. Сестры крепко держались за руки и Зоя тихо произнесла:
     - "Это -- мой Выбор!"
     И армейский Судья сделал запись.
     Мы уже уходили втроем, когда сзади послышалось:
     - "А у этой бабули, пожалуй -- есть римский Виртус!"
     -  "Оставь ее -- она уже  совсем старая. Дряблая небось, -  вон сколько
дочерей родила! Да и черномазые над ней -- слыхал, попотели!"
     -  "Не скажи. Это спереди она -- дряблая. А сзади-то, смотри -  упруга,
как  девочка!  А,  бабуль? Ну, пошли! Может ты и много  членов за свою жизнь
увидела,  но  с другой стороны -- я,  похоже,  впервые  тебя  удивлю. Что --
напугалась? Это лишь на словах вы -- греки смелые!"
     Обе  девушки,  как выяснилось,  неплохо знали  латынь. Они поняли,  что
сейчас ждет их милую матушку и, как по команде, вдвоем стали всхлипывать.
     Я привел их к моей армейской палатке, а там -- рядом с моим узким ложем
солдаты  установили  уже "семейное  ложе" для  двух  человек.  На  маленьком
столике в  ногах его стоял поднос с кувшином вина,  пряным мясом и фруктами.
Люди мои знали про то, что даже с женами моих паразитов я не мог спать, пока
не приходил  в  нужное  Настроение.  (Это  только  с  женой  у  меня  всегда
получается -- в любом месте и любой момент. Наверно, это -- Любовь!)
     У изголовья семейного ложа с левой (женской)  стороны  стояла небольшая
чашечка с  маслом  --  знак  Уважения к  той,  кто  согласилась  лечь  с  их
Командующим. А в ногах -- медный тазик и два кувшина с теплой водой.
     Простые  люди Верят в то,  что  Удача всей нашей Армии зависит от моего
Настроения. Секретари же мои, памятуя о том,  что я Пользую  их лишь до того
дня, пока не встречу настоящую  Женщину,  наверное  -- любому Богу Молились,
чтоб я не вызвал их вечером. Так как я воспринимал сие -- как Лекарство, для
них наши встречи тоже стали -- болезненной, докучной Обязанностью.
     Мне показалось, что они даже принесли и поставили собственные кувшины и
тазики! Лишь  бы  мы  с  моей  пленницей -- договорились между собой. И я их
Понимал.
     Я велел  гречанкам устраиваться, а сам пошел проверить посты. Знаете, -
тяжело заводить  разговор с женщиной, коя знает, что  мое  Священное Право с
ней - переспать. Мало того, чтобы переспать, но и -- Убить любым мучительным
способом! Еще тяжелей -- объяснить ей, что я не хочу всего этого, ибо обещал
так - моей Любимой Жене.
     Когда  проверка  постов потихоньку закончилась и люди  стали  удивленно
поглядывать  на меня  (не по-римски --  не Спать с прекраснейшей  пленницей,
ежели тебе сие положено по Должности и Обычаю), я вернулся к гречаночкам.
     Младшая  свернулась  калачиком  на  моем прежнем ложе, и, накрывшись  с
головой одеялом, боялась даже дышать.  Старшая, при виде меня, откинула свое
одеяло чуть в сторону, зачерпнула одной рукой масло и молча провела маслом у
себя  между ног.  Один  кувшин  воды  был ею использован,  второй ждал своей
очереди. Судя по всему, пленницы к еде так и -- не притронулись.
     Я сел рядом с Зоей и тихо спросил на чистом греческом:
     - "Ты и впрямь сильно хочешь, чтобы я с тобой переспал?"
     Женщина  зажмурила глаза и отрицательно помотала головой  в стороны. По
щекам ее побежали ручейки слез.
     - "Тогда зачем все это?"
     - "Я... Я решилась... Раз муж мой погиб, я  сделаю все, чтоб ты... Чтоб
ты... Она -- девочка. Мать моя  сейчас кричала где-то  -- здесь,  рядом... Я
узнала голос ее. Я готова на все лишь бы крик ее  был -- не напрасным.  Если
нужно тебе, я готова спать с тобой --  как угодно. Ежели я закричу...  Ты не
обращай никакого внимания. Я -- сильная. Я -- привыкну. Ты вправе..."
     - "Я понял. Я сегодня -- не в настроении. Не могу спать с женщинами под
такой Крик... Извини".
     Я  лег с  правой стороны  семейного ложа, задул походную лампу  и  лишь
тусклый  ночник  темным  светляком горел над нами в ночи.  Ночь  была  полна
стонов  и криков, - победители  получали свое Удовольствие. А может быть  --
наказывали Упрямых. Какая разница?
     Под все эти крики я не мог сомкнуть глаз. Женщина рядом со мной -- тоже
лежала и слушала. Потом она вдруг спросила меня:
     -  "Чем вы лучше  карфагенян? Они терзают, да убивают пленных, - чем вы
-- римляне лучше?"
     Я не знал ответа на сей вопрос. Когда меня посылали в Сицилию,  Сципион
писал мне:
     - "Ты -- самый Добрый и Жалостливый из всех нас. Тебе и командовать сим
плебейским отродьем. Будь моя  воля,  я бы всех их драл розгами, да вешал --
через одного. Раз человек не желает работать и примкнуть к любой курии,  мое
мнение -- на  осину его! Но  ты  -- Жалостливый. Вот и мучайся с  плебейским
дерьмом!"
     Я  и -- мучаюсь.  Италийский Легион -- Легион плебеев-карателей...  Они
хороши, когда по  ночам  идешь брать Изменников с их детьми, женами,  да  --
незамужними  сестрами.  Патриций  не  станет  делать  этакое --  мы  же  все
сродники...  Обязательно,  -  хоть  кого-нибудь  не  найдут,  иль --  просто
выпустят.
     До смешного доходит,  - у меня был один следователь,  так  ему пришлось
как-то  раз  арестовывать бывшего  товарища  по  Гимназии.  (Да,  -  бывшего
"гимназиста", как не дико это звучит!) Так...
     В  момент  ареста  он  отвернулся, чтоб  дать проститься этому  гаду  с
молодою женой... А  тот -- всадил ему нож  под лопатку. Мы бы и  не узнали о
сием ничего, если бы не жена Предателя. Она  закричала, ударила собственного
мужа какою-то палкой, он  бросился за  нею, чтоб убить  и ее, но тут вбежали
люди мои и убийцу скрутили.
     Следователь  мой  еще  жил полчаса, все  просил, чтоб жену Предателя не
казнили.  Она  была  на  сносях...  Родила   мальчика.  Родила  и  сразу  же
уговорилась со мной, что сын  ее -- будущий  паразит мой, иль моего первенца
-- Марка Клавдия Марцелла.  Лишь бы --  не казнили его, как  носителя подлой
Крови...
     Сына Предателя уже Брал  мой Первенец.  Матушка  пишет, что старший сын
мой,  войдя в положенный  возраст, получил огромное Наслаждение,  испробовав
патриция -- пусть и лишенного былых Прав. Плохо, правда, что юный паразит не
мог  Излить Семя  от этого. Он --  слишком  маленький. Но -- пустяки. Придет
срок, польется и его Женское Семя! Матушка пишет, что мой первенец "над сиим
шибко потеет и трудится"! Зря папаша мальчонки убил моего Следователя...
     А Жена Предателя... Первое время она  отдавалась мне по обязанности,  -
лишь бы сына не тронули. Я был очень зол на него за Отцовское Преступление и
Мать его  слыхала уже и  про иглы, и то, как мальчики  теряют Сознание  подо
мной. Но потом...
     Меня как-то ранили в дни  Блокады и я не мог посещать моих женщин.  Так
вот, -  когда я появился после ранения,  женщина эта  повисла на  шее моей и
стала  плакать.  Она  сказала  потом,  что даже  двадцатой (если  не сотой!)
любовнице Клавдия больше Уважения и Чести, чем законной жене Предателя. Лишь
после ранения она зачала от меня. (Жена говорила потом, что у той женщины от
меня -  девочка.  Но я так и не видел ее, я  уже лечился  на триреме Мудрого
Леллия.)
     С  той поры  на аресты не ходили патриции.  Плебеи не стеснялись  -- ни
наблюдать за прощаниями, ни -- обыском.
     Я  -- Начальник  Тайной  Полиции, я  часто  сплю  с женами  и  дочерьми
арестованных, или даже -- казненных Изменников, но...  Я по сей день не смею
видеть, как обыскивают нагих женщин.  (На случай, ежели они захотят пронести
в себе что-то - в узилище.) Глупо...
     Я  знаю,  что  многие из  моих офицеров  за  спиной  у  меня  зовут сие
чистоплюйством, но...  Есть внутри нас - черточка, чрез  кою нельзя перейти.
(Я перешел единожды и -- пытался руки на себя наложить!)
     Это  странно... Я знаю,  что происходит  с  осужденными. Я знаю,  что к
многим из них в камеры смертников приходят следователи и -- вытворяют там, -
что  угодно. И  в то же самое время, я  не  смею ни  пытать кого-либо, ни...
насиловать  Женщин. (Мальчиков,  оказывается, - могу.) А  у плебеев нет  сих
проблем. Они могут -- и пытать, и насиловать. Многие офицеры в моем  Легионе
-- плебеи. Патриции не желали занимать сих постов...
     Нельзя, неприлично патрицию -- служить в  Легионе "карателей"! Я сам --
служу здесь  лишь потому, что...  Я --  Преступник. Пусть  не юридически, но
Нравственно я -- Преступник.  Для самого себя я --  Преступник. Для себя я -
Преступник не потому, что -- Дезертировал Нравственно. Потому что -- слишком
долго не Решался так Поступить!
     И, командуя  Легионом  Преступников, я пытаюсь хоть  как-нибудь -- пред
самим собой Смыть свой Позор.

     Мог  ли я  Объяснить все это --  лежащей рядом со мной пленной женщине?
Знаете... Порой человеку надо выговориться.
     Я  подумал, - пройдет десять  дней и я никогда в  жизни не встречу этих
двух женщин. Ежели Богам так угодно, - они  найдут себе Добрых  Хозяев. Я бы
хотел,  чтоб  они  нашли  себе  Мягкого  Господина.  А  пока...  Я  лежал  и
рассказывал -- почему я здесь. Почему я не смею Переспать с ней. Почему...
     В какой-то миг гречанка вдруг опустила руку на мои чресла и со странным
удовлетворением в голосе произнесла:
     - "А ведь ты -- Хочешь меня! Что бы  ты  ни говорил  про все  это, я по
твоим  глазам --  там  на площади сразу же поняла, -  ты прежде всего Оценил
меня  именно --  как Женщину  и  уж потом  верх  в тебе  взяла Жалость. Если
хочешь...  Я  рада  буду,  если  смогу  тебе  хоть как-то  Помочь. Ты  -  не
Принуждаешь меня. Я сама -- Жажду этого".
     Сам  не  пойму,  как  все  случилось. Сперва мы  принялись  целоваться.
Затем...
     Затем пришло  Утро и я отправился на очередной  обход. И солдаты  мои с
изумлением смотрели мне вслед и -- все норовили прикоснуться ко мне. В конце
концов, я удивился и -- не выдержал:
     - "Что с вами?! У меня две головы, или -- что?"
     Тогда офицер, дежуривший  ночью  по  лагерю,  покраснел  от  смущения и
пробормотал:
     - "Людям нравится слушать, как стонут женщины. Все кругом  говорят, что
лишь ваша  женщина, Экселенц,  стонала не  от боли, но -- Удовольствия! Люди
говорят,  что это от того, что вы -- Сын Юпитера, а поэтому -- вас нельзя не
Любить!  Подумать  только  -- за одну  ночь внушить  к себе Любовь греческой
пленницы!
     Да они все --  плюются, кусаются,  да  царапаются точно кошки! Да почти
всех их  приходится связывать,  а порою  и  --  взнуздывать, чтоб  без помех
получить Удовольствие!  Люди трогают вас, чтоб и на них перешла Ваше Удача в
общении с Женщиной!"
     Я растерялся. Я... Я попросту сбежал от моих же солдат, осознав, что не
пройдет  и недели,  как о сием "Подвиге" в красках распишут Корнелии (причем
рассказывающие всерьез будут  думать, что сие -- Подвиг!),  а  она --  шибко
расстроится. Ибо  не  зная  подробностей, но -- зная меня, она очень  просто
вообразит новую мерзость. "Вору, да Шлюхе -- всю жизнь оправдываться!"

     Совсем недавно Зоя спросила меня, - неужто  я и впрямь спас бы ее юного
мужа? И что б я с ним - делал? Не знаю...
     Верней, - знаю. Ежели б я так и не переспал с моею греческою женой, я б
того парня  не  тронул  и пальцем. Но я --  Переспал.  И  получил от сего  -
несказанное  Удовольствие.  Я  очень  Ревнив,  а  Соития  с  Зоей  оказались
настолько  Сладки, что... Зная себя, я наверняка переспал  бы  с тем, кто до
меня ею пользовался. Переспал бы и нашел повод  его Кастрировать, хоть это и
не дозволяется Римским Обычаем.
     Проще пареной репы -- сказать, что у парня чересчур силен  Мужской Дух,
и... В армии это -- проще. Здесь Командир -- Начальник  и Бог, и, как в моем
и  почти  любом  другом  случае,  зачастую  и  Муж  --  для  покорных   юных
плебейчиков.
     Да --  Кастрация  запрещена. Любой,  кто в  Риме  увидал бы моего  раба
кастрированным, мог поднять шум. Но кто вам сказал, что Зоин муж дожил бы до
этого? Он мог быть обвинен в Побеге, иль  -- Неуважении к  Мужу (то есть  --
мне)... Этого вполне  довольно для Казни негодника.  И Ревность моя -- сразу
бы унялась.
     Конечно, для Зои мне пришлось бы все это как-нибудь объяснять! Не беда.
Поплакала бы  денек, да --  утешилась. Я  заметил,  что она корыстна и легко
забывает о печалях с невзгодами, получив хороший  подарочек. Так что -- я бы
придумал, - как ее рассмешить.

     А  с Зоиным мужем вышло  забавно...  Я -- Следователь. Я сразу подумал,
что такая красивая женщина чересчур поздно вышла замуж.
     Разумеется, я не  знал местных обычаев, но -- по моему выходило, что ей
положено быть замужем уже -- года три!  А тут -- три  месяца. И  муж -- не в
дворцовой гвардии, но -- с какими-то местными бедняками в простом ополчении!
Может, конечно, у греков все - не как у людей, но... Ежели судить по разнице
в убранстве жилищ греческих простолюдинов и знати... Забавно.
     И  еще одно... Об этом не принято всем рассказывать, но...  Зоя была --
будто девочка. То есть -- не "девочка"... После трех месяцев законного брака
о Женщине так не скажешь, но...
     Я  ласкал  ее --  как нераспустившийся юный  бутон. Она вела  себя так,
будто -- ничего не знала про это, да и... Выяснилось, что и на самом деле --
не знала! У меня -- много Женщин, я знаю -- когда  они спят по  Обязанности,
когда -- из Чувства Долга, а когда... Это -- дико звучит, но Зоя Влюбилась в
меня  -- Преступника и Насильника. Так как она мне -- отдаются лишь Любимому
и Единственному! Из всех моих Женщин  лишь Корнелия спала со мной - подобным
же Образом
     И в то же самое время Зоя пыталась спасти мужа, коего... Не Любила! Это
казалось мне странным. Потом  я  случайно подслушал,  как  одна  из  пленниц
сказала подружке своей по несчастью:
     -  "Зоя  --  ведьма!  У нее даже волосы черные. В доме Архимеда  все --
светленькие, а  она нет. Такого же -- не бывает! Ее -- или мать  нагуляла на
стороне, иль... бес принимал обличье Архимеда!
     Нас всех -- по-всякому, а ее... Ты видела,  - и теплую  воду на розовых
лепестках, и обеды носят на золоте! Почему ей -- все? А нам...  А нас... И в
прошлый раз -- то же самое!
     Почему именно ее выбрал тот  африканец?! А на всех остальных -- даже  и
не  взглянул!  Ты  помнишь  -- какие  он  ей серьги дарил, какие  цепочки  с
браслетами!  Почему  ей?!  Почему  --  именно  ей?  Это  -- Не  Справедливо!
Нечестно!" -- женщина разрыдалась. Я не слышал, что ответила собеседница, но
во мне будто грянуло: "тот африканец"!
     Я -- Ревнив. Я очень Ревнив. Воображение сразу стало рисовать мне сцены
мерзких соитий...  Не обычных, -  нет.  С естественной стороны  Зоя  была --
будто девочка. Но все мы знаем, что африканцы  даже  в женщинах предпочитают
не перед, но... Они и мальчиков любят поэтому! Та сторона для них -- слаще.
     Меня затошнило от  таких  мыслей. Я... Я целый день пытался себя чем-то
занять,  не  думать  о Ведьме, о том  золоте, кое кто-то дарил ей до меня, о
том, что... С другой  стороны у нее, наверно, все  -- разворочено. А может и
-- не с другой... Гречанки славятся привычкой принимать мужчин в рот. А я...
Я еще -- целовал ее после этого!
     Не помню, как  пришел вечер  и мне нужно было идти к моим Женщинам. Зоя
сразу  же подбежала  ко  мне, обвила  своими нежными  ручками  и  попыталась
поцеловать.  Я,  не в  силах бороться с видениями,  брезгливо оттолкнул ее в
сторону. Сказал что-то, - мол, надо рот лучше полоскать после черных...
     Жена моя растерялась, а  потом... Потом она вдруг  поняла  и заплакала.
Она  плакала  и  лежала,  свернувшись  в комочек, прячась от меня --  в углу
палатки, а я не знал, что с ней делать. Может -- убить, а может -- отдать на
забаву Следователям. Хорошая мысль. Я представил себе, как она извивается на
вывернутых руках на  дыбе и  мне  на сей раз это -- почему-то понравилось. Я
стал придумывать, - как именно я ее буду пытать за того африканца, когда...
     Когда Зоина младшая сестра -- светленькая Марина потянула меня за рукав
со словами:
     -  "Вы --  не  знаете  ничего.  Вам,  наверно, сказали  про  начальника
карфагенского  гарнизона...  Все думают,  что Зоя -- его Любовница. Вы -- не
Верьте. Не было ничего. Убейте меня, - только -- выслушайте!"
     Я  сидел  и  слушал  и...  Я  не  мог  поверить во все это. Но  --  как
Следователь, я сознавал, что все, наверное  -- так и было. Так и  -- есть. И
для  всех этих несчастных греков и впрямь удивительно, - какая же разница --
меж нами и африканцами.

     * * *

     У  нас была хорошая Жизнь. Папа был Великим Ученым,  все  его Уважали и
слушались. Мы жили в Александрии,  где нас  особенно привечал местный Царь -
Птолемей.  Особенно хорошо он  относился к маме  и Зое. Им всегда были самые
лучшие подарки на праздник.
     Царь Птолемей  был Астрономом.  Каждый вечер он  приглашал  нас в  свою
обсерваторию и мы смотрели на звезды. Потом они с отцом садились за телескоп
и вели долгие философские беседы -- за полночь.  Иногда  они спорили и отец,
чтоб доказать  свою  правоту,  мог  часами  наблюдать  за какой-то  звездой,
записывая свои наблюдения. Он хотел доказать Птолемею свою Правоту.
     Он всегда это Доказывал. И  Птолемей,  соглашаясь с ним -- дарил ему --
то  древний  свиток  из  Великой  Библиотеки,  то  --  прибор  какого-нибудь
доисторического ученого. Я всегда удивлялась, - зачем он спорит, - ведь папа
все равно окажется Прав!
     А затем... Я -- поздний ребенок. Я  -- сама не знаю,  - почему моя мама
захотела меня родить. Я всегда любила смотреть на  Звезды и думать -- почему
они? Что это за вечные светлячки? Неужто и впрямь -- каждый из  них такой же
огненный, раскаленный шар, что и -- Солнце, и там -- такая же жизнь  и такая
же девушка -- точно такая,  как я -- смотрит в этот миг  на далекое Солнце и
думает, - то же самое, что и я?!
     У меня всегда странные мурашки по всему телу от таких мыслей и -- такое
странное чувство, будто...  Это - не я все придумала. Будто кто-то невидимый
сидит  рядом и шепчет мне все это  на  ухо. Я... Мне  порой страшно от всего
этого и я в детстве бежала к матушке и просила меня -- Спасти, Защитить, ибо
мне казалось, что я -- схожу с ума от всего этого.
     А  матушка  плакала  вместе  со  мной, целовала  меня и говорила, что я
должна была родиться мальчишкой. Она прибавляла:
     "Женщины должны  быть  -- практичнее. Это  отцу  твоему  дозволено быть
Лунатиком  и...  Это  --  мой Грех. Ты -- Дочь твоего Отца и я  сделаю  все,
чтоб... Чтоб ты прожила всю свою Жизнь в таком же воздушном замке, как он...
Зря я родила тебя от него!"
     Когда я была маленькая, я понимала все это  так... Будто бы -- моя мать
жалела,  что   я  столь  поздний  ребенок.  Но  однажды...  Я  засиделась  в
обсерватории и отец мой писал что-то  --  важное... Обычно я с удовольствием
следила за ним  и  особенно  тем, как  он размышлял вслух.  Я упивалась  его
речами, я понимала  -  почти все что он  говорил, а он видел меня  -- своего
единственного  крохотного  слушателя  и...  Нам  было  хорошо с ним  в  этой
обсерватории.
     Но в ту ночь он что-то писал. Мне стало скучно и я пошла в мою комнату.
Когда я спускалась  по крутой лестнице, я  вдруг услышала  голос моей  милой
матушки. Она -- то ли позвала меня, то ли -- простонала. Я побежала  к ней в
ее комнату...
     Там  был  Птолемей. Красивый, статный,  черноволосый греческий царь  --
самим обликом сходный с Богом.  Он  совокуплялся с моей милой матушкой и она
стонала и  счастливо вскрикивала, когда он входил в нее. Я видела, как  мать
моя  сжимает ногами гостеприимного Хозяина Александрии,  как целует и гладит
его, а у него... Я вдруг поняла, кого мне напоминает -- сестра моя Зоя!
     Ноги  мои подкосились. Я  знала  теперь, -  почему  Птолемей  так часто
подначивает моего отца на очередной глупый  спор. Отец после этого на долгие
часы запирается в башне с телескопом и своими приборами, а тут...
     Не помню, как я доползла в мою  комнату,  как бросилась на постель и --
как долго рыдала. Одна из моих старших  сестер услыхала меня, пришла и легла
ко мне на Ложе. Я, захлебываясь слезами, рассказала ей -- что я видела и...
     Сестра моя прошептала:
     - "Господи, ты  только сейчас поняла?! Как ты думаешь,  - сколько стоит
сей телескоп?  А все  эти машины? Все приборы  твоего отца?! СКОЛЬКО ВСЕ ЭТО
СТОИТ?!"
     Меня стало трясти... Я стала  отползать от моей собственной же сестры и
бормотать:
     -  "Почему... Почему  ТВОЕГО отца?!  НАШЕГО! Нашего с тобою  отца! Ведь
ты..."
     Сестра моя чуть махнула рукой и сухо ответила:
     - "Может  быть  -- Хлоя, может  --  Парис, может кто-то еще из наших  с
тобой  старших  братьев...  Мама  очень  Любила его.  А  он...  На  все  его
эксперименты и опыты нужны были Деньги. И он разорил нас.
     Тогда  мама  стала сама  зарабатывать  на всех  нас.  Старым, как  мир,
женским  способом. Она  у  нас --  очень красивая.  Но каждый  любовник  ее,
согласно Обычаю, требовал - чтоб она Родила ему Доказательство. Поэтому  нас
целых - десять. Я -- лишь наполовину твоя сестра. Я -- дочь Гиерона.
     Мой Отец зовет нас домой  --  в Сиракузы. Он опять хочет  Спать с нашей
матерью.  Но  официально... Тиран  Сиракуз ждет  ко  своему двору --  самого
Великого из Механиков нашего Времени.
     Знаешь...  Мама  Любит твоего  Отца.  Львиная Доля  всех  Подарков  ее,
львиная Доля  того,  что ей  даст  мой,  или  -- Зоин  отец  опять пойдет на
приборы, все эти дурацкие машинки и прочее...
     Тебя  она  родила,  чтоб... Чтоб хотя бы последний ребенок  во всей  ее
жизни был -- именно от Него. Глупо.
     Могла бы Родить от кого-то еще. И тебе б жилось слаще, да и... Нам всем
было бы по два-три лишних платья. Ибо от Архимеда расходы одни  и -- ни разу
никому ни Подарочка! Даже -- маленького!"
     Этот  разговор перевернул  всю  мою  жизнь.  Я стала совсем  по-другому
смотреть на  моего  Отца,  на  нашу Семью, на остальных сестер с братьями. Я
осознала,  что мы --  Бедные. И не такие  уж  --  Родовитые. А миром  правит
Богатство и Знатность.
     Я стала чаще выезжать с Птолемеевой свитой из папиной обсерватории и...
Как-то раз -- на охоте я  отстала от прочих.  Я была никому не  нужна и даже
слугам  было  наплевать --  что  со  мной.  На  меня надели  этакую накидку,
означающую, что я  -- гостья египетского царя и простолюдины бросались предо
мной ниц.  Я  часто бродила  и  по городу, и пустыне -- совершенно одна и ни
разу мне не угрожала Опасность. Египтяне  очень боятся  собственного Царя, а
самое главное, - мне было -- десять  и я еще не представляла  интереса как -
Женщина.
     На охоте мне выдали ослика, а все поехали на лошадях. Я сразу отстала и
--  заблудилась. Царские охоты  в  Египте всегда -- в Дельте Нила.  Египтяне
охотятся  с лодок, а греки предпочитают охоту верхом... Египетские загонщики
едут на  лодках,  бьют в барабаны и стучат палками  по высокому камышу,  вся
живность выбегает из зарослей на чистое место, тут-то за ними и гонится наша
знать.
     Но  Дельта  широка  и  разбросана.  Она  - как  чудовищный Лабиринт  из
сплошных зарослей камыша выше моего роста и меж зарослями полянки, на коих и
ждут дичь греческие охотники.
     Я  редко когда  ездила на такие охоты и  не  знала --  где что. Потом я
вдруг увидела  прямо на камышах -- царский пояс. Это значило, что где-то тут
охотится Птолемей и остальным нужно сразу же удалиться, чтоб не нарушать его
Удовольствие.
     Я бы, конечно же, удалилась,  но от долгих плутаний я сильно измучилась
и мечтала найти  в этих зарослях -- хоть кого-нибудь. Поэтому я  поехала как
раз в тот проход в камыше, куда и запрещал всем совать нос царский пояс.
     Вскоре я услышала голоса.  Царя Птолемея и моего старшего брата Париса.
Царь довольно сопел:
     -  "Подмахивай  мне,  подмахивай! И постони, теперь, постони -- покажи,
как тебе это нравится! Открой глаза, смотри в зеркало!  Я люблю видеть  твои
глаза! Ты, конечно, мне никого не Родишь,  но я по твоим глазам хочу видеть,
что тебе -- это Нравится!
     Жаль что ты не можешь  меня обнимать! Когда твоя мать обхватит  ногами,
так это -- неземное  Блаженство!  Ты  очень  похож на  нее. Даже --  стонете
одинаково! Ты не  поверишь, как  сладко -- днем сына, вечером -- мать. Ночью
-- мать, а на утро -- опять ее сына!"
     Брат мой  только  стонал.  И я знала, что  ему -- больно.  И  я боялась
выдать себя и -- уйти не могла. Кто-то отсюда должен был меня вывести.
     Не знаю, сколько  я просидела там --  в камышах, обнимая  моего ослика.
Затем камыши вдруг раздвинулись и  на  лошади появился греческий  царь. Брат
мой бежал рядом  с ним -- совершенно нагой,  держась  руками  за  господское
стремя. Он очень низко держал голову, будто боялся  посмотреть на меня. И...
По ногам его что-то текло. Я была совсем маленькая, но уже знала, что -- все
это значит.
     При моем виде царь потянул за узду, лошадь встала.  Птолемей наклонился
ко мне, не слезая с коня, и сухо спросил:
     - "Выросла? Все - поняла?!"
     Я смутилась, но  невольно  кивнула. Лик  Птолемея чуть затуманился,  он
раздосадовано махнул мне рукой и просил:
     - "Отцу не говори.  Он расстроится. Мы  -- Друзья с  ним. А это  вот...
Братцу  твоему  захотелось жениться. А  нашему  Обычаю за  невесту здесь  --
Выкуп. Вот он и Зарабатывает... Ты Заблудилась?"
     Я еще раз кивнула в ответ, и тогда Египетский Царь легко поднял меня на
свою лошадь и приказал Парису:
     - "Возьмешь осла под уздцы и приведешь в конюшню. Ежели замечу, что  ты
на нем ехал... Ежели ли ты коснешься моего осла своей драной задницей, пеняй
на себя!"
     Потом мы  долго  ехали в  зарослях и Птолемей все расспрашивал меня про
маму и  Зою. Что им по душе, а что -- не нравится. И  по лицу его я увидела,
что сей  человек  Любит  маму  и Зоя  --  его  Любимая  Дочь... Мир еще  раз
перевернулся передо мной. Я... Я искренне пожалела, что мой Отец -- Архимед,
но не Птолемей.
     Но затем  вдруг заросли кончились и  прямо перед  нами на высокой  горе
была папина Обсерватория. Птолемей пустил лошадь вскачь и в мгновение ока мы
оказались пред крыльцом нашего дома. Отец бежал к царю со всех ног, не помня
себя от радости:
     -  "Эврика! Я нашел! Я только что улучшил шлифовальный состав для  моих
оптических линз. Посмотри сюда, друг мой! Они --  замечательны!  Это -- Дети
мои!"
     Птолемей невольно прыснул со смеху мне в  спину, показал пальцами моему
отцу, что  сперва нужно  расседлать лошадь,  и пришпорив ее, проскакал  мимо
него -- ко дворцу. На конюшню.
     Там  он, спустив меня с лошади, взял в ладони  мое лицо, присел  передо
мною на корточки, и целуя меня в щеки и лобик, забормотал:
     - "Я знаю, что ты уже взрослая. Я Люблю твою Мать. Я Люблю твоего Отца.
Это - самый  Великий, самый  Гениальный Ученый нашего Времени. Но еще больше
-- я  Люблю твою Мать. И твою сестру Зою. Так  вышло. Ты -- вырастешь, ты --
поймешь.
     А с  братом... Это обычное развлечение с бедняками.  Те  деньги, что он
ждет  от  меня  -- пшик. Мне  охота дороже  обходится. Но у меня должны быть
подобные юноши. И  мне и впрямь -- лестно сравнивать его с твоей матерью. От
них и  впрямь -- пахнет совсем одинаково! И с ним  я  могу сделать то, что с
твоей матерью я посмею делать -- лишь в фантазиях. Я слишком  Люблю ее, чтоб
так Обидеть!
     Ну, пошли. Сходим к  твоему  отцу.  Он и  впрямь, похоже, сегодня  всех
удивит. Он же -- гений..."
     И  мы  вернулись  в  Обсерваторию.  Отец  показывал свои  новые  линзы,
Птолемей обнимал его, бил рукой по спине, поздравлял, радовался... Потом они
пили за новое Изобретение и я знала, что...
     Птолемей  --  не дурной человек. Ему и  впрямь  --  все это интересно и
важно. И он  --  прекрасный  Астроном. Ему есть  о  чем  побеседовать с моим
батюшкой. Но он -- Царь.  Он  не может  заниматься только лишь звездами. Это
очень  земной, практический  человек  и  он -- очень по-земному,  по-плотски
Любит Земную Женщину. Мою Мать.
     И ради  этой Любви он создал прекрасную Обсерваторию и целиком Содержит
моего Отца. И ежели он вдруг Разлюбит, мы все окажемся в один миг  на улице.
Голодные, холодные и -- никому на свете не нужные. Поэтому моя Мать --  Спит
с  ним. И  родила  ему Зою. Собственную дочь -- тяжелее выкинуть из дома  на
улицу...
     А что касается  брата... Я  невольно проговорилась  кому-то  из старших
сестер о том, что видела. И та, пожав плечами, ответила:
     -  "Это новый Обычай, перенятый в  Египте  от римлян.  Все наши  братья
зарабатывают на жизнь своей задницей. Любой из них не смеет  теперь смотреть
в  лицо -- ни мужчинам,  ни женщинам без Хозяйского Дозволения. Все говорят,
что раньше так не было.
     Это римляне приучили  местную  Знать.  Эти варвары  Верят,  что "Родину
Предают лишь Изменники".  А  Изменники не должны больше  Спать с Женщинами и
заводить Детей.
     У них Принято, -  либо они присылают  Заложника  и  тот спит с  местным
Царем, иль -- целую армию и ее Командир спит с женой греческого царя, иль --
царской дочерью. Так раньше не было".
     Я стала приглядываться, следить за старшими братьями и... Кто-то из них
это  делал за  деньги. Другие -- за  еду, одежду и  кров.  Кого-то  попросту
вывозили куда-нибудь и местный  аристократ  их насиловал и  они обязаны были
ходить потом -- пред дружками его в короткой женской тунике, не прикрывающей
ягодицы, и все гости видели кровь и семя, текущие из моих братьев...
     Все кругом говорили, что -- раньше так не  было. Птолемей собрал у себя
много видных Ученых  с их Семьями и всячески нас  Опекал. И все Ученые могли
жить и работать в свое Удовольствие. Но всех их сыновей с внуками ждала одна
и та же Судьба!
     Египетские  греки  нам открыто смеялись в лицо,  - вы --  Предатели! Вы
покинули свою  Родину,  -  и  ваши  женщины  теперь  усладят  наши  Ложа,  а
мужчины...  станут  Женщинами. Так Принято теперь во всем Мире. Этому научил
нас Великий Рим! Сперва -- Родина, а потом уже -- прочее. Вы -- Грязь. Вы --
падаль.
     Старики   вспоминали  те  Времена,  когда  все  греки   --  персидские,
египетские и аттические звали себя -- Эллины и верили, что все они -- одного
роду-племени.  Любой  из них мог забрать жену и детей и  переехать  к  более
доброму Покровителю. Все так делали...
     А  потом  усилился  грозный  Рим,  и  --  что в Египте,  что  в  Персии
заговорили: Римляне  --  Правы. Народ нельзя  распускать. Все  должны жить в
своей стране  при своих Государях.  Римляне так сильны потому -- что  вся их
Знать  никуда не  уедет!  Значит и нам  тоже  надобно насиловать инородцев и
обращать  в проституток их женщин. Тогда наши собственные политики  и ученые
-- никуда не  уедут!  А куда ехать, - если кругом теперь с эмигрантами  одна
песня?! Женщин в Постель. Мужчин - к рабам на конюшню. Обращать в Женщин...
     Все эмигранты шептали  друг другу тайком, что --  раньше так не было. И
признавались, что теперь -- вряд ли уж новый Обычай изменится. Слишком силен
Рим. А Рим  никогда не отказывается от собственных же  Обычаев! А  "с волком
жить, - по-волчьи выть!"
     Они  так  шептали и плакали, говоря,  что теперь все  прежние  Академии
скоро закроются,  ибо все боятся  ехать  в чужую страну -- даже на Обучение.
Все плакали, говоря, что новый Обычай означает одно -- останется Рим, или же
- Карфаген.
     Они настолько мощнее греческих крохотных государств, что при сокращении
обычной для нас эмиграции, только лишь Рим с Карфагеном могут позволить себе
хорошее  Обучение.  Только  в  Риме и  Карфагене существуют  их: в  Риме  --
Гимназия, а в Карфагене -- Торговая Школа, где они действительно Учат  своих
собственных Ученых, Правителей и Полководцев.
     Но  даже  в Египте -- еще лет десять назад  направляли детей в Афинскую
Академию,  а главная библиотека тех же Афин была  в Александрии  Египетской!
Эллинский мир гибнет от новых Обычаев!
     Но они  выгодны --  двум  крупнейшим и  сильнейшим  странам Вселенной и
поэтому... Все мы обречены. С каждым очередным поколением Образование Римлян
и  Карфагенян  все лучше, а наше  -- все  хуже!  Две страны, -- варварская и
торговая  - Учат  своих детей быстрее, качественней  и  лучше, чем все  наши
хваленые  Академии  вместе  взятые!  Почему  мы  не  можем  Вырастить  новых
Архимедов, Агафоклов, Фидиев?!
     Новый Обычай пресек  все поездки  людей, весь  обмен  мнениями и приток
информации. Раньше мой Отец мог переписываться  с  учеными Афин,  Антиохии и
Тарента,  не выезжая из  Александрии  и  все они говорили  на одном языке  и
понимали  друг  друга...  Теперь  же  - Рим с  Карфагеном  быстрей  собирают
Научные, Военные, Инженерные Знания и Учат им лишь римлян, да - карфагенян!
     А мы... Мы -- Обречены. Мы не можем противопоставить практически ничего
- ни  новомодному  римскому  Легиону, разбитому  на  когорты,  ни  столь  же
новомодному  слоновьему  клину  карфагенян!  Рим  с Карфагеном  стремительно
опережают   нас   по   Созданью   новых   Идей   --    Военных,   Моральных,
Градостроительных... Мы -- Обречены.
     Мы  --  Обречены, ибо...  Ибо враги наши -- быстрее  и лучше  Думают, а
потом передают детям Идеи свои -- точней нашего!
     Всех нас ждет участь  наложниц, да паразитов... Вопрос только в  том, -
на чьем Ложе нас изнасилуют. На Римском, или же --  Карфагенском. Вот и весь
Выбор. А Изнасилуют -- обязательно.
     Я  была  маленькой  девочкой и многого еще  не умела понять, но...  Так
говорили все. Практически все. Это...
     Это какая-то  жуткая жизнь в ожидании  Грядущего Апокалипсиса.  Ты  все
понимаешь  и видишь, и  -- ничего не можешь  поделать. Ты... как невольница.
Трофей,  за коий бьются перед тобой два самца. Один из них сейчас  прикончит
противника, а затем... Сделает с тобой все, что захочет.
     Потом пришел  Апокалипсис. Началась эта бесконечная  Война  меж вами  и
Карфагеном. Птолемей вступил в нее вашим Союзником и быстро завоевал для вас
добрую половину Ливии. Но в решительном сражении, несмотря на Победу, он был
тяжко ранен и Умер. На руках моей матушки.
     Сын его  -- очередной Птолемей намекнул  нам, что в отличие  от отца --
его ничто не  прельщает в  пожилой уже женщине.  К тому же,  - он Союзник не
Рима, но  -- Карфагена. И вообще, --  мать его -- люто ненавидит всех нас, и
ежели нам дороги наши головы, нам пора выметаться из Александрии!
     Тогда  мы и переехали  домой -- в Сиракузы. Царь Гиерон переспал с моей
матерью  -- в первый же день. Отца моего по приказу Царя шибко чествовали, и
когда начался особенно шумный Симпозиум, я заметила  как Гиерон повелительно
кивнул  моей   матери  и  она,   крадучись,  тайком  --  вышла   за  ним  из
пиршественной.
     Я лежала за столом на одном ложе с Зоей и спросила у нее:
     - "Что теперь?"
     Зоя чуть пожала плечами в ответ:
     - "У  матери  давно кончились месячные. Она уже не сможет родить. Стало
быть...  Либо  она  этой ночью  "тряхнет  стариной" и  заставит  похотливого
старичка забыть обо всем -- даже  ее морщинах и седине,  либо...  Кому-то из
нас придется ему соответствовать".
     Зоя ошиблась.  Мы не знали, что Сиракузы уже  -- римский  город. Гиерон
ничего  не  решал. А  вот ваших  - римских наместников заинтересовали машины
моего Отца.
     Рим воевал с Карфагеном,  но у  него не было  флота для этого. А машины
Отца умели  топить вражеские корабли. Что удивительно, - отец ненавидит  вас
-- римлян. Но вы  платили огромные деньги за его механизмы. Вскоре жалованье
Отца превысило доход Гиерона и для всех стало немножечко непонятно -- кто же
кого тут содержит?
     В  Сиракузах  был  неслыханный  голод,  а  римляне  платили  и  платили
баснословные  деньги за все новые и новые машины моего Отца. А он... Он стал
портиться.
     Он  почуял свою Силу и Значимость, все чаще  они ссорились с матушкой и
однажды... Однажды  отец при всех  ударил  ее по  лицу, назвав  "шлюхой". Он
кричал:
     - "Почему у Зои черные волосы? От кого ты  ее  прижила? Это --  не  моя
дочь. Мои дети -- светлые, а эта... От кого ты нагуляла ее?!"
     Он кричал и бил мамочку по щекам, а она плакала и... Мы все -- сестры и
братья сидели, боясь взглянуть на него. Что тут скажешь?
     Я первая встала из-за стола:
     - "Не смей кричать на мою мамочку. Она... Всю Жизнь она была Верна лишь
тебе. Много случаев, когда  у темноволосых рождаются светлые  дети.  А тут у
светловолосых родилась -- темненькая. Случай. Судьба.
     Не смей при мне Оскорблять мою матушку... И Зою -- тоже не смей. Это --
настолько  же твоя Дочь, как и -- я.  Если ты еще раз повысишь голос на  мою
матушку, я... Ты мне -- не Отец. Что бы ты про себя там -- ни Думал!"
     С этими  словами я подошла к милой матушке,  обняла  ее,  поцеловала  и
повела из трапезной. По дороге я остановилась около Зои и позвала:
     - "Ты с нами?!"
     Сестра моя торопливо кивнула и мы ушли. Втроем. С того дня -- мы  стали
жить отдельно от Архимеда.  Он отказался  признать Зою  собственной дочерью,
мама наша  не пожелала  слыть  Шлюхой, а я...  Мы втроем жили голодно. Но  я
почему-то  думала, что  так -- правильней, чем -- сытно, но с Мамою на чужом
Ложе. На Ложе моего Отца -- Архимеда.
     Я... Я,  не скрывая сего, так и говорила сестре и собственной матери, а
они... Матушка все чаще пристально заглядывала мне в глаза и шептала:
     - "Да... Теперь я понимаю, почему я Влюбилась в него! Он --  это ты, но
- в Науке. Он,  в сущности -- такой  же,  как ты. Такой же  -- непримиримый.
Такой же -- Безжалостный.
     Он,  наверное, всегда что-то подозревал,  но ему  нужны были Деньги для
продолжения Опытов... И в тебе -- Его Кровь!"
     Не знаю, -  долго ли мы смогли б  терпеть  муки Голода, но... Сегодня я
думаю, что Отец так испортился,  потому что  тайно  перешел  на карфагенскую
сторону.
     Он всегда звал  вас -- варварами. Он  кричал, что  у вас  был крохотный
шанс, пока вы могли ударить по Карфагену из Египта  -- из Ливийской пустыни.
Теперь  же  --  с Египтом в  противниках, да без флота  он верил, что Рим --
обречен. И мы, в  Сиракузах  -- сошли с ума, сопротивляясь "могущественному,
просвещенному Карфагену".
     Затем... Затем  пришло Известие о Гибели всей Римской армии  где-то под
Каннами.  И римляне спешно вывели большую часть своего  гарнизона. Говорили,
что они перебрасывают людей -- на Защиту вашего Города.
     И в одно утро мы обнаружили в городе африканцев. Никто не знал и не мог
понять,  - откуда они? Меня, маму и Зою вывели  из нашей лачужки  и погнали,
как  простых пленниц, ко Дворцу Гиерона.  Туда же  сгоняли и всю нашу прочую
знать.
     Во  Дворце...  Там  стоял  жуткий  крик.  Африканская   солдатня  гнала
греческую  знать  через главную  залу,  а там... Там, к особым  столам  были
привязаны жены и дети римских наместников, а  также -- вся родня  Гиерона  и
родня его окружения.  И  всех  наших мужчин  заставляли...  совокупляться  с
кем-то из обреченных.
     Все изумлялись, кто-то протестовал и тогда  карфагенский  офицер  то  и
дело кричал:
     - "Это -- римский Обычай. По-иному они -- не  поймут. Вы, греки, всегда
-- предатели. Сегодня  вы  сдали нам их, а завтра --  нас  им. Так вот, - не
получится. Сегодня каждый из вас переспит с римскою сучкой, или  щенком. Иль
сучкой из ваших же римских прихвостней!
     За это... После  этого, вы никогда уже не сможете сдаться им в плен. Не
советую.  Поэтому сейчас вы совокупитесь с их бабами, иль... вас ждет  та же
Судьба, что и Гиерона со всей его падалью!"
     И наши  мужчины делали то, что от них требовалось. Затем каждому давали
нож  и  он  должен был  вырезать ровно фунт мяса из  тел пленных римлян, иль
сторонников Гиерона... И они -- вырезали.
     Куски кровавого мяса  карфагеняне обязательно взвешивали  и, ежели было
мало, заставляли резать еще  раз. Но если казнимый умирал под  ножом, убийцу
его били палкой по пяткам и... между ног.
     Я искала глазами Отца, но...  Потом  выяснилось,  что  он  с остальными
механиками впустил врагов  в Город.  Преступление его столь тяжко, что он уж
не  посмел бы вам сдаться. Поэтому его и --  не "мазали кровью"... За четыре
года  вражеской оккупации я видела его раз пять -- не больше. Он с  огромным
неудовольствием  смотрел на мое  платье со знаками африканского коменданта и
однажды сказал:
     - "Такая  же шлюха, как мать и сестра! Я так и знал, что именно этим вы
и станете зарабатывать!"
     Я думаю, что он  так и не понял, что происходило с нами, женщинами -- в
его же Дворце! Он носил на шее шнурок с высушенной  головкой внука  Гиерона,
но  --  не  осознавал  этого! Африканцы сказали  ему, что  это -- амулет  от
несчастий. И отец носил "амулет", чтоб порадовать новых Хозяев. А они тыкали
ему в спину пальцем:
     -  "Вот негодяй, вот -- Чудовище! Голову грудного младенца -- носить на
груди! Вы, греки, варвары -- хуже нашего!"
     Да, мы втроем: я, мама  и Зоя носили платья со знаком наложницы. Но сие
значило лишь, что нас никто  не смеет тронуть и пальцем! Кроме карфагенского
генерала, естественно...  А старших сестер, не  имевших подобных  нарядов --
имели все, кто ни попадя.
     Когда  греков-мужчин "замазали Кровью" и  выгнали из Дворца,  приказали
резать нам -- женщинам.  Только женщин не  били. Африканцы смеялись, что "за
каждую отнятую жизнь, надо новую жизнь зародить".
     А так как женщины не  умеют резать живых,  дергающихся под ножом людей,
да  и  все  казнимые были  уже жестоко  истерзаны  и  мерли,  как  мухи,  --
насиловали почти всех. Кроме меня, Зои и мамы.
     Нам сказали, что у нас теперь -- Особая Участь. Мне было -- тринадцать,
Зое  --  пятнадцать и  нам... Я помню, как  у меня  на  глазах по многу  раз
огромные африканцы овладевали моими старшими сестрами.  И мне казалось,  что
меня ждет -- что-то еще более худшее.
     Я ошибалась. Оказалось, что "Особая Участь" -- лишь Ложе с карфагенским
Военачальником. Это был  огромный,  почти  чернокожий, седой  мавр  --  весь
покрытый  старыми  шрамами,  как  злобный,  драчливый  кобель.  Вокруг  него
суетились знакомые, да прихлебатели моего Отца, кои хихикали ему на ухо:
     - "Вот они -- две девицы! Невинны, как младенческий поцелуй! Отец их --
отказался от них, так что можете Спать  с ними в свое Удовольствие! Иль даже
-- Мучить.
     А это  -- их Матушка. Шлюха -- редкостная. Попробуйте-ка ее,  - на  ней
уже  проб  негде  ставить, но  все  кто  там Причастился  -- очень  хвалили!
Рекомендуем!"
     Мавр слушал их, а  потом  лишь чуть бровью повел и все негодяи сразу же
испарились.  Тогда старик поднялся  и  стал нас щупать,  - как  скот, или --
рабынь на продажу. Он сказал:
     -  "Я сделал вашего муженька  и  папашу местным Правителем. Теперь,  по
Обычаю ваших же друзей -- римлян, я должен Спать с Женщинами из Дома его.
     Я Выбрал вас,  потому что...  Потому  что Ваша Семья  вас Выгнала  и вы
теперь никому ничего не расскажете. У баб  длинный язык и это опасно. Но раз
вы -- Изгнанницы, вам я могу Доверять.
     Доложу по секрету, - я давно предпочитаю всем бабам --  мальчиков. Но у
нас мужчина, не могущий Спать с  Женщинами, будет с Позором изгнан из Армии.
А мне некуда идти и незачем Жить  без Войны... Поэтому... Либо я сделаю так,
что все  вы будете Умирать в страшных муках, прося меня, чтоб я вас прирезал
из жалости, иль... Станете моими Наложницами. На словах...
     Мне не нужны ваши слезы  и сопли. Одна  из Вас будет мне отдаваться при
многих Свидетелях и у них не должно  возникнуть сомнения, что и мне, и ей --
хорошо. Я думаю, что лучше всего это сможет сделать -- бывалая женщина.
     Кроме  того...  Мне  сие безразлично, но  --  может быть  придется  мне
переспать и с вами,  деточки.  Да  спасет  Баал  и меня, и вас от  подобного
Испытания. Ничего личного! Вы -- хорошенькие.
     Просто я не терплю женщин, а вы - мои Трофеи в этой Войне!"
     К этой минуте он уже  хорошенько общупал мою мать и я поняла, что...  У
них  возникло  что-то  вроде  негласного  договора.  Он не  станет  чересчур
обременять меня, или -- Зою, но матушке придется отдуваться за всех троих.
     Когда  он  в  первый  раз  коснулся моей  сестры, что-то произошло.  Он
вздрогнул, провел рукой по  глазам, будто отгоняя какое-то наваждение. Затем
он вдруг кликнул давешних греков, спросив:
     - "Новый ваш повелитель -- объявил эту вот Незаконной?"
     Те торопливо  ему закивали, указывая на цвет волос моей старшей сестры.
Тогда мавр прогнал их, торопливо повел Зою к лампе, велел подать еще свет, а
затем достал огромный кошель и долго в нем рылся.
     По приказу Зою хорошенько схватили  дюжие стражники и  все крутили  ее,
держа за  руки, и намотав  ее  волосы на  кулак --  то  в одну,  то в другую
сторону. Неожиданно мавр крикнул: "Стоп! Вот оно! Идите и все смотрите сюда!
Я разглядел, я -- заметил! Царская Кровь. Ее не спрячешь... Царская Кровь!"
     В руке он  держал египетский  золотой "птолемеев"  динарий. На нем  был
выбит профиль Зоиного отца и дюжие стражники держали мою сестру как раз так,
что  ее  профиль  мистическим  образом --  в  точности повторял  профиль  ее
истинного родителя.
     Мавр  же  бросил деньги  назад в  кошель, но -- Зою продолжали держать.
Африканец грузно сел в  свое кресло и долго - то ли о чем-то думал, то ли --
вспоминал что-то важное. Потом, изменившимся голосом, он прохрипел:
     - "Я  все  думаю,  - хороший ли я  человек?  Время покажет.  Твой отец,
деточка...
     Я сижу здесь в глуши, -- в Отставке лишь потому, что папаша твой разбил
меня  пару лет  назад  в  Ливии. Разбил и  -- помер. И я  даже не смогу  ему
Отомстить.
     С того дня,  как у меня отняли Армию, я сидел и мечтал, что если не сам
Птолемей, так хотя бы -- сын его, или дочь попадут ко мне в руки и -- сполна
ответят за все. Баал услыхал меня, - ты в моих руках, деточка...
     В первую минуту  я представлял,  как ты  станешь  кричать в клещах моих
палачей. А потом... Ты ни разу не пискнула, хоть люди мои  за волосы таскали
тебя, да и сейчас -- руки заламывают.
     Ты до  сих пор открыто  смотришь в мои глаза, -  сие - Царская Кровь. Я
смогу сломить ее, обратив тебя, деточка, в такой же окровавленный кусок мяса
-- навроде тех, что... Но будет ли сие Победа над твоим Батюшкой?
     Не уверен. Не уверен, что сие --  доставит  мне Удовольствие. Вот что я
сделаю..."
     Африканский  генерал принял решение, покойно встал с кресла,  подошел к
моей  старшей  сестре  и  будто  бы  невзначай опустил  руку вниз. Зоя вдруг
закричала,  пытаясь  вырваться,  а  потом  --  зарыдала,   прикусывая  губу.
Африканец же  поднял к  свету  залитую  Зоиной кровью  лапищу, облизнул ее и
сказал:
     - "Теперь -- ты моя Женщина. Никто не поверит тебе,  что я с тобою - не
Спал.  Я завалю тебя Золотом,  как...  Ведь твой лик на монетах твоего Отца.
Ты, как -- дочь Золотого Дождя и Данаи рождена жить среди Золота. И --  быть
Презираема  за сие!  Дочь Царя за золото Отдалась  старому  Мавру...  Это --
Славная Месть.
     Никто, никогда не Поверит тебе. Никто, никогда  не возьмет тебя в Жены.
Никто, кроме меня... Старого Мавра!
     Ты получишь от меня много  Золота. И ты будешь жить средь ненавидящих и
завидующих тебе Женщин до тех пор, пока... Пока ты сама -- не придешь ко мне
и  не ляжешь  со мной. Я пересплю  с тобой  -- один-единственный раз.  Как с
мальчиком.  Ибо в  минуту ту  я  буду Спать  не с тобою, но твоим незаконным
Родителем! Это ему придется Умолять меня, чтобы я с тобой Переспал.
     Знаешь почему? За это я заберу тебя из сего  осиного гнезда в Карфаген.
Это  и станет  Мщением  твоему Отцу! Вообрази, - дочь  Птолемея  напросилась
стать Содержанкой!
     Впрочем,  ты всегда  можешь Повеситься. После того,  как  о тебе начнут
плести гадости,  тебе  необходимо  будет Повеситься!  Иль  -- Потерять  свою
Честь...  Мне будет весьма по сердцу, ежели дочь  Врага  Убьет  себя  своими
руками! Это - Слаще Соития с бабой!"

     * * *

     Я  сидел,  слушал тонкий,  как звон еле  слышного  колокольчика,  голос
Марины  и  удивлялся. Я  вдруг осознал,  что все  эти  дни  она ни  разу  не
заговорила со мной. Я хотел сказать, объяснить, что мы -- римляне  совсем не
хотим всего этого, что...
     Я осекся. Чего мы хотим? В  Сивиллиной Книге сказано: "Рим --  Небесный
Мужчина. Греция -- Небесная Женщина.  Смысл жизни Рима -- Соитие с Грецией и
образование Небесной Пары". Прекрасно.
     Но как все это происходит на Практике? Брат мой командовал Гарнизоном в
Массилии.  При  этом  он  без  зазрения  Совести  спал и  с женой греческого
Правителя  и его юной дочерью. И для всех сие  было  -- в Порядке вещей. Для
нас -- сие в Порядке вещей. А что на сей счет думают несчастные греки?!
     Как я на месте  греческого стратега смотрел бы на то, что  какой-то там
иноземец  у  меня на глазах спит с моею женой  и моей доченькой?! Ведь после
этого -- Девушке никогда уже не выйти Замуж! А брат мой...
     Придет  приказ и  он уйдет  со  своими  когортами в другую  -- такую же
крепость  и там будет спать  с  очередною  женой  несчастного  грека  и  его
доченькой! А что делать?!
     Ну,  взбунтуется этот стратег. От  Массилии  до  Рима -- три дня морем.
Приплывет туда Легиона два-три. И все. Весь город будет пылать точно так же,
как сии несчастные Сиракузы! И жены всех греков Массилии будут точно  так же
орать, как на днях орали женщины Сиракуз... И -- что далее?
     Стратег не взбунтовался. Он смирился с тем,  что какой-то  там римлянин
спит с  его женою и дочерью. И пришел Гасдрубал. Он осадил ту Массилию точно
так же, как я -- Сиракузы.  За год  африканские войска  совсем  озверели  и,
войдя в город, учинили там... Похлеще, чем мои плебеи-каратели!
     Пишут, что всех греков  Массилии вырезали  до  единого.  Мужчин  просто
вырезали.  А  женщин насиловали до смерти, а затем иль сажали на кол, иль --
обливали  земляным маслом  и поджигали. Мол,  сие  -- урок  для  всех прочих
греков.  Так  африканцы поступят  с  любым  греческим городком,  коий станет
упорствовать.
     Массилия  -- крупнейший  греческий город на  юге Галлии.  Сиракузы -- в
Сицилии. По размерам и составу своего населения оба греческих города, как --
близнецы-братья. Такой же Дворец, такие же кварталы бедноты и ремесленников,
даже  театры, наверно,  -  похожие. Мои  каратели  режут  греков, да  мучают
несчастных гречанок тут, африканские -- там. Вот и вся разница.
     Так  какой  выбор  был   у  этого  греческого  стратега?  Пришли  одни,
превратили  в проститутов и проституток  пол-города  и  спали с  его женою и
дочерью. Пришли другие  -- изнасиловали  и вырезали вообще всех. Вот и  весь
Выбор.
     Как после этого к нам  должны относиться жители и жительницы всех  этих
крошечных  греческих  городков?! Да,  я  запрещаю  убивать  пленников  после
"священной   декады",  дозволенной  Легионам  по  взятию  города.  Африканцы
вырезали  всех  до единого.  Какое Счастье, я  могу  думать сам  про себя --
насколько же я добрей и гуманней!
     Да, все  греки  в один голос нам  говорят, - вы, римляне  -- лучше.  Вы
только  насилуете, а  карфагеняне обычно насилуют и казнят после  этого. Рим
дарует  жизнь  шлюх пленным женщинам, Карфагену нечем сиих женщин кормить  и
поэтому...
     Мы загоняем пленных на шахты, тяжкие сельскохозяйственные работы, или -
галеры,  но дозволяем там спать им между  собой. Карфагеняне же греков сразу
кастрируют.
     Разумеется,  большинство греков --  наши союзники. Ибо чахотка -- слаще
чумы, а жизнь шлюхи -- лучше кола в задницу, иль горящего земляного масла! Я
со стыда готов был провалиться сквозь землю...

     Я люблю спать с  моей Зоей.  А с Мариной я  люблю разговаривать. Она --
тиха,  скромна,  незаметна. Но суждения ее  точны и  всегда очень правильны.
Я...  Мне  показалось, что  я разговариваю  с самим  Архимедом, ежели б  тот
занимался не Механикой с Астрономией, но -- Наукой об Обществе...
     Да,  у  нас  есть  Платон и есть --  Аристотель.  Но в годы  Платона  и
Аристотеля не  было  ни  Рима, ни Карфагена, ни  проблем  с эмиграцией. В их
времена   не   возникло  еще  "самодостаточных  Государств"  -  вроде  нашей
Республики, иль Торгового Союза наших противников. Не было столько рабов, не
было одного, другого, третьего...
     Хорошо, -  мы  сейчас завоюем весь  мир. Потом чума, потоп,  изверженье
Везувия... Рим разрушен,  римляне  в панике. Все эти греческие колонии сразу
же восстают, все наши  гарнизоны вырезаны.  Силой  меча  Грецию к  Браку  не
привести. Ее можно, конечно же -- Изнасиловать.  Ее можно Насиловать долго и
изощренно, но все это -- до чумы, потопа, Изверженья Везувия...
     Ежели мы хотим  создать  с Грецией единое Государство, нужно -- не так.
Нужно... Я не знаю -- как нужно.
     Я  снова сладко  спал  с Зоинькой  и  наши соития  с  ней были воистину
утолительными.  А  потом я всю ночь мог сидеть рядом  с Мариною, мы смотрели
через  откинутый полог палатки на звезды и  она рассказывала мне все то, что
сама  слышала  от десятков,  сотен эмигрантов со  всех  концов  безграничной
Эллады и я... Я погружался  в совсем иной мир и воочию видел священных коров
на брегах далекого Инда, и вечно белые пики Памира над Александрией Эсхатой,
и  узнавал про  обычаи армян и  персов  в  Греции  Селевка,  и  мне улыбался
таинственный Сфинкс...
     У  девушки  была прекрасная Память и Дар --  выделять  из сотен и тысяч
фактов  самые важные,  запоминая лишь их,  и отбрасывая  другие -- не  столь
существенные. Она  порою  не  понимала,  что мне рассказывает,  ибо  у  нее,
разумеется, не было никакого Образования, но я сразу же сравнивал ее истории
с  тем,  что  изучал  когда-то в  Гимназии  и... Самые  разные  рассказы сей
девочки, полу-понятные объяснения моих былых менторов  обращались в  кусочки
бескрайней мозаики, коя складывалась в моей голове -- в одно, единое целое.
     И я чуял, я чувствовал, что Истина -- где-то рядом!

     Да,  я  снова  отвлекся,  но  рассказ-то   был  о  Зоином  муже.  Мавр,
заправлявший всем  в  Сиракузах и впрямь любил мальчиков. Верней, - молодых,
сильных и стройных юношей.
     Он  вызывал молодых, родовитых греков  к себе  во  дворец, указывал  на
очередного  пальцем, а когда  тот пытался отказываться,  звал  своих слуг  и
смеялся:
     -  "Да полно тебе! Все вы, греки --  известные педерасты.  Все вы спите
друг с другом в ваших гимнасиях. Неестественно держать в одном месте столько
юных мужчин и воображать, что все они друг друга не перепробовали!"
     Пока  он так говорил, африканские слуги его  "нагибали" бедного  юношу,
выламывая  руки  его,  и   приставив  нож   к   горлу.  Затем  мавр  получал
Удовольствие. Получал  и оставлял несчастного  у себя, объясняя  семье его и
всем прочим грекам:
     - "Карфаген славится  своим глиняным производством. Я всего лишь  научу
паренька -- хорошо глину месить!"
     Где-то через месяц-другой, когда паренек не мог уже удержать  в себе ни
газов, ни испражнений, мавр  опять вызывал  юных греков  и  "месил глину" со
следующим. Так продолжалось до тех пор, пока...
     Через четыре года жизни такой мой  Легион высадился на Сицилии.  Старый
мавр перебросил было свои войска на Высоты, чтоб не пустить меня в Город. Но
и там  он  продолжал свои  Удовольствия,  "меся  глину"  со  всеми  молодыми
греческими офицерами в очередь. Марина однажды  заметила, что ей  показалось
-- старик  Устал Жить. Детей у  него не  было,  дом  в  Карфагене он подарил
каким-то племянникам, из Действующей армии его с позором Отставили.
     Марина наблюдала за ним и уверена, - он  нарочно злил  юных греков. Его
не  раз пытались убить и всякий раз он зверски пытал неудачников, получая от
этого несказанное  Удовольствие. Атмосфера этих  постоянных покушений на его
Жизнь придавала ей хоть крохотный Смысл.
     Не  знаю, -  было ли так в  действительности, но у Марины всегда верный
взгляд и суждения. Поэтому, я думаю, что все так и -- было.
     Он как  раз был с инспекцией на  Высотах, когда  ему пришло в голову  в
очередной раз  переспать с  очередным  своим протеже. Получив  Удовольствие,
мавр  отвалился и на  мгновенье заснул.  Юноша же,  лежавший в его объятиях,
достал   нож   карфагенского  полководца  и...   перерезал   глотку   своему
Покровителю.
     Он не  смог бы сбежать после этого где-нибудь  во Дворце. Но  там -- на
Высотах африканцев была только жалкая горстка, а ополченцев чуть ли не в сто
раз больше. Вид мертвого тела  "африканского льва" придал сил и  уверенности
жалким   "шакалам"  и  они,  внезапно  бросившись  на  африканцев,  всех  их
перерезали.
     При известьях с Высот в Сиракузах началось греческое Восстание и убийца
старого мавра был  внесен в  город,  как Триумфатор. На  радостях он  сделал
предложение Зое. Та, покраснев, отвечала, что не  может подарить ему то, что
должна Дарить Девственница, на что будущий муж отмахнулся:
     - "Он и со мной много раз переспал. Я не обвиняю тебя,  я сам отдавался
ему из  страха пред Казнью, или  -- Кастрацией. Он...  Он даже вскрывал  мне
мошонку и перерезал семенные жилы, чтоб я не смел завести детей с Женщиной!
     Он  сказал,  что с  ним  в  молодости  сделали то  же самое  --  он был
любовником самого Гамилькара бен Барки -- отца Ганнибала и Гасдрубала. А тот
помогал молодым офицерам продвинуться лишь при условии, что они дозволят ему
перерезать их семенные канатики и будут спать с ним, как Женщины.
     Он  рассказывал,  что  Гамилькар любил повторять,  -  "Лишь мои сыновья
заведут детей в нашей  армии! Лишь мои внуки примут Команду. Я  не  могу вас
кастрировать, - по Закону мужчина, не могущий Спать с Женщиной, будет изгнан
из армии! Но врачи  уверяют, что совсем срезать ятра не обязательно. Разреза
у тебя на  мошонке, да перерезания  двух жил за глаза хватит... Поэтому всем
будущим  генералам,  кроме  моих  сыновей,  придется  смириться  с  грядущим
Бесплодием, иль -- не быть генералами!"
     Он спросил меня, хочу ли я стать военным, и когда я согласился, доктора
его  разрезали мне мошонку... У нас  с тобой не будет детей, но и ты ведь --
не Девочка!"
     Зоя  выслушала   сие,  подумала  и...  согласилась.   Они   с   Мариной
догадывались, что все  это -- ненадолго. Без африканских наемников греческое
ополчение  не удержит Высоты и город обречен пасть. И Зоя как-то  призналась
младшей сестре, что...
     У  Вдовы  больше шансов  выйти  замуж  во  второй раз,  чем  у Девушки,
потерявшей Невинность.  Потом...  Когда у нас с  Зоей зашел о сием разговор,
она  разрыдалась, признавшись, что ее  мучит  Совесть. Она и впрямь пыталась
спасти человека, спасшего ее Честь.
     То, что при сием  способе римский Командующий  будет спать с  ним -- не
пугало ее. Она рассказывала мне  о том, - каких чудовищных размеров был член
старого мавра  и что после этого любой  другой член для  юного  мужа ее  был
сущею чепухой. А я не решался спрашивать, - откуда она узнала о  размерах ее
чернокожего Покровителя.  (Ведь она и впрямь -- во всех местах осталась, как
девочка!)  Марина  была откровеннее,  однажды она,  пожавши плечами, покойно
ответила:
     - "Ему не нравились женщины. Он даже с мамой спал лишь первый месяц. Но
так  как мы считались  его Добычей, он заставлял нас ласкать его  при других
африканцах. Сам он -- ничего с нами не хотел, и не мог, ибо мы ему просто не
нравились, но... Он приказал маму научить нас... ублажать его ртом.
     Ничего  особенного. Просто поцеловать, взять в рот,  а потом выпустить,
когда гости отвернутся  из деликатности.  Ему  не нужны были женщины. Прочие
сестры нам люто завидовали. В отличье от нас их принуждали по-всякому, а нам
-- повезло... Такое вот -- своеобразное везение пленницы на Войне!"
     Я не решился спросить у нее, - могла ли она отказаться. Я думаю -- нет.
Я спросил только лишь:
     - "Было очень противно?"
     Младшая дочь Архимеда снова пожала плечиками:
     -  "Нет. Он  был добр к нам  и  не  хотел с нами ссориться. Ежели б  мы
нажаловались  его проверяющим, что  он  не может спать с  Женщиной,  его  бы
совсем убрали из Армии. Я слышала, что и у вас -- бессильный  Мужчина обязан
оставить Службу? Так что...
     Он пытался нам  облегчить Жизнь нам, мы -- ему. Ежели  он заранее знал,
что ему придется нас вызвать, он тщательно мылся.  Пару раз получалось,  что
гости  появлялись внезапно и... Я  думала о другом,  я  вообще  пыталась  не
думать, чтобы не вытошнило.
     А так... Ты лучше него, а он -- лучше всех его офицеров. Но офицеры его
лучше твоих Карателей. Старшим сестрам жестоко досталось и в тот раз, и -- в
этот.
     Ты  хочешь знать -- почему ты лучше?  Он щадил нас,  но мучил мужчин. А
ты...  Ты  -- пытаешься что-то сделать.  Что-нибудь  изменить. А он... Его -
будто сломали в молодости.
     Он очень боялся любой Комиссии  из  Карфагена. А ты... Тебя не  сломали
еще. Может -- тебе и удастся что-нибудь изменить..."

     Прошла  неделя.  Горячка  первых  соитий с пленницами  сошла  на  нет и
офицеры  мои  стали  дозволять своим  женщинам  выходить  из  палаток  и  те
принялись  делиться пережитым. Я стал  все чаще  ловить на себе  восхищенные
взгляды Зоиных сестер и матери. Им всем за эти ночи -- жестоко досталось, но
они от души радовались, что хотя бы двоих обошла чаша сия.
     За  день  до   того  как  нужно  было  вернуть  рабов   в  коммунальную
собственность, мать Зои подковыляла ко мне и сказала:
     - "Вы  --  очень Добры к моей дочери  и  всем нам.  Не  могли бы  вы...
Выкупить  Зою с Мариною? Я  понимаю -- вы не можете выкупить меня, иль  иных
моих дочерей, ибо ни разу не спали ни с кем из нас... Но на  Зою с Мариной у
Вас Права преимущественные. Хотите... За мою жизнь много мужчин меня многому
научили.
     Вы не подумайте, я всегда была Любовницей, но -- не шлюхой! А тут, - на
старости  лет...  Но когда  от  тебя требуют что-то сделать, угрожая сломать
палец, очень быстро этому учишься".
     Я схватил руку Зоиной матери.  Она вдруг заплакала и подала мне  другую
--  левую руку.  Мизинец и безымянный на  левой руке  ее  почернели  и  были
страшно опухшими. Я проходил курс Медицины в Гимназии и осознал, что женщине
переломали все суставы на этих двух пальцах. Я...
     Старуха, не давая мне говорить, быстро произнесла:
     -  "Это  все  --  ничего.  Пустяки.  Теперь  моему  господину  довольно
коснуться их, чтоб я все для него  сразу сделала. Все, что  он ни захочет. А
когда я на четвереньках...
     Я теперь ковыляю, потому что ему удобнее давить на мизинчики ног, когда
я... на четвереньках. А правую руку он пощадил. Я обязана ласкать его правой
рукой.
     Я не жалуюсь. Из  всех  моих дочерей  и... внучат  лишь у двух целы все
кости. Лишь у двух нет ожогов на грудях и... там внизу. У Марины и Зои...
     Ежели ты отдашь моих девочек в  рабство, им --  тоже предстоит все это.
Ведь мы... Мы -- семья Архимеда. Семья  -- государственного Преступника. Все
говорят, что нас ждут пытки и Казнь. А раз уж мы и так -- осужденные, с нами
можно забавиться, ломая нам кости.
     Я никогда не  думала, что  мне можно сделать  так больно. Я верила себя
очень Сильной. А вот  теперь  я признаюсь, - когда мне  делают по-настоящему
больно -- я готова на все.
     Зоя с Мариною -- тоже гордые. И Палачи... Мой нынешний Господин получил
Удовольствие не от того, что Переспал со мной, но... Я сама просила Пощады и
умоляла его перестать и начать скорее Соитие... Зое и  Марине предстоит тоже
самое.  Пощади их. Выкупи  моих  Дочерей. Все  говорят,  что  лишь  один  ты
настолько Богат, чтоб  спасти их от Казни", -  лицо ее все  задергалось, она
бросилась в ноги мне и почти проскулила:
     - "Я не могу уже терпеть всего этого! Я жажду Смерти.  И боюсь Умирать.
Нет сил покончить с собой... Мои старшие дочери тоже думают, что и им дальше
Жить -- незачем. Чем быстрей Казнь, тем для всех для нас -- лучше.
     А вот Зое  с Мариною -- повезло. Оба раза. При обеих подряд Оккупациях.
Они еще -- живые внутри. Их можно Спасти. Ты --  Богатый. Ты -- Родовитый. У
тебя --  Связи и видные Родственники.  Ты сможешь их Выкупить! Ты сможешь их
отстоять...
     Пожалуйста, прошу тебя, я сделаю для тебя -- что угодно!"
     Меня  всего  передернуло.  До  заката этого  дня  я  подошел  к  нашему
интенданту  и внес  деньги  за девушек. Офицеры, что были  вокруг, понимающе
захихикали и принялись говорить сальности. А я...
     Я  сел  за  справочники по  Римскому  Праву. Глухая  Стена. Архимед  --
Изменник и к тому же -- не-римлянин. Все Семья его Должна быть Уничтожена.
     Да,  я выкупил Женщин, но стоит мне вернуться  домой, Республика вернет
мне мои денежки, а Зоя с Мариною пойдут к Палачам... Глухая Стена.
     Есть  лазейки  Изменникам, но лишь -- для  Патрициев. А раз Патриций --
стало быть, - римлянин. Есть лазейки для не-Римлян, но... Не для Изменников.
Не для тех, кто Нарушил Присягу Республике...
     Я уж не говорю про участие в  Убийстве  римских детей, или Женщин. Одна
эта засушенная головка двухлетнего мальчика перетянет все мои доводы!
     И какие  доводы у  меня?! Зоя  -- не дочь Архимеда.  Отец ее был  нашим
Союзником.  Хорошо.  Спас Зою. Палач  вздернет  на  дыбу одну лишь Марину...
Очень здорово.
     Архимед  не  ведал,  что  творил.  Предположим,  что  он  действовал  в
состоянии  Умопомрачения.  Тогда  по  Римскому  Праву  дочери  его  --  тоже
помешанные и их надобно уничтожить,  как  опасность  для здорового Общества.
Приехали.
     Еще  вариант  --  я  уговорю  Леллия  объявить, что Архимед --  римский
лазутчик.  Леллий  -- друг, он поможет. Тогда кто-нибудь  из Жрецов  спросит
меня:
     - "Хорошо.  Я  готов вообразить, что  один  из наших агентов прикинулся
Предателем  и Изменником. Для этого  он  взбунтовал  целый Город. Убил сотни
детей, женщин и носил на шнурке голову двухлетнего мальчика.
     Тогда - Чума и  на  тебя, Клавдий, и на проклятого  Леллия, ежели  ради
неважно  чего --  надобно отрезать головы двухлетним малюткам! Нет, не может
быть такой Цели, коя Оправдывала бы убийство младенчиков! Будь Проклята наша
Республика, если  ради  нее надобно  убивать  невинных  детей!  Будьте  вы с
Леллием -- Прокляты!" - и где мы с моим другом окажемся?
     Солнце -- Истина. Либо на улице -- День, либо -- Ночь. Либо мы воюем за
Правое Дело,  либо -- режем  детишек. Любой Жрец,  что на костре, что --  на
кресте, -  это  скажет. Нет  и не  может быть Цели  выше, чем Спасение Жизни
маленьких, невинных детей.
     Я  могу что угодно рассказывать, но головка двухлетнего  внука союзного
нам царя на  шейном шнурке -- все перевешивает! Она и есть та самая Дыба, на
кою обязательно  вздернут и Зоиньку, и Марину... Не за головку. За Проклятую
Кровь,  что  струится в их  жилах.  Все  дети  такого  Чудовища  Должны быть
Уничтожены. Так гласят все справочники по нашему Римскому Праву.
     Я бьюсь лбом  в  гранитную стену Римской Юстиции. Самой лучшей Судебной
системы, кою придумало человечество...
     Старый  Осел,  никчемный  ублюдок  --  сам решился в могилу,  зачем  же
дочерей за собой-то тащить!

     Как бы там ни было,  за ночь за ночь я нашел не менее нужные мне статьи
и когда офицерам выдавали отступные за возвращаемых пленниц, я объявил,  что
-- как командующий,  я  имею Право Выкупить  кого-то из Пленников для  того,
чтобы Отпустить их на Волю. Закон был с такой бородой, что все забыли о нем.
     Я выкупил у "коммуны" -- мать Зои с Мариною, троих сестер, сноху и двух
племянников. Еще трое племянников и  две  племянницы  по возрасту  числились
неотъемлемой частью своих матерей и получили Свободу -- Бесплатно.
     Другой  родни  Архимеда  в  Сиракузах   более  --  не  было.   Я  нашел
растерзанные трупы зятьев Архимеда и сына его. Один из зятьев, видимо, погиб
у ворот. Остальные  четверо были  взяты плебеями в плен и Смерть их стала --
Мученической. Я показал тело мужа лишь моей Зое. Она увидала его, и только и
смогла прошептать:
     - "Что это?"
     -  "Толченое стекло.  Они с ним долго забавились,  а  в конце растолкли
стекло и засыпали его ему в зад. Это обычная казнь для попавших к ним в руки
патрициев. Они говорят: "Патриции всю жизнь едят на стекле,  пусть от стекла
и подохнут..." Все рабы любят убивать бывших Господ именно таким образом!"
     Зоя бросилась мне на шею и зарыдала. У нее началась истинная  истерика.
Она,  разумеется, не Любила  его, но он  Спас ее  Честь. Наверно, я б на  ее
месте -- тоже расплакался бы. Я не знал, что мне делать, а потом произнес:
     - "Гордись им. Это -- твой Муж  и  в последние минуты он вел  себя так,
что у мрази и сомнения не было, что перед ними патриций. Пусть греческий, но
-- патриций!"
     И рыдания  стали тише. Потом Зоя подошла  к уже смердящему трупу своего
юного мужа, поцеловала его выколотые глаза, а затем повернулась и попросила:
     - "Не показывай остальным их мужей. У  меня теперь -- ты, а у них...  Я
бы  не хотела, чтоб они запомнили их такими -- без глаз... Я объясню, что их
- уже нет. Нету и -- все. Без подробностей".
     А я представил себе труп Марины с  выколотыми глазами и битом стеклом в
заду и меня замутило. Впервые в жизни меня вырвало при виде покойных...
     Но... Я не спал с этой девушкой. Меня сие не должно  волновать. Она  --
Дочь  Изменника. Я... Я отправлю  старуху  и  старших  сестер куда-нибудь, а
потом... Потом я прирежу девчоночку. Чик -- и все.
     Ей  никто не выколет  ее  серые  глазки. И --  никак не  обидит. Так --
лучше. Так -- добрей. Так -- гуманнее...

     Когда начались  формальности  с освобождением, я  спрашивал у греческих
женщин:
     - "Куда вы хотите выехать?"
     Они в  первый миг,  не веря Счастью, бормотали что-то про  Тарент, но я
знал, что  Тарент давно осажден и  там женщин  ждет лишь  полное  повторенье
того,  что они  уже  пережили. Поэтому, я дал  им остерегающий знак и  после
недолгого шушуканья меж собой, женщины сказали: "Афины".
     И  судьба их  была решена.  С одним  "но". Мы не  могли  отправить их в
Грецию, пока у противника оставалась база в Лиллибее.  Прочих вывезли в Рим,
так как появилась короткая дорога морем в Италию, но в открытом море все еще
хозяйничали карфагенские корабли.
     И моя армия отправилась под  Лиллибей. В Сиракузах были оставлены самые
слабые, самые небоеспособные  плебейские части под командою  Брутуса.  Город
(за вычетом беднейших кварталов)  был уже пуст и теперь плебеи  не могли уже
кому-нибудь повредить.
     Но с ними я не  мог оставлять  ни Зою с Мариною, ни -- прочих женщин. И
вот  --  однажды,  когда  я  обходил   караулы,  из  палатки  вроде  бы  уже
освобожденных гречанок я услыхал такой разговор:
     -  "Ну, что, бабуль... Хочешь опять покричать,  или сегодня  ты  будешь
паинькой?"
     - "Послушайте...  Я  -- не  могу.  Вы... Вы -- больны.  У  Вас  гнойные
выделения. Я... Боюсь целовать дочерей и внуков своих".
     - "Да ладно тебе! Спим каждую ночь, а  ты -- все, как девочка! Кто тебя
заставляет их целовать? И  потом -- весь гной, что течет из тебя, не заметен
в твоих испражнениях! А тот, что в горле твоем... Так ты -- чаще сглатывай!
     Нет,  нет...  Это потом. Это -- после  всего. Не пойду же  я от тебя --
тобою  замаранный.  Нет, ты ляжешь сейчас -- как всегда на  живот... Или мне
опять ломать твои пальцы?"
     - "Боже... Нет...  Не трогайте  пальцы! Они только зажили... Так Вам --
удобней..?" --  из  палатки  раздался сдавленный вскрик и  довольное сопение
моего офицера.
     А я стоял в темноте на расстоянии вытянутой руки и... не знал, что  мне
делать. Свободные, иль рабыни -  женщины  эти  остались в расположении  моей
армии. Я, конечно,  мог  сейчас войти в  эту палатку, наказать, или  даже --
убить негодяя, но что бы это дало?
     Он уже спал со старою женщиной,  стало быть -- по общему мнению, у него
на нее  были Права и ежели б я  "удалил" его, не  прошло бы  и получаса, как
прочие  офицеры  уже разыграли  бы несчастную  в кости. А новый ее  Господин
снова ломал  бы женщине пальцы, чтоб имущество, обреченное на долгую Казнь -
его лучше слушалось. Это выглядело ужасно, но я  осознал, -- лучше -- ничего
не менять.
     Когда я вернулся  в  палатку мою, по словам Зои, на мне "лица не было".
Гречанки  стали  суетиться  вокруг,  спрашивать  --  что  случилось  и...  Я
рассказал  то, что услышал. Я спросил Зою, --  что  делать? Я могу отнять ее
родственниц  у нынешних  друзей-покровителей, но не в силах моих -- что-либо
изменить.
     Тогда Зоя призналась:
     -  "Мы  -- боялись тебе говорить. Люди твои злы  на тебя.  Ты  подчинил
целый  остров договорами,  но  --  не  завоеваниями и они...  Они  надеялись
утолять зверские инстинкты свои в каждом городе, а теперь... Они даже  и  не
скрывают, что мучают маму с  сестричками  за  то, что... Ты победил  Сицилию
Миром.
     Они и  дальше их будут мучить. Потому  что -- Ты за  них заступился. Не
ходи к ним... Если с тобою что-то произойдет... Я уже не думаю  о себе, хоть
по  всем взглядам и намекам твоих  офицеров, я знаю, что нас  с Мариною ждет
ужасная ночь.
     Это  --  неважно.  Важно  то, что  здесь на  острове  десятки маленьких
городков,  каждый  из коих  может  быть взят и  завоеван твоими людьми.  И в
каждом таком городке -- любую из женщин ждет ужасная участь. Ты...
     Ты  -- не поверишь, -  местные греки считают тебя их Хранителем! Если с
тобой что случится, их всех ждет..."
     Зоя не  договорила, она обняла меня, принялась  целовать и в ту ночь --
мы и зачали ребеночка.

     Потом  был Лиллибей. Мы взяли город  после  недолгой осады. Лиллибей --
меньше, чем Сиракузы, и Добыча  там была поскромней.  Когда принялись делить
пленниц, даже мне -- Командующему досталась только одна на троих.
     Я не  желал  Выбирать. После меня  женщина все  равно  доставалась двум
не-людям и я ничего не мог с этим сделать. Но Зоя сказала мне:
     - "Что  ты  делаешь? Какой-то из женщин в итоге лежать только  лишь под
двумя, а не пятью мужиками! Ты не сможешь простить себя, ежели не дашь ей --
хоть этой возможности!"
     И я выбрал стройную африканку  с  оливковой  кожей. Согласно  обычаю, я
должен  был  осуществить свое Право  в  присутствии  совладельцев  (чтоб  не
ущемить  в чем-либо  их  Права),  и все,  что я мог  поделать --  прошептать
пленнице на ломаном африканском:
     - "Прости. Я постараюсь не обидеть тебя!"
     Когда  я встал  с  пленницы,  двое  иных  совладельцев  стали  сразу же
закреплять на пальцах ее рук и ног странные приспособления. И я осознал, что
этими штуками они и ломают женщинам суставы на пальцах. Я не поверить  своим
глазам, - они даже и не пытались утолить свою похоть! Для них важнее было --
сперва помучить, а потом уже -- взять искореженное, вопящее  тело, в коем не
было ничего человеческого! Я спросил их:
     - "Вам помочь?" -- а мне отвечали с ухмылками:
     -  "Через  полчасика она сама сделает  все, что  мы  ни  захотим. Мы ее
сперва, конечно -- поучим. Желаете посмотреть?"
     Мне стало дурно и я поспешил из палатки. Я  не успел выйти, когда мне в
спину ударил первый пронзительный крик.  А из прочих палаток тоже кричали --
по-звериному, страшно...
     Я поднял голову, чтоб спросить Совета у Небесного Отца моего и в голове
у меня сразу же раздалось:
     "А что ты хотел  от Карателей? Да,  среди них есть и -- патриции. Но не
всякий  патриций по своей  Воле идет туда, где  ему позволено  мучить  семьи
Изменников,  да  Казнить  восставших  Рабов! У  тебя  очень... специфический
Легион. Ты  же  сам  оставил  всех дельных  следователей Исполнять  Долг,  -
Оберегать  Покой Вечного Города!  Здесь  -- только  те,  кого  ты не  посмел
оставить вместо  себя! Следователи... Следователи Насилуют жен подозреваемых
в Измене Родине. И ты нарочно оставлял только лишь -- не-Насильников.
     Так чего же ты удивляешься?!
     Вызови из Рима нормальных, хороших, Честных людей, пусть вместо них эта
мразь ходит ночами по  Городу и  производит аресты! Ты же сам забрал из Рима
всех этих! Зачем же теперь -- ты о чем-то Молишь меня?! Это -- Твой Выбор!
     Всем им не нужны  -  ни женщины, ни пленные мальчики. Им  нужен  повод,
чтоб их помучить! А ты -- своими мирными договорами лишил их этого Повода!"
     Когда я вернулся в палатку к  Зое с Мариною, я сел на постель, а  потом
слезы сами собою полились из меня. Я Знал, что сие -- Кара Божия. За все то,
что я сделал.  За  то, что  я привел сюда  всю  плебейскую мразь  из Вечного
Города!
     А две гречанки сидели рядом со мною и -- тоже плакали. Ибо в ту ночь --
все равно нельзя было спать из-за криков...

     Потом  -- пришло Лето  и в месяц Солнца  у Зои прервались ее  Месячные.
Врачи подтвердили, что она -- понесла.
     Мать,  сноха  и сестры  ее  собрались тогда  (скоро  им должно было уже
отплывать)  вокруг   забеременевшей   и   шептали  чреву  ее   что-то  тихо,
по-гречески. Зоя моя улыбалась в ответ и отмахивалась:
     - "Нет. Да - что вы?! У  малыша моего такой прекрасный Отец, неужто  он
не  защитит меня и маленького?! Он -- хороший. Даже среди этих варваров есть
вполне Культурные люди! Неужто человек, столь прекрасно владеющий греческим,
может быть Плох для меня?!
     Нет.  Спасибо. Все и у меня, и у будущего малыша будет теперь Хорошо! Я
Знаю. Я Чувствую".
     Я  стоял с другой стороны  походной палатки и -- подслушивал. Наверное,
это  -- нехорошо. Но -- простительно. Ибо я... Признаюсь  -- как  на духу, я
принялся ревновать Зою к старому, бесплодному мавру.
     У меня гора рухнула с плеч, когда она случайно призналась:
     - "Так --  нехорошо говорить,  но я  -- Счастлива.  Не будь всего  того
Ужаса,  что  выпали  на  долю  сестричек и  матушки,  я  бы  --  никогда  не
повстречала тебя! Я бы жила с моим мужем, не зная  и  -- не догадываясь, что
плотская любовь может быть такой Сладкой!"
     Во "второй месяц  Меркурия" к Зое пришла  тошнота, и врач  просил нас -
воздерживаться от соитий. Тогда она предложила:
     - "Сделай и Марину своей Женщиной! Она еще Девушка, а ты -- Хороший. Ты
-- самый Добрый из всех  вас. Ежели я тебе -- не совсем  безразлична, будь у
ней Первым. Я хочу, чтоб она потеряла  Невинность  с мужчиною, коий  сделает
сие мягко и бережно,  а не была изнасилована -- и в  перед, и в зад, как все
прочие!
     Сделай ее своей Женщиной! Твою Женщину -- эти не Тронут!"
     Я хотел сказать,  я  хотел объяснить, а потом -- осознал, - сие Истина.
Так уж устроена  наша Армия,  что лишь любовница  Господина  -- Священна для
простой солдатни. И я...
     Через пару дней после  этого мы сидели с Мариной  у приоткрытого полога
нашей палатки и смотрели  на звезды. Она рассказывала мне  тысячи  греческих
мифов о той звезде, и об -- этой. А я любил ловить ее на неточностях и сразу
же прерывал:
     -  "Нет,  Леда не могла в тот  день совокупиться  с Юпитером. Спарта --
гористая страна. На всех  ее  озерках  и речушках зимой встает лед. Юпитер в
образе лебедя не  мог подплыть к ней  в самый короткий день года! Но так как
Прекрасная Елена  родилась  среди осени...  Либо отец ее --  не Лебедь, либо
Юпитер   на   стал   обращаться  в  лебедя,  либо   ты  мне  что-то  неверно
рассказываешь! Давай-ка еще раз. Истина -- где-то рядом".
     Марина счастливо  смеялась  при этом и мы  вместе с нею выдумывали, как
все это  могло быть  и почему в древнем мифе такие  неточности. Признаюсь, -
чем ближе мы узнавали друг друга,  тем объяснения сии становились фривольнее
и  вскоре мы уже рассуждали  о подобных  вещах, как опытные  любовники.  Тем
более, что пикантные  темы запретны для верующих, и даже если  все было так,
как мы с Мариной придумывали, ни один Жрец не посмел бы рассказывать в Храме
что-то подобное. Это -- многое объясняло.
     Мне  самому в первое  время  размышления  ее  казались,  мягко  говоря,
богохульством, но... Вскоре я осознал, что дочь великого Астронома, Механика
и Математика  не  может  рассуждать по-иному.  Слишком часто  она в  детстве
слышала вольнодумные  речи,  слишком часто... Я -- сын Юпитера  был потрясен
услыхать,  что Юпитер...  Гигантский каменный шар,  несущийся в  бесконечном
пространстве с огромною скоростью.  Он  -- цвета переливающейся жемчужины и,
по слухам -- вокруг него  есть  крохотные  планетки, - такие же -- как Земля
вокруг Солнца.
     Я чуть не рехнулся от такой ереси, я хотел, чтобы девушка замолчала, но
потом... Меня  самого всегда интересовало -- почему линия горизонта движется
вместе со мной? И где же у Земли - край? Маринины слова о том, что Зоин отец
-- царь  Птолемей якобы смог  доказать, что Земля --  круглая, потрясли  мою
душу, но...
     Где-то  там  --  внутри  меня  давно  звучал  голос,  полагающий  нечто
подобное. И  я  рассказывал девушке о  Реке Океан и о том, что может быть --
если построить гигантский корабль в  сто  раз больше дромона и придумать как
обойтись без  тысяч гребцов и продуктов  для  них  -- можно будет отплыть на
запад, а вернуться с востока. Куда-нибудь в Индию. Какие баснословные барыши
это может все принести!
     Что же касаемо того, что Юпитер -- не Бог, но огромный  каменный шар...
Я сразу стал думать, - где на шаре сием живет мой Небесный Родитель? Сколько
у него жен? Как именно он  с ними Спит? По какому закону он с ними живет,  -
ибо многоженство запрещено и в Риме, и в Карфагене, и -- Греции. А у Юпитера
-- много жен!
     И вот,  как-то  само собой  у нас  вышло,  что  от  разговоров  сиих  я
разгорелся,  стал все настойчивее ласкать  прелестную девушку, а потом пошли
поцелуи. Но стоило мне перейти к еще более интимным вещам, девушка сжалась и
прошептала:
     - "Нет. Прошу тебя... Я не хочу от тебя забеременеть".
     Я изумился. Я сказал ей:
     -  "Что  за чушь!  Ежели  ты  мне  родишь  ребеночка,  вся  твоя  жизнь
обеспечена! Я найду тебе мужа, я подарю тебе дом,  детям  твоим ни в чем  не
будет отказано!"
     Марина заплакала,  а  потом,  пытаясь успокоить себя,  стала закусывать
губы, шепча:
     - "Зачем ты дразнишь меня? Ведь я...  Я  все знаю, я -- понимаю... Люди
твои открыто нам говорят, что всех нас ждут Пытки и ужасная Смерть. Зою одну
пощадят.
     Я видела, как ты  смотрел на птолемеев динарий  и смеялся от  этого. Ты
уже все решил. Ты докажешь, что она -- дочь Птолемея, но  --  не моего отца.
Но - я-то! Я даже внешне похожа на Архимеда!
     Поэтому -- я тоже решила.  Я умру.  Но  я хотела бы... Дочь моего отца,
как я думаю, может кричать от боли, или, скажем, обделаться...  Но я... Я не
стану ни о чем  просить твоих Палачей.  Пусть  делают свое дело. Раз мне все
равно Умирать -- пусть быстрее убьют меня. Но...
     Я могу сие лишь, пока я -- одна. Стоит тебе мне сделать ребеночка и я в
ногах буду валяться у этих чудовищ, чтоб они его пощадили. Я все сделаю... А
они все равно - убьют и меня, и -- его.
     Но я все равно буду Молить и кататься в ногах у сих  нелюдей... Я часто
думала о сием. Я бы хотела тебе Родить.  Но  я боюсь -- даже Зачать от тебя.
Ибо сие навсегда отнимет у меня -- мое Мужество".
     По-моему, у меня чуток распахнулся рот. Я не думал... Я не знал, откуда
у юной  девушки  в  голове  заводятся подобные  мысли. Хотя...  Она  -- дочь
Архимеда. Умом она не обижена. И Мужеством.
     Тогда я встал, поднял мою будущую жену за собой и сказал:
     -  "Здесь  нет  ни  Жрецов,  ни  --  Судей,  кои  могли   б  мои  слова
Засвидетельствовать. Один лишь Небесный Отец мой слышит нас в эту ночь. Пред
ликом его я скажу: "Стань моею  Женой  пред Богом  и  пред  Людьми и  я... Я
придумаю, как спасти и тебя, и  нашего отпрыска! Не будь я -- Клавдий, - сын
Царя всех Богов!
     Все Законы, все Правила  и Обычаи -- против Нас.  Стало быть -- надобно
изменить и Законы, и Правила, и Обычаи! Не сильно, ибо мне -  потомственному
Судье противен любой произвол,  но... Должна сыскаться Лазейка. Иль я сам --
ее Выдумаю! Не будь я -- Клавдий!"
     Моя третья жена стояла рядом со  мной  и,  веря своим ушам, слушала мою
Клятву. И  на лице ее сияла недоверчивая Улыбка. Когда  я  произнес  Клятву,
Марина ответила:
     -  "Великий Юпитер, или --  тот, кого  будущий  муж мой зовет  Небесным
Отцом  и Верит в Тебя. Пред Тобой и Людьми я  обещаю стать Женой Сыну твоему
-- Марку Клавдию и быть ему Верной и Преданной до того  дня,  пока Смерть не
разлучит нас".
     После слов  сиих мы  сразу же  поцеловались, как истинные муж и жена, и
направляясь в палатку, я шутливо подначил Марину:
     - "Женщина  не смеет Клясться Мужскому  Богу.  Это приводит к бешенству
матки! Так думают", - на что жена отвечала:
     -  "Я принесла Клятву огромному камню, несущемуся с чудовищной скорости
на  невероятно далеком расстоянии от Земли. Ты  зовешь его Мужским  Богом, с
тем же самым успехом я зову  его  Богом -- Женщиной! Ты  обращаешься к  нему
Небесный Отец, я с тем же самым успехом назову его -- Божьей Матерью!"
     Меня  весьма  насмешили  подобные утверждения. Все  эти  Астрономы,  да
Механики с Математиками  -- неисправимые Атеисты!  Поэтому-то мы  у них и --
Выигрываем!
     Впрочем,  все  это -- неважно. Зоя, видимо,  слышала  все наши  Клятвы,
потому что лежала  уже на прежнем Маринином узком  Ложе, а  Семейная Постель
была ею приготовлена для  двоих. Уже потом я узнал, что именно Зоя уговорила
Марину сперва распалить меня поцелуями, а потом  -- Обещать Спасти ее Жизнь.
Сама Марина до этого -- в жизни бы не додумалась.
     Соитие с ней оказалось  далеко не  столь Сладостным, как я его  ожидал.
Лишь через  пару месяцев я настолько разбудил в ней скрытую Женщину, что она
теперь  пару  раз  охала,  да  по телу ее пробегали одна-две  судороги.  Это
означало, что она и впрямь получила ее Удовольствие.
     Видно Зоя пошла в  своих Отца с Матерью. А Марина -- в  своих. Одной --
важнее  Богатство, да  Власть --  через то  же  Семейное ложе! Другую больше
Заботит Судьба Детей,  да Беседы о Философии. Девиз Фамилии Юлиев -- "Trahit
suo quelque voluptas".
     Вежливо сие переводится: "Каждый стремится -- своею Страстью". На самом
же деле --  это  уж  совсем  непечатное...  Но  очень точно про  Архимедовых
дочерей.
     Все мы мастера -- в чем-то одном. Я не умею правильно Воевать, а тот же
Сципион...
     Не  скрою,  когда я  узнал про Друза и то, что  шурин мой теперь  с ним
Спит... Я  взбесился.  Я  навел  справки и выяснил, что --  Друз проиграл не
кому-нибудь, но --  одному  из  самых  закадычных друзей Сципиона.  И тот --
просто подарил  моего  брата Командующему. И шурин мой, овладевая Друзом при
многих свидетелях, спьяну орал:
     - "Это я не тебя, но -- твоего старшего братца!  За все те Оскорбления,
что  он  наносит моей любимой Сестре!  Он  похабничает с кем угодно,  спит с
любой  женщиной,  а  я...  Я не могу  переспать с его сестрами, ибо  за годы
службы отвык от Женщин. Но с братом его... Это -- настолько же Сладко, как с
ним самим!"
     Мать моя слышала сии  Слухи и нарочно лишили Друза  имени Клавдия, чтоб
умалить шурину Удовольствие. Я же...
     Я  случайно  повстречал Юлию --  жену  Сципиона,  идущую  на  Священную
Мистерию Великой  Матери.  Слово  за слово,  ласка за лаской, шуринова  жена
потихоньку оттаяла и простила меня за убийство ее младшего брата.  Ей должно
было идти на  Мистерию,  а  она вместо  этого жарко  целовалась со мной пред
Вратами Святилища, в кое запрещен вход любому самцу -- даже мыши!
     А на пороге  Святилища стояли растерянные Жрицы Великой Богини и...  не
знали,  что делать.  Лишь когда я почти разложил  Юлию  пред  входом в Храм,
старшая из них сего уж не выдержала, спустилась к нам и нервно произнесла:
     -  "Не могли  бы  вы пройти в  придел Храма  для Грешниц?!  Вы смущаете
Паству!"
     Я сразу же отпустил Юлию, сказав ей:
     - "Ну,  мы  тут заболтались с тобой... Передай привет мужу.  Я на  днях
уезжаю на Войну -- на Сицилию. Буду вспоминать каждый твой Поцелуй. Говорят,
муж твой  -- спит и видит,  как  вернется домой и Всласть  Наспится с  такою
роскошною Женщиной!"
     Жена ж моего шурина аж застонала от таких слов и  чуть ли не с  яростью
выкрикнула:
     -  "Не напоминай мне о нем! Он нарочно не возвращается, ибо давно  Спит
только с Мальчиками! Не прогоняй меня, Клавдий! Я...
     Я Прошу тебя - пойдем в придел Грешниц. Поболтаем  еще. Ежели я в такой
день пойду не к Великой  Богине, но с тобой -- на край Света,  мужу моему --
корчиться от позора в огнях Адского Пламени! И я -- Хочу этого!"
     Мы  прошли  с ней в придел Грешниц. Все Юлии очень страстны и, говорят,
крики  и  стоны шуриновой жены посреди Службы Великой Матери очень отвлекали
всех прочих женщин. Настраивали их, так сказать -- на земной лад. Жена моя -
Корнелия после  этого со  смущением признавалась, что прочие дамы ей открыто
завидовали.
     Они шептались между молитвами:
     -  "Великая  Мать,  как  долго  стонет  эта  чертова  Юлия...  Сие   --
Святотатство!  Ей  и  Клавдию  гореть   по   смерти  в  Аду!  По-моему,  они
совокупляются уже  больше  часа? Нет, что вы,  -- скорей уже  -- два часа! Я
начинаю  ее понимать,  - то,  чем она сейчас  занимается -- гораздо приятнее
всех наших Таинств!
     Не Богохульствуйте --  это Испытание  для всех  нас.  Бесы вселились  в
этого мужчину и эту женщину. Хорошо бы они вселились в  меня, а не  в нее...
Как вы смеете, - наши мужья на Войне! Они страдают за Родину.
     Я и не спорю, -  просто ей Повезло: в наши дни  - настоящий Мужик! А не
любитель мальчиков... да еще -- столько долго!
     Ну, слава Богам, вроде кончилось. Я сама уже чуть не Согрешила -- да не
в помыслах, а своею рукой... Нет!  Не может быть. Опять начинают!  По-моему,
это  --  Подвиг! Великая  Мать... Прости им!  Прости Им!  Прости мне грешные
помыслы...
     Боже мой, -- посреди Войны и -- такое Счастье для Женщины!"
     Когда Сципион узнал о сием, он чуть не рехнулся от  Ревности. Он рвал и
метал, грозил  всеми Карами "похабной Изменнице",  но... Вскоре  он  получил
письмо от собственной же жены. Юлия  во всем признавалась, писала, что с ним
она ни разу не  испытывала подобного Удовольствия, и за очередную Постель со
мной готова  вечно  гореть  в Аду. От Сципиона же  он  просит только одно --
Развод. Мол, - лучше старик, ребенок, похабник -- но не любитель мальчиков.
     Она написала,  что руки  готова  на  себя  наложить,  ибо не хочет мужа
обманывать, а  после того, что произошло, не может думать ни  о чем -- кроме
Соития. Ей нужен Развод и возможность -- Спать с кем угодно, ради возмещения
всех  тех  лет  "соломенною  вдовой",  пока  муж  ее на  Войне  забавился  с
мальчиками.
     По Римскому Праву Мужчина, не Спящий с Женщиной, не смеет быть в Армии.
Сципион  сразу  же  прикусил  язычок.  Пару  дней  он  ходил  с перекошенной
физиономией, а потом еле выдавил:
     -  "Я недооценил моего зятя -- похабника. Это -- Месть. Это  -- Славная
Месть. Раз я Сплю с его братом и он ничего не может с этим поделать, он Спит
с моею женой и с этим ничего не могу сделать я...
     Я Уважаю его. Он Отомстил мне за брата -- сторицей!"
     После  этого  шурин  написал  мне  письмо,  в  коем  просил  "Успокоить
несчастную Юлию"  и  "отговорить  ее от заявления  в суд".  Ради этого... он
прямо в  письме прощал  нас, ежели "мы немного  забудемся". Ибо "лучше когда
жена забывается с родственником,  чем выносит  Семейный Позор на люди".  И я
года два (пока на Сицилии я стравливал меж собой греков и африканцев) спал с
шуриновой женой и моя собственная  жена нам способствовала. Корнелия решила,
что уж лучше мои постоянные Соития с Юлией, чем Отставка одного из Корнелиев
за "неисправимое мужеложество"!
     Каждый стремится своею Страстью. Я  люблю Женщин, шурин -- Мужчин. Юлия
-- Соития. Корнелия -- Соблюдение внешних Приличий. Зоя --  Деньги и Власть.
Марина -- будущего Ребенка и Рассуждения.
     Каждый силен  в  том,  что он Жаждет. Ну и Слава Юпитеру, что Марина не
Забывает себя подо мною  на Ложе! Зато детки от нее должны вырасти умницами.
Где-то убыло. Где-то прибыло. Судьба.
     Trahit suo quelque voluptas!
     Но  самое главное...  Я  задумался,  -  как  один и  тот же  гигантский
каменный шар может быть и Небесным Отцом, и -- Божьей Матерью? Я не  пытаюсь
оспорить Догмат,  я просто думаю -- что если где-нибудь в  Африке существует
неведомое  дикое  племя,  кое  и  впрямь считает  Юпитера --  Женщиной?  Что
ежели... Что ежели я Докажу, что сей каменный шар и впрямь Женщина?!
     Я  пытаюсь  Обелить Архимеда в  глазах  Римлян. Это, судя по  всему  --
Невозможно.  Но, по  словам  той  же Марины и  моим  Ощущениям,  если  взять
достаточно  огромный дромон  и долго,  очень  долго плыть  куда-то на запад,
приплывешь в  далекую восточную Индию! А  что  -  если...  Что  ежели в Деле
Архимеда не  пытаться выгрести против всех  ветров  и течения на Восток,  но
налечь на весла и со всею возможною скоростью --  устремиться на  Запад?! Мы
же ничего не теряем! А вдруг -- и впрямь на западе Восточная Индия?!

     * * *

     Стоило  мне Осознать  мою Цель,  дальнейшее стало  просто.  За  день до
штурма Ортигии я вызвал бывших рабов, коих спас от Брутуса, сделав их своими
телохранителями. Я сказал им:
     - "Все знают, что я посулил Тридцать талантов тому, кто приведет ко мне
Архимеда?" - люди оживились и закивали. По лицам я увидал, что каждый из них
-- спит и видит сии тридцать сребренников. Для них сие -- Состояние.
     Один раб стоит ровно один талант. Отсюда фраза: "Его Талант больше, чем
у  всех прочих". На тридцать талантов можно купить  тридцать рабов.  Это  --
много.  На  сию сумму  плебей  может прожить всю жизнь  --  ни в чем себе не
отказывая.
     Каждый  год я от  имени  моего  отца приношу  Жертвы Юпитеру где-то  на
полтысячи талантов. Две тысячи талантов -- ежегодная плата за обучение детей
в Гимназии и Храме Весты. Три тысячи  --  по  мелочам, на одежду, пропитание
всех рабов, ремонт городского дома, да загородных вилл. Три тысячи -- Налоги
Республике.  Еще  где-то  пять  --  приемы,  балы,  содержание  паразитов  с
любовницами.
     А что останется, - я,  пользуясь именем моего отца,  ссужаю бедноте под
проценты. Клавдии -- популяры,  - "друзья народа",  поэтому и процент у меня
самый низкий. Общий же наш годовой доход -- около двадцати тысяч этих  самых
талантов. Но мы почти ничего не накапливаем и считаемся - "Бедными". Слишком
много талантов тратим мы на свои Удовольствия!
     Итак,  -  с  годовым  доходом  в  двадцать  тысяч наша  Семья считается
"Бедной", а вот тут стоят предо мной без малого двадцать плебеев и мечтают о
тридцати талантах. И у них - аж слюнки текут... В мире все относительно.
     Я раскрыл  походную  казну и стал  выкладывать  перед  людьми  слиточки
светлого серебра. Затем спросил у солдат:
     - "Вы думали их поделить?"  -- по лицам их я сразу понял, что  делиться
они не рассчитывали. Но  от моих слов они  стали меж собой перешептываться и
тайком  бить  друг друга  по раскрытым ладоням,  соглашаясь на равные  доли.
Теперь, поделив будущую добычу, все бывшие пленники стали -- само внимание.
     Я пересчитал серебро еще раз и указал на него:
     - "Вас -- семнадцать.  Здесь  ровно семнадцать  кучек по три таланта на
каждого. Итого -- пятьдесят один. Это больше, чем мною обещано, но... Цените
мою доброту.
     Теперь... Вот подробная карта крепости.  Это  -- дом  Архимеда.  Завтра
ночью за час перед штурмом вы прибудете вот в это место... Здесь  тайный ход
внутрь крепости. Вас впустят.
     Ваша задача: оцепить дом Архимеда по периметру. Три входа: здесь, здесь
и здесь. Здесь  низкий забор, и вот здесь тоже  можно соскочить  с крыши. Ни
одна живая душа не должна оказаться  внутри ограды без вашего ведома. Вы  --
не  пускаете никого,  кроме Брутуса. Когда он появится,  вы  пропустите  его
внутрь... Сами думайте, как ему все это разобъяснить...
     После этого -- входите внутрь и наблюдаете за всем, что там произойдет.
Я плачу вам за то, чтоб  вы впоследствии под Присягой  повторили то, что там
увидите. Не более,  и  -- не  менее.  Сейчас вы берете  по  три таланта. Это
задаток.
     Через  какое-то время каждого из всех вас вызовут  в Сенат, - повторить
под  присягою ваши же Показания.  За точные и правдивые показания каждый  из
вас, --  повторюсь -- КАЖДЫЙ  получит  по тридцать  талантов. Слово Клавдия.
Уговор?"
     Люди  страшно обрадовались. Они, не веря своему счастью, брали из  моих
рук по три куска  серебра, тайком пробовали  его  на зуб,  торопливо прятали
денежки в свои кошельки и с плебейским усердием подмигивали и шептали мне на
прощание:
     - "Не извольте беспокоиться, барин! Все повторим, -- как на духу! Ни  в
чем не слукавим, не утаим, Ваше Благородие, да хранят Вас Великие Боги!"
     После  Штурма передо  мной лежало  семнадцать протоколов  по  словесным
показаниям свидетелей о том, как - Пал Архимед.
     Этому  подонку Брутусу  было некуда  деться, - за  его спиною стояли те
самые люди, коих он  нарочно вел на  Смерть. Ежели б он пощадил Архимеда  --
после всего того, что говорил и наделал, эти  парни своими руками порвали бы
его на куски! Тут  уж,  - назвался груздем - полезай в кузов. Поэтому  он  и
убил Великого старика...
     А тот -- умер со словами: "Отойди, ты заслоняешь мне Солнце!" Солнце --
вечная  Истина...  (Жрецов сие -- пить  дать, - зацепит!) Солнечный  Свет не
должен  быть замутнен ничьей  Мерзостью. Самых  страшных Преступников казнят
Распятием,  чтоб  они Умирали,  не выдержав столкновения  с Истиной. Вечной,
Единственной и Убивающей.
     Отныне  никто не  Посмеет  назвать Отца  Зои  с Мариной --  Изменником.
Изменников страшит Истина, а Старик, стало быть -- хотел ее Видеть. Он -- не
Изменник. Он -- Враг. Несомненный, жестокий, Безжалостный.
     Враг, получающий Удовольствие от ношения засушенной головы внука своего
врага! Как Приз. Как -- Клятву Мстить нам, - Римской Республике. Любой Авгур
безусловно примет сей Аргумент. Осталось лишь указать Причины сей Ненависти.
     И  я просил Передать  меня  в  руки  Жреческого  Суда.  Суда  Морали  и
Нравственности. Меня и обеих дочерей Архимеда.
     Ежели мои  Аргументы  покажутся недостаточными, Суд Жрецов проявит  нам
Снисхождение.  Мне  дозволят  убить личным Мечом  сиих  Женщин.  А потом  --
покончить с собой, как и положено любому Патрицию, свершившему Святотатство.
Таков Закон Вечного Города.

     * * *

     Когда  нас везли на Суд, женщины мои тихонечко плакали  и...  прощались
друг  с  другом. Зоя  потеряла былую Уверенность  -- она  уже не  знала, что
думать. Гречанкам  странно  было  видеть римского  генерала  в  оковах,  как
простого Преступника. А я  не мог Объяснить им, что пред Божьим Судом -- все
мы Преступники.
     Поэтому   любой   из  нас,   отправляясь  на   Высший   Суд   Морали  и
Нравственности, прибывает  туда в оковах и рубище --  таков  древний Обычай.
Человек должен знать свое место пред Ликом Высших  Божеств и не тревожить их
попусту.  Либо наглец,  покусившийся  на Догмат, убьет себя своей же  рукой,
либо...
     Прежняя Истина станет Ложью, а Авгуры Моральною Проповедью так  изменят
наш Мир, что... Истина -- не Изменится.
     Высший Суд не собирался почти сорок лет, а сие и есть -- Предназначение
Авгуров.  Это простецам, да  плебеям кажется, что занятие Авгуров -- гадание
по чьим-нибудь внутренностям, иль объяснение полетов каких-то там птиц.
     Смысл   Жизни   Авгура   --   одно-единственное   Решение    Морали   и
Нравственности, а оно происходит лишь  на Высшем Суде. Тесть мой был Великим
Авгуром всю Жизнь и когда его смертельно ранили в бою в  самом начале Войны,
старик рыдал, причитая, что Жизнь - прошла Даром. Ибо ни разу ему не удалось
вынести ни единого Решения Морали и Нравственности.
     Неудивительно,  -  Высшего  Суда  может  требовать лишь  один  из  пяти
Верховных Судей Республики. Он требует Суда потому,  что существующие Законы
заставляют Принять его -- Неправедное Решение. Ежели Суд примет точку зрения
сего  Судьи,  Законы  изменятся, чтоб точнее  соответствовать Новым Истинам.
Ежели -- нет, Судья должен покончить с собой. Ибо он Судит Неправедно...
     Теперь вообразите себе, что все Верховные Судьи --  почти  всегда самые
Богатые  и  Родовитые  из  Патрициев  Вечного  Города.  Нужно  очень  Веское
Основание, чтоб  кто-то  из  них решился рискнуть  Собственной Головой  ради
неких абстрактных Моральных  Принципов! И Авгуры посему остаются  без  самой
важной для них Обязанности.
     Нынешний  Великий  Авгур --  Гней  Корнелий Арбитр, по слухам,  не  мог
поверить  своему  Счастью,  что  кто-то  из  нас  Пятерых  требует  от  него
Морального Правосудия!  Младший  брат  моего  тестя поспешил  сделать все по
Законам и Древним Обычаям.
     Я  был помещен  в отдельную камеру в оковах  и рубище,  как Святотатец.
(Требование об изменении текущего Законодательства -- всегда  Святотатство!)
У меня отняли все колющие и режущие предметы, а два постоянных охранника все
время следили, чтоб я -- не удавил себя, или - повесился. В то же время, мне
были  дозволены  любая  еда и  питье,  за  вычетом  содержащих  грибы, или -
Спиритус.
     Кроме того...  Будущему  Обвиняемому запрещены  Соития  с  кем-либо, но
всякий  вечер ко  мне  прибывал  один  из  четырех  моих "секретарей"  и оба
Охранника  демонстративно отворачивались от нас, пока я принимал  "Лекарство
от Импотенции".
     Да -- Грех. Да -- Запрещено Законами и Обычаями. Но попробуйте отказать
в сием сыну Юпитера!  За  подобное Святотатство Небесный Отец его "прищемит"
где-нибудь на Небесах ваш собственный Виртус и кому вы нужны после этого?
     Так что --  мне было совсем отказано лишь в Общении  с Женщинами. Моими
Женщинами -- Зоей с Мариною.

     Я  требовал  Высшего  Правосудия  в деле о Дочерях Архимеда. Поэтому их
поместили в особую клетку на палубе. Женщины не должны  были до Суда попасть
ни  под  чье Влияние, ни -- подвергнуться любому Насилию, - как физическому,
так и  --  психическому. Женщины, чтоб их ненароком не Изнасиловали,  сидели
видимые любому  Охраннику.  Конечно,  преторианцы помнили  меня по работе  в
Полиции, и лишний раз моих Женщин не тронули б, но... Силен Бес,  а особенно
для изголодавшихся мужиков при виде двух юных женщин. Так  что  -- по общему
мнению,  -  для всех  было  лучше,  когда  гречанки даже до ветру  ходили  в
присутствии чуть ли ни десятка разных мужчин.  Не мог видеть их только я, но
зато я их слышал.
     А еще - когда  я шел до ветру, а мужчины на море делают сие через борт,
я мог крикнуть им издали:
     - "Все хорошо. Все идет, как положено. Будет Суд и мы выиграем. Не будь
я Верховный Судья нашей Республики! Не бойтесь, никто ничего вам  дурного не
сделает. Запомните, - "Больно не Умирать, больно -- Обманываться!" Хорошо?"
     Зоя с  Мариною  уже  достаточно хорошо знали латынь, чтоб понять грубый
смысл сей двусмысленности. Марина спросила:
     - "Ты хочешь сказать, что... Пытать нас они не намерены?!"
     Я знал,  что для  нее  важно знать  Правду.  Я все  с  большей тревогою
наблюдал за  синяками,  набухающими у нее вокруг глаз и все чаще зеленеющему
ее личику...  У  младшей  тоже  начались  "родовые тошноты".  Теперь обе они
забеременели и пуще всего боялись Дыбы и Пыток. Я крикнул женам по-гречески:
     -  "Все хорошо! Ежели нам не Поверят, мне  дозволят  Убить вас! Никаких
Палачей, никаких  Следователей... Только я, вы и мой верный меч.  Умирать не
Больно. Больно, когда в ж... ...т!"
     Сторожа наши, знавшие греческий, поразились такой от меня нецензурщине.
Еще  больше  они поразились тому, что Марина счастливо засмеялась и  послала
мне воздушный  поцелуй  через палубу. Зоя, в отличие от нее -- была в Ужасе,
но...
     Я  заметил странную  вещь.  Пока речь  шла  о  житейском,  Зоя во  всем
верховодила и даже опекала свою младшенькую сестру. Но когда речь заходила о
Жизни  и  Смерти,  иль --  Отречении  от  Родителя,  она  сразу  же во  всем
подчинялась младшей, более тихой, но и более жесткой Марине. Так бывает.
     Так произошло и на сей раз. Плыли мы очень  медленно, прячась по разным
бухтам от зимних штормов, так  что путешествие затянулось. Я часто видел жен
моих издали: Зоя обычно  плакала,  а  Марина  показывала  ей на море, зимнее
Солнце  и  чаек,  кружащихся  в  вышине.  Она  все  время смеялась и  что-то
рассказывала. И с каждым разом Зоя становилась, ежели не веселей, то -- хотя
бы спокойнее.
     Однажды я услыхал,  как женщины поют печальную песню по-гречески. В ней
говорилось о том, как  жена ждет мужа с  войны. Кто-то  крикнул им, чтоб они
замолчали,  -  и  так  муторно,  а  тут еще их  тоскливая песня. И тогда вся
трирема услыхала, как Марина весело выругалась и прокричала в ответ:
     -  "А  ты  --  Убей  нас!  Мы  -- сразу же  замолчим. Нас может  завтра
прирежут, так что  ж нам теперь -- не  петь  Песен?!"  -  и  охранники сразу
смолкли,  а  женщины мои  допели  песню.  А  потом еще  одну... И еще... И я
услыхал от преторианского офицера, сидящего за решеткой:
     - "И у грекосов бывают патриции... Они такие же, как и мы.  Лишь Душа у
них -- Женская..."
     Товарищ его заворочался с моей стороны. Один из них все время был рядом
со мной, чтоб  я руки на себя не наложил. Он попробовал  насвистеть какую-то
похабную песенку, но женские голоса его забивали и он только сплюнул:
     - "А ты что думал? Все так и Есть. Раз Душа Женская, стало быть бабы их
-- Сильней мужиков!  А мужики у них  хлипкие. Педерасты!"  - он  сплюнул еще
раз,  достал  флягу  с  фалерном,  глотнул,  протянул  мне. Когда  я хлебнул
обжигающего напитка, охранник внезапно спросил:
     -  "С ними Спать... Это  стоит  того, что ты --  рискуешь своей головой
ради них?"
     Я хлебнул еще раз и, возвращая флягу, сказал:
     - "Стоит. Сто раз стоит. Но я ведь... Не просто  Сплю. Я еще,  порой, и
-- Беседую!"
     И в который раз в жизни я услыхал:
     - "Как же Счастлив ты,  Клавдий! С  такими бабами Спать...  А у  меня -
такая зараза..."
     - "А ты попробуй с ней хоть раз Побеседовать. Может быть -- она заразой
тебе только кажется..."
     Охранника  поразили  мои слова  и он  крепко задумался.  Потихоньку  мы
приговорили вдвоем его флягу, а он все еще думал, - то ли над моими словами,
то ли вспоминал о жене (а она у него и впрямь -- зараза редкостная, - уж как
я люблю Женщин, с такой стервой я ни разу не хотел Переспать!), то ли -- еще
что.
     Вообще-то -- не стоит  пить драгоценный фалерн с арестантами,  но мы --
по  старой  памяти.  В бытность  мою Начальником  Тайной  Полиции мне  часто
доводилось  просить охрану  Сената  --  преторианскую  Гвардию  помочь нам в
облавах, иль -- задержаниях.
     В ночь, когда меня тяжко ранили, именно этот парень был  среди тех, кто
нес меня на плащах в Храм Весты. Помню, как сквозь какую-то пелену я слыхал,
что  преторианец бегает по спящему  Храму,  куда-то колотится  и  обещает...
"перепихнуть"  всех  Весталок  по   очереди,  ежели  "Командира  немедля  не
вылечат"!
     Потом,  когда  старшая Жрица-Весталка уже колдовала над  моей  раной, я
услыхал, как она строго сказала ему:
     -  "Послушайте,  -  здесь Храм,  а не  Ваша Казарма! Немедля прекратите
ругаться и  Сквернословить. Это муж  моей милой Племянницы  и  я  не  меньше
вашего  Люблю  этого  Распутника,   как  Человека!  Поэтому  выпейте  нашего
Храмового Вина. Это вас успокоит...  И  выйдите, пожалуйста, прочь,  вы меня
отвлекаете!
     Стойте!  Вы  еще  не  ушли?  Славно. Рана --  грязная.  Позовите-ка еще
кого-нибудь из своих головорезов покрепче. Будете держать его здесь и здесь.
Он  только с  виду  толстенький,  а на деле  племянницу может  день на руках
проносить...
     Мне нужно будет  сейчас  вырезать ему вот все это грязное мясо с раны и
перепилить  вот  это  сломанное  ребро.  Потом все прижечь  каленым железом.
Обычно мы сперва упаиваем пациентов  Спиритусом, но этот  потерял  уже много
крови...  Он  -- сильный и  станет  брыкаться. Держите  крепче его.  Крепче!
Крепче!!!"
     Последнее,  что  я  слышал,  как  преторианец  крепко  выматерился  и я
провалился в бездонную пустоту.
     Когда я очнулся, у меня не только весь бок был в ожогах и швах, но и --
на  лбу откуда-то  взялась  шишка  с  два моих  кулака!  Весталки  беззлобно
поругивались, меняя повязки на  трещащей  от боли моей голове, приговаривая,
что  у  нас  в Тайной  Полиции такие  головорезы, что им  проще  Убить,  чем
кого-нибудь  вылечить! Больше я  так  с этим  офицером  уже и не встретился.
Товарищи его признавались, что друг  их стесняется -- якобы чересчур лихо он
меня в ту ночь приложил. А жена его все равно -- зараза и стерва...
     Когда  фляга кончилась, преторианец потряс ее  пару раз над своим ртом,
убедился, что оттуда больше --  ни капли  и позвал  одного из товарищей. Тот
подменил его, а гвардейский офицер  ушел на верхнюю палубу. Вскоре голос его
присоединился к голосам моих жен. Он не знал слов песен эллинов, и гречанки,
смеясь,  учили  его своей  речи.  А  потом  они Спели  вместе.  И  я  совсем
Успокоился. Я знал, что мы -- Выиграем.

     * * *

     Наш  приезд  в Рим стал целым  Событием. Уже в Остии  начались Народные
Празденства и люди,  бежавшие за повозкой, в коей везли меня -- Обвиняемого,
просили Благословить их вместе с  Женами, чтоб у них Родились славные детки.
Хорошенькие девицы -- и  патрицианки, и плебейки запрыгивали ко мне, просили
моего поцелуя и, ежели они  были  на мой взгляд хорошенькими, я  дозволял им
коснуться моего Виртуса. А совсем уж Красавицам -- даже и Поцеловать Его.
     Это -- очень Древний Обычай. Со дня Основания Вечного Города Высший Суд
-- величайший  Праздник и Таинство для  всех  нас.  Увы,  последний  раз  он
случился  более сорока  лет назад  из-за  того, что  никто не пожелал  стать
Обвиняемым. Но люди помнят о нем.
     Каждый Новый  год  начинается  с  Великой Мистерии, изображающей  Битву
Единорога  и  Льва.  Ежели  победит Лев, он  Убьет своего  Противника.  Если
Единорог... Это  -- Существо не от Мира сего и поэтому он всегда Милует, ибо
он -- Милосерд.
     Играют  Мистерию уличные актеры,  но  даже и по сей день  иные  женщины
отдаются после спектакля дешевенькому актеришке, ибо... Все мы хотим,  чтобы
Дети наши  стали  хоть  немного  лучше  и чище  нас  -  грешных. Это идет из
Традиции Высших Судов после коих,  ежели Обвиняемого не Приговорят к Смерти,
он смеет Спать с любой женщиной, -- хоть -- Весталкой!
     Единорог -- Чист и даже для Весталки в Соитии с ним -- нет  Греха! А уж
прочие... Мы по сей  день Верим, что большое  Счастье взять в  Жены Женщину,
потерявшую  Девство на Ложе  только что Победившего на Высшем Суде. При этом
она считается для всех -- Невинною Девушкой, ибо  Белый, как  снег, Единорог
ничем не мог Запачкать ее.
     Мы  Верим в  сие,  но  прошло более  сорока лет  с  того  дня, как  мой
двоюродный дед был Обвиняемым на подобном Суде. Он Проиграл.
     Он бросился на меч после этого. Ни мой отец, ни мой дядя так и не нашли
в  себе сил, чтоб Испытать  себя на подобном Суде.  И люди  их Презирали  за
этакое.
     Мы -- потомки Царей. Нума Помпилий, Сервий Туллий,  Тарквиний Гордый...
Вас не удивляет, что все эти Туллии, да Гостилии не имеют в своих именах  --
ничего общего? Это потому, что  все  они --  Клавдии, но  не сыновья  своему
предшественнику.
     Всякий Клавдий в те далекие времена Обязан был Спать с Женщинами. Любой
Клавдий, не могущий этого, предавался немедленной Казни. Ибо считалось,  что
он Утратил Милость Юпитера.
     Когда таким образом Убивали Царя, родственники его выбирали Обвиняемого
на Высший  Суд. И он  выходил  против Льва -- Корнелия,  -  Государственного
Палача, Жреца,  Обвинителя.  Многих  из  нас  Убили  Корнелии.  Тогда  Семья
Клавдиев выставляла нового  Обвиняемого, а  Корнелии --  Обвинителя.  Льва и
Единорога. Единорога и Льва...
     Те, кто пережили Битву Льва и  Единорога стали  Царями. Нума  Помпилий,
Сервий Туллий, Сервий Гостилий...
     Любой из тогдашних Царей мог Спать с любой римской Женщиной. Отголоском
тех самых  пор  и  служит наш  Высший Суд и  Обычай, что Выживший Обвиняемый
смеет Спать -- пусть даже с Весталками! Это -- очень Древний Обычай.
     Полтораста лет назад мой  прапрадед явился на Высший Суд,  требуя, чтоб
ему дали Переспать  с моей прапрабабкою, кою Корнелии  без Согласия  Девушки
отдали в Жрицы Весты. Он выиграл  и моя прапрабабка стала моей прапрабабкою.
Так что мои слова про Жриц Весты --  не  для  красного Словца.  Мое бытие --
тому подтверждение. Не выиграй мой прапрадед...
     Правда,  -  в  моем Случае я  бы  не  смог  Спать с любой  Женщиной.  Я
настаивал  на  моем  Праве Спать  с моею Женою  Корнелией  и  двумя дочерьми
Архимеда, -- такими же -  Законными Женами. Ради этого я и решился сыграть в
кошки-мышки со Смертью. И Рим Славил меня!

     Высший Суд Римской Республики заслуживает  того, чтоб  о нем рассказать
поподробнее.   Посреди    Сената   было   воздвигнуто   этакое   возвышение,
представляющее из себя две подковы. Правая сторона (что повыше)  состояла из
семи Авгурских  кресел с  изображением  шести Божеств,  имеющих  собственные
планеты, а так же -- Солнца, кое -- не Божество. Первых Авгуров было семь --
по  числу детей  Ромула,  но  впоследствии  от этого  отошли,  ибо  к первым
римлянам все прибавлялись новые Фамилии и племена.
     В  годы Царей  Высший Суд  был  Судом Семи Холмов, на коих стоит Вечный
Город. Так как каждому Холму покровительствует та, иль -- иная Планета, семь
Авгуров Представляли тогда  Семь  Фамилий,  а верней -- семь  Племен, давших
начало Вечному Городу.
     Однако впоследствии выяснилось, что некоторые из  Фамилий не смеют быть
Авгурами. К примеру, мы -- Клавдии  никогда не Почитали ни Истин, ни Таинств
и всегда  слыли отъявленными Святотатцами. Юлиям зачастую отказывали в праве
Авгура за их Аморальное Поведение. И -- так далее.
     В  итоге, - Семь Авгуров ныне  --  представители  лишь  Злых Планет,  а
именно -- Солнца,  Марса  и  Сатурна,  ибо  от  Авгуров требуется Внутренняя
Жестокость и Беспощадность к любой Скверне -- Прошлой и Нынешней. Боги редко
когда Добры к нам, грешникам и такое положение Справедливо.
     Напротив  Правой -- Авгурской  стороны стояла  половина  кресел пониже.
Пять кресел слева принадлежали Верховным Судьям -- Суду  Земному, порочному,
грешному... Люди слабы,  корыстны и похотливы.  Поэтому  и Судить их надо по
Законам Земным -- милостивым. Этим и занимаются Верховные Судьи.
     Наши пять кресел тоже украшены изображением  пяти  Божеств,  за вычетом
переменчивой Богини  Луны. Суд не  может подчиняться чему-либо  мимолетному,
иль --  поверхностному, поэтому Луне  не  место среди нас. Тем  более  -- не
место  здесь слепому, кровожадному Солнцу. Суть любого из нас -- Грехи наши,
а Грешникам неохота,  чтоб они вышли на  Свет... Но все это -- формальность.
Ибо испокон веку на  Верховном Суде председательствуют только Клавдии.  Люди
Верят, что дети Бога Добра, Удачи и Радости судят мягче, чем прочие.
     С нашей же  стороны сидят и  "порочные" Юлии. Венера -- столь же Добра,
как и Юпитер, поэтому  Юлии с Клавдиями всегда сидят только лишь на левой --
грешной стороне.
     Потомки же  Фабиев и Эмилиев могут оказаться и по ту, и --  эту сторону
от незримой черты, разделяющей Высший  Суд на стороны  Добра и  Зла. Греха и
Закона. Ибо таковы Луна и Меркурий.

     Таким  образом  --  Высший  Суд представляет  собой  двенадцать  Кресел
стоящих посреди Сената на  Капитолийском холме. На каждом кресле изображение
шести планет и вечного Солнца.  Вместе они составляют все  Двенадцать знаков
Зодиака, иль -- месяцев.
     Место Великого  Авгура -- на границе черты Добра и Зла на самом высоком
Кресле с Алыми Изображениями  Солнца  и Льва.  Кровожаждущего и беспощадного
Царя  всех  Зверей.   Это  --  место  Корнелия.  Великого   Авгура.  Палача.
Обвинителя.
     Место главного из Верховных Судей всегда  пусто. Сие -- место  Клавдия.
Наше  вечно Пустое Кресло  со знаками Первого Месяца  Юпитера всегда покрыто
белым траурным саваном.
     Сие -- Символ Смерти и Нравственной  Чистоты  Святотатца,  ибо -- ежели
Высший Суд не  сочтет его Требованья Основательными, он Убивает себя. Мы  --
римляне верим, что наши  Законы -- самые лучшие. Ежели кто-то из нас требует
их Изменить, стало быть он не  может более Жить -- как все. Следовательно, -
ежели Законы так и  не Изменятся,  ему и Жить -- незачем.  Никто не  Посмеет
Принудить его к Самоубийству. Просто...
     Quod  licet  Jovi, non licet bovi. Что Позволено Юпитеру, не  позволено
быку. Высший Суд не счел имярек  -- Сыном  Юпитера. Либо тот  должен Умереть
после  этого, либо смириться  с таким Отношением.  Восемь раз за всю Историю
Рима Высший Суд отказал Клавдию. (Один раз -- заочно.) Семь  раз после этого
не принуждаемый никем Верховный Судья сложил с себя Полномочия и бросился на
собственный  меч. (Восьмой раз он уже  был Мертв до этого.) Quod licet Jovi,
non licet bovi.
     В общем-то, сие -- не Обычай. Просто так - получается.
     Кресло   мое   Увенчано   символом   --  Единорога,   -  животного   не
существующего.  Сие значит, что я не признаю над собой Власти Царя Зверей  и
готов  биться с  ним, и ежели я не Прав -- Умереть. Лев же,  как Зверь -- не
Знает Греха  и потому не  Умрет,  даже если Победа будет за  Единорогом. Ибо
Единорог -- Милосерд.
     Поэтому наш Высший Суд называют еще "Битвой Льва  и Единорога" и каждый
Новый  Год  в  Первый  месяц  Марса показывают простолюдинам  ту,  иль  иную
Мистерию, упрощающую для понимания черни подробности того, иль иного Суда.
     Зрители  -- непосредственные участники  всего  этого.  Криками, а  то и
подарками они подбадривают актеров. Обычно на них делаются огромные Ставки и
зрителям  дозволительно  подкормить тяжущихся своими дарами, ибо, бегая один
за другим,  актеры настолько порой  выбиваются из своих  сил, что  на них --
лица нет.
     Большинство Мистерий кончаются тем, что актер, изображающий Льва, якобы
утомляется  и садится передохнуть. Плебеи расходятся разочарованными, считая
что  эта  Мистерия  --  не  Удалась.  Восемь  из существующих  ныне Мистерий
завершаются  тем, что Лев настигает противника и на восторженную толпу летят
якобы настоящая  кровь  и  внутренности  павшего  Единорога.  Толпа  страшно
радуется, ибо она собирается именно -- ради этого.
     Большинство зрителей всегда поддерживает именно Льва. Те же,  кто по их
собственному  признанию чаще  "болеет"  за Единорога,  редко  когда приходят
туда. Они знают, что  в  случае проигрыша,  их  Любимец  падет.  А  в случае
выигрыша... Единорог -- не от мира сего.
     В  последние  годы  все чаще  вместо  Актеров  роли  Единорога  и  Льва
исполняют пленные рабы -- гладиаторы. Иноземцы думают,  что в конце подобных
сражений  толпа решает: Жить поверженному, или же  --  Умереть на  основаньи
того, как он бился.
     Это не так:  с самого  начала известно, кто из гладиаторов - Лев, а кто
-- Единорог. И сторонники Льва всегда в конце поединка опустят большой палец
вниз,  если  их  боец  победил.  Сторонники  же  Единорога  всегда  поднимут
раскрытую ладонь кверху, ибо в раскрытой ладони не бывает оружия...
     Как болельщики делятся на две партии?  Это -- Выбор каждого конкретного
римлянина. Либо он приходит на Арену  с Красными цветами бессмертного  Льва,
либо в Белых цветах умирающего Единорога. Третьего -- не дано.
     Вернее  -- не так. Ежели Двенадцать Кресел разделить натрое, выяснится,
что над третьим  Креслом, стоящим на вершине  равностороннего  Треугольника,
образованного Львом и Единорогом,  изображена -- то ли Баранья голова, то ли
- Головка Мужского Члена. Символ Римского Виртуса. Символ Золотого Руна.
     Знаете почему Кресла стоят именно так? Это для того, чтоб - и у Льва, и
-  Единорога было равное  число  шагов, чтоб дойти  до Золотого Руна. Равные
Шансы. Ведь сие -- Высший Суд. Суд Божий!
     Место Золотого  Руна  -- Первое место в  Нашем  Сенате. Это  -- Царское
Место. Сегодня  Авгур, сидящий на  нем (обычно -- кто-нибудь  из  Горациев),
называется Авгуром -- Местоблюстителем.
     Но  как   бы   ни  кончился  Высший  Суд,  никто  теперь   не   сместит
Местоблюстителя.  Ибо однажды мой предок, Победив  на Суде, вместо того чтоб
шагнуть к Золотому Руну, указывая на пол, вскричал:
     - "Вот Черта,  пролегающая через всех  нас. Я пришел на  сей  Суд  ради
того,  чтоб получить мою Женщину! Но  она никогда  не  Отдастся мне, ежели я
перешагну в Душе --  через самое  себя!  На  вашу - Кровавую сторону!  Пошли
вы..." -- и вместо того, чтоб Подчиниться Обычаю, Клавдий  вышел через левую
-- Белую Дверь. Тот Суд считается днем Установления Республики.
     С той поры  все Клавдии (о чем бы  ни было  Голосование) выходят только
через левую -- Белую  Дверь. Дверь Милосердия.  А все  Корнелии всегда через
Правую -- Красную. Царскую Дверь.
     Так в Риме  и возникли две политических партии, а Голосования состоят в
том,  что  специальные  Счетчики  подсчитывают  число  Сенаторов,  вышедших:
Направо, или -- Налево.
     Куда Выходить?  Это -- Выбор каждого  из Сенаторов.  Либо он приходит в
Сенат в  тоге  с  Кровавым  "царским" подбоем Корнелиев, либо Белоснежной --
Клавдиев. Либо он -- Оптимат, либо же -- Популяр.
     Мы  --  Клавдии знамениты  тем, что,  будучи  "древними Царями" Вечного
Города,  не  смеем  даже шагнуть  к Золотому  Руну, ежели для  сего  надобно
пересечь "незримую Линию".
     Вообразите, - Царский Венец. Золотое Руно. И некая незримая Линия, коей
-- не существует в действительности! Quod licet Jovi, non licet bovi...
     Недаром средь наших пяти "грешных"  кресел оба Первых  месяца Юпитера и
Сатурна -- "Ног, без коих можно и обойтись". Все же остальные  Первые Месяцы
-- справа.  На  стороне  -- Рационального и естественного. Неестественно  --
долгие  годы ждать мертвого мужа  с Войны.  Неестественно  стоять среди боя,
когда на тебя прет слон...
     Рим  стоит  до  тех пор, пока  свершается Высший  Суд и пока  Единорог,
могущий Умереть,  осмеливается выйти  на бой с Царем Животного Царства.  Так
сказано в Сивиллиной Книге -- Своде  Сокровенных  Законов и Таинств  Вечного
Города.

     Я,  как   Обвиняемый  и  Святотатец,  сидел  в  самом   центре   круга,
образованного  нашими  креслами. На мне  были Оковы  и Рубище --  знак  моих
Мучений Физических, Душевных и Нравственных. Я был чист душевно, нравственно
и физически -- я не знал  женщины больше месяца (мои плебеи секретари --  не
Женщины),  якобы не пил Вина (мои  приятели из преторианцев готовы Божиться,
что в их флягах -- один сплошной Сок), не стриг волос и не брился, но каждый
день  полностью  омывался в ледяной талой воде (ледяную  талую воду для меня
всегда  чуть-чуть грели  -- хотя  бы до  температуры  моего  тела). Таков --
Древний Обычай. (Но, как видите, его можно чуть обойти.)
     Кроме Судей и  Авгуров в  зал Капитолия  были допущены  все Сенаторы --
бывшие и нынешние в роли Зрителей.

     Суд  начался  с  того,  что  Великий  Авгур  -  Гней   Корнелий  Арбитр
предупредил всех, что Решения  Суда  не  имеют ни  Юридической, ни  Правовой
Силы, но --  лишь  извещают всех о  Внутренних Убеждениях  его, как Великого
Авгура. Любой  --  смеет оспорить личное мнение  Великого Авгура  и Умереть,
ежели что -- не так.
     Ежели Святотатец Докажет свою Правоту --  Великий Авгур постарается так
изменить Догмат в  своих  Проповедях,  чтоб  Верующие  стали  жить  немножко
по-новому. Не более того, и --  не менее. Святотатцу же дозволено будет, как
Мирскому  Судье, самостоятельно  Изменить существующие Законы так, чтобы они
не противоречили Проповеди великого Авгура.
     Сие  -- стандартное вступление к Суду.  Но  вот  пошли и отличия. После
того, как стих шум среди зрителей, Арбитр, согласно  Обычаю, объявил всем --
кто таков нынешний Святотатец.
     Толпа ахнула,  услыхав про мой баснословный по ее мненью доход. Еще раз
она ахнула, когда Великий  Авгур подтвердил тайный до сего  мига Слух, что я
--  действующий  Начальник Тайной Полиции и до  последнего дня Войны  вправе
Арестовать, Пытать  и  даже  Казнить любого из  Римлян,  не  предъявляя  ему
никаких Обвинений.
     После  Осознанья  того,  кто  именно  решился  стать  Святотатцем,  или
"Единорогом"  -- у них на глазах, зрители уже без  особого потрясенья узнали
про то, что я Командую Легионом Карателей, или то -- сколько у меня Выиграно
Дел в бытность Следователем.
     Новое Оживление началось в  тот момент, когда дядя моей  жены  принялся
перечислять  всех  моих Любовниц, содержанок и паразитов.  Я сам  не знал, -
насколько хорошо Осведомлено о сием Жречество! (Впрочем, - неудивительно. На
их стороне -- Тайна Исповеди.)
     Арбитр перечислил все Случаи того, когда Судил я Неправедно  и Объяснил
всем, что  Платой мне за сие была Постель с Женщиной. Шум  усилился. Зрители
шептались, указывая на меня: кто брезгливо, кто -- с Восхищением, а кто и --
с плохо скрываемой Завистью.
     На  сием  Арбитр  перешел  к  Существу  Дела.  Я  подал  Иск,   в  коем
Утверждалось, что "Изменник Архимед Свершил Деяние в Состоянии Божественного
Исступления,  внушенного  ему  Богородицей -  Законной  Женою  Юпитера.  Сие
божественное  Исступление  --  Знак  крайнего  Гнева  Юноны  на  все  Обиды,
причиненные ей Римской Республикой.
     Во Искупление сиих Бед, я Прошу Высший Суд Позволить мне принять "alter
ego" под видом Убийцы сына Юноны -- Архимеда,  - Марка Юнния Брута,  бывшего
моего  паразита,  ибо сей  паразит  принял  от  меня  на  Хранение  тридцать
сребренников, но сразу же их истратил и не смог Вернуть Долг.
     По причине того, что Брутус Убил Уважаемого мной Человека, я не могу  с
ним  Переспать, ибо Переспать с Мужчиною  -- значит, - Простить  его. В сием
случае,  я, согласно  Древним Обычаям,  смею Убить сего  паразита, приняв на
себя Имя его.
     Так как  я ни разу не отдавал себя никакому  Мужчине, Дети моего "alter
ego" должны считаться Провинциалами, то  есть - Патрициями без Избирательных
Прав.
     Архимед -- грек.  Потомство его, будучи потомством Юноны,  должно иметь
Право Патрициев,  но из-за греческого Происхожденья  Архимеда не  имеет Прав
Избирать, или -- быть Избранным.
     Таким образом, - потомство мое, как Марка Юнния Брутуса, имеет точно те
же  Права, как Потомство Архимеда, ежели тот  будет признан Потомком Юноны и
римским Патрицием.
     Отсюда возможен  Законный  Брак меж мною  -- Марком  Юннием Брутусом, -
Убийцей Архимеда и  Законными Дочерьми  его Зоей  и  Мариною,  коих я Беру в
Жены, как Девственниц и Обещаю Содержать в полном соответствии с  их Правами
дочек Патриция.
     Детям от  них я Выделяю Наследство -- в Полном  Соответствии с  Римским
Правом:  мои  Законные  дети   от  первой  жены  Корнелии  получат  Половину
Наследства, Законные  дети Зои -- Треть,  и Законные дети Марины  -- Шестую.
Меж собой они опять-таки разделят Наследуемое в отношении -- Половина, Треть
и Шестая.
     Я Обязан Взять в Жены обеих Дочерей  Архимеда потому, что обе Девицы --
Основательницы  Римских Фамилий  и  в соответствии с Религиозными Таинствами
должны полностью  Соответствовать  Эссенциальным  Качествам  своей  Небесной
Родительницы. Главное же Свойство Юноны - то, что она Законная Жена Юпитера.
     Я  единственный Потомок  Юпитера, достигший  Брачного Возраста, поэтому
только  мне  и  могут  Отдаться   сии  Девицы,  не  нарушив   Свойств  своей
Прародительницы. Ибо Дочери Юноны не смеют Спать -- не с Сыном Юпитера! Ведь
Юнона -- Богиня Супружеской Верности!
     Увы,  -  Юнону  надо  срочно  чем-то  задобрить,  ибо  Деяния  Архимеда
указывают на  ее  крайний Гнев. Задобрить же Богиню Брака можно лишь -- взяв
ее Дочерей Законными Женами потомка Мужа ее -- Бога Юпитера. А такой человек
-- один я.
     Как Любящему Мужу, Отцу Семьи мне претит Нужда моего  Троеженства, но я
готов  сослужить Службу нашей Республике  и нести  Обязательства пред  тремя
Женами Одновременно". Подпись.
     Сказать, что  мое Заявление вызвало  фурор  на Высшем Суде, - значит --
ничего  не  сказать!  Кто-то ржал,  катаясь от неудержимого  хохота.  Кто-то
крутил пальцами у виска, намекая на то, что  писать  подобное можно  лишь  с
перепою,  иль -- разжижения  мозга. Другие многозначительно  перемигивались,
потирая пальцы при  этом, -  они  намекали, что подобное Святотатство должно
быть поддержано огромною Взяткой, дабы иметь хоть крошечный шанс на Успех.
     Третьи же злорадно посмеивались, им  хотелось быстрей Увидать Свершение
Правосудия: не  каждый день таких богачей, как я, принуждают к самоубийству.
Кой-кому давно жаждалось  узреть  нечто подобное.  Не  случайно  большинство
зрителей  всегда в Красном, - куда  интересней  Видеть чье-то  Убийство, чем
чье-нибудь Милосердие!
     Единственными, кто не выразил ничего, были семь Авгуров и четыре Судьи.
И ваш покорный слуга -- разумеется.
     Это для  Простецов мое Заявление  показалось пьяною,  иль --  Пикантною
выходкой. Но все Высшие Суды начинаются с Заявления Грешника Клавдия. Они не
могут не  сочиться  Первородным Грехом -- Сутью  Клавдиев. Любой Высший  Суд
начинается  с  вроде  бы Грешного  Желания -- Денег, Удовольствия, Соития  с
Женщиной. Таков Обычай.
     Суд  и призван  вскрыть подноготную  сего  Заявления, выяснить  --  что
побудило  меня, Святотатца,  требовать  столь  безумных (на  первый  взгляд)
действий  и  Выяснить  -- чего  же я добиваюсь.  Ежели  и впрямь  --  Денег,
Удовольствия, или, скажем -- Соития с женщиной, я должен поскорей Умереть. А
вот ежели мое Требование вызвано тем, что по иному я Жить не могу...
     Простецам  неведомы  сии  тонкости. Их  отрезвили  лишь  Удары  молотка
Великого Авгура и покойный голос его:
     -  "Прошу  прекратить  Шум. Виновные  будут  Удалены.  Не  вижу  ничего
Смешного в сием. Мало того...
     Обвиняемый не  Просил Суд и не указал одну вещь. Малый  Штрих. Ежели бы
им и впрямь владела лишь Похоть...
     Архимед в свое время  отказался от  одной из сиих  Дочерей, назвав Жену
Шлюхой. Девица Зоя  появилась на свет  в дни  проживания  Семьи  Архимеда  в
Александрии Египетской.
     Египетский Царь был Любовником Жены Архимеда и есть много Свидетельств,
кои безусловно  подтверждают сей факт. Довожу до вашего  сведения, что любой
римский Суд  объявил  бы Жену Архимеда  -- мать  сиих девушек  Шлюхою, подай
Архимед на Развод.
     Мало того,  -  Девица  Зоя необычайно похожа лицом и  обликом  на  Царя
Птолемея  и  нисколько  -  на самого Архимеда.  Чета  Архимедов  со светлыми
волосами,   девица  Зоя  --   с  темными.  Законы  Природы  дозволяют   двум
темноволосым родителям прижить светловолосую дочь, но никогда -- наоборот!
     Архимед  -- Изменник и все Семя его должно быть Уничтожено. Птолемей --
наш Союзник и Увенчан Республикой Лавровым  Венком за  многочисленные Победы
над Карфагеном. Довольно Обвиняемому  было бы заикнуться о том,  что  девица
Зоя  -- незаконная  Дочь  царя  Птолемея,  лично  она  была  бы сразу же  --
безусловно Оправдана.
     Я  нарочно  перечислил вам случаи,  когда  Обвиняемый  Спал  с Женами и
Дочерьми прочих  Изменников.  Всякий раз  он создавал  для  них паразитов из
настоящих патрициев и его дети считались Патрициями. С девицей Зоей ничто не
мешало ему свершить то же самое! Тогда они  стали бы сразу Патрициями, но не
Провинциалами, как того просит сей Святотатец... Задумайтесь о сием.
     Задумайтесь и о его утверждении,  что Девицы сии  --  дети Юноны. Стало
быть мать их -- Безусловно Верна Архимеду.
     Сие  -- самая страшная и грязная Ложь, кою я когда-либо слышал! Я знаю,
что  из всех детей Архимеда его жена  прижила от мужа -- лишь  самую младшую
девочку! Обвинение Докажет сие.
     Обвиняемый  не мог не  сознавать этого. Но он  стоит на своем -- дочери
Архимеда дети Юноны. Богини Телесной  Чистоты и Супружеской Верности. Это их
Свойства с Качествами. Зоя -- не дочь Птолемея. Она -- дочь Архимеда. Вольно
ему...
     А теперь замолчите все и  я  хочу слышать Моральную причину  того,  что
необычайно  Умный и Уважаемый мной Человек пытается выдать столь очевидную и
грязную Ложь за Чистую Истину.
     Я тебя  слушаю, Святотатец!  Хотя  -- нет.  Сперва  мы  послушаем моего
Секретаря. Мои факты".
     В  круг  вошел  секретарь дяди Корнелии. Он монотонным  унылым  голосом
поведал зрителям  о том, как Архимед родился  в  доме  придворного  механика
Фидия.  Единственным доходом  его  отца  было жалованье. Архимед  необычайно
быстро  прославился,  но  не  слишком-то  интересовался   женщинами.  Уже  в
молодости он был... слишком близок  с  местным аристократом по имени Гиерон.
Тот и женил своего любовника на своей, уже беременной от Гиерона, любовнице.
Секретарь привел доказательства.
     В Сиракузах, бывших  союзниками Карфагена, созрел Заговор, в ходе коего
город перешел на римскую сторону, а Гиерон стал Царем. По причине  жестокого
обнищания Сиракуз, Гиерон уже не  мог тратить денег на опыты Архимеда и  они
жестоко  поссорились.  К  этому  времени  в  Египте  на престол  взошел Царь
Птолемей, страстно увлекавшийся Астрономией.  Он пригласил Архимеда к  себе,
зная  о работах Ученого, а также о  необычайной Красоте  и  доступности жены
Мудреца. Секретарь опять долго зачитывал Доказательства.
     На протяжении всего времени жизни в Александрии жена Архимеда переспала
чуть ли не со всем двором Птолемея и на эти деньги  содержала Семью Архимеда
в изгнании. Сам  же Архимед все заработанное  сразу  же  тратил на  книги  и
механизмы. Его нисколько не  интересовало -- чем занимается и промышляет его
жена.  Он  и  без  этого понимал, что Гиерон  принудил его жениться на столь
прелестной красавице -- не просто так. Еще ворох фактов...
     Секретарь читал и читал, а  я чувствовал, как под горою всей этой грязи
рушится моя крохотная Надежда выдать Зою с Мариной за дочерей Богини Брака и
Чистоты. Какой там -- Брак?!  Какая там -- Чистота?! Я сам не знал и десятой
доли того, что сейчас вываливалось на головы слушателей.
     Разумеется,   -  десятилетняя  девочка  не  могла  Осознать  того,  что
творилось  у нее на глазах! Она рассказывала о своей Чистой матушке, коей из
Нужды пришлось  отдаться  Прекрасному,  как олимпийскому  Богу  --  Царю,  и
Мудрейшему из Отцов, коему недосуг было ухаживать за его прелестной женой...
     А я теперь понимал, -- почему так резок был египетский Царь  с одним из
сыновей своего Придворного Мудреца. Я бы на его месте поступал точно так же!
     И я знал, -- почему так Насиловали старших дочерей Архимеда и почему --
не решались Обидеть Дочь Царя и Дочь Мудреца. Так всегда получается, - одних
можно иметь: и в перед, и -- в зад, и в рот, и еще -- куда вздумается. А вот
других -- не выходит!  Даже мразь чует -- эти девушки, - не такие же,  как и
--  те. Этих  нельзя -- куда вздумается.  Этих  --  можно  лишь с  поклонами
отвести  к  собственному  Командующему.  Лишь  Командиру  Дозволено  Спать с
подобными Женщинами! Quod licet Jovi, non licet bovi!
     Знаете  почему?  Потому  что  -- в  итоге  подобные Женщины  все  равно
окажутся на  Ложе Начальников.  И  крепко держа  Консула за  мужской уд, они
кой-кому -- все припомнят. И мразь сие -- чувствует.
     Чем дольше я думал о сием, тем для меня ясней было -- в тот день, когда
я Выбирал себе  Женщину, я  попался на ловкую удочку. Думаю, что Дочь Царя и
без меня уж догадывалась, что мужа ее нет в живых.  Или -- скоро не будет. К
тому же -- она не Любила его.
     Но Мужчине по Сердцу Верные Женщины. Раз она так Верна Законному  Мужу,
она  будет  Верна и  новому  Господину!  Интересно,  почему  это  раньше  не
приходило  мне  в  голову? Поэтому она  так Просила меня за  своего  мужа --
африканскую "девочку"!
     Хорошенько припоминая тот день, я думаю, что  она  нарочно предлагала с
собой - черти что, внимательно следя за моею реакцией. Я не возбудился у нее
на глазах ни при упоминании о  неестественных видах Соитий, ни  тем, что  ее
можно Мучить. Она  увидала лишь  мою Жалость  и в Душе уже впилась в меня --
точно клещ.
     Мне кажется, что если  бы  она в  ту минуту увидала  что-то опасное для
себя,  нашелся  бы  способ вызвать мое  отвращение.  Пустить  с  шумом газы,
скосить глаз, иль брызнуть при разговоре слюной изо рта. Думаю, что меня сие
-- сразу же б охладило.
     А  дальше... Дальше она Просила  меня за  Мать. Она не  могла придумать
лучшего Способа поднять в моих глазах свою Цену! Царская  Дочь не  могла  не
Знать  о  Чувстве  Вины своей  матушки перед  Архимедом и  его  единственной
Дочерью. В реальности, - Зоя сразу же решила Выбрать  Марину --  ибо та была
Девственницей, а сие плюс в общении с новым Хозяином! Но красивей получилось
именно так, как оно вышло. М-да...
     Ежели мы спасем наши головы,  я приближу  к себе греческую красавицу не
только за то, что с ней Сладко Спать. Не секрет, что греки пронырливей нас в
вопросах политики, иль -- дворцовых интриг. Дочь египетского  Царя -- грека,
столь долго носившего Корону  на иноземной  для Египтян голове,  должна была
Унаследовать от Отца  --  много  чего интересного.  И забавного для меня  --
Вождя политической Партии. А то -- что-то я ее шибко забросил. Что ж...
     Если мы  Выживем, дети  мои от  нее сами вырастут  в видных  Политиков.
Пусть -- не на Виду, но в Тени, но... Мать их не сможет этого не Осознавать!
Если  мы Выживем, я чую резкое Усиление моей Партии!  Да и Марина... Я вдруг
чуть не ахнул.
     Я вспомнил рассказ Марины о том, как Зоя думала -- уходить ей из Дворца
Гиерона в Изгнание,  или  --  нет. Не будь  младшая Сестра  так  настойчива,
старшая могла сдуру лечь чуть ли не с самим Гиероном и тогда... Прочие греки
отрезали б от нее -- кто грудь, а кто -- ляжку!
     Да,  разумеется!  Младшая  --  незаметна и не  так  шустра  в обыденных
ситуациях.  Во-первых, за  ней меньше  Ухаживали, а во-вторых, она -- просто
маленькая! Не исключено, что это - та  же самая Зоя, только лишь -- помоложе
и не такая красивая.
     Но раз она Некрасива, у нее быстрее работает Голова. Лучше  Память.  По
отдельным обрывкам слов, фраз она  могла  Осознать,  что зреет Заговор. И из
Дворца надобно - убираться подалее.
     Иначе  я  не  могу  Объяснить  ее  Поведение.  Папаша  ее  --  чокнутый
Математик. Наверняка  -- подобные взрывы бывали и ранее. Наверняка, - он уже
Блажил  подобное и про детей от  Гиерона, и  прочих  любовников! Я просто не
знал о сием.
     Почему  именно в этот раз надо было  вскочить,  вспылить, разругаться с
Родителем  и бежать  из  Дворца, сломя Голову? А потому  что  девушка  умеет
слушать  и  сопоставлять,  -  что  именно делали африканцы, занимая подобные
города. Не  случайно  ведь  она первым делом схватилась за  матушку! Та была
любовницей  Гиерона, не  уйди  они  из  Дворца в  этот  день,  боюсь, что  и
Марининой матери африканцы б отрезали пару грудей...
     Зачем брать с собой Зою? А  затем, что сама Марина на мужской взгляд --
не  очень! И ежели  уж придется Ложиться под  черного  Господина, пусть  сие
первым испробует ее  более взрослая  и развитая сестра! Марина  обмолвилась,
как они с Зоей беседовали -- кому из них придется Лечь к Гиерону, ежели мать
уже слишком старая. Такие разговоры  странны  для совсем уж невинной Девицы!
Просто я -- дурак, не придал сему в первый миг -- никакого Внимания!
     Я воображаю, как девчонки дурили несчастного мавра, нарочно подчеркивая
в себе  юный возраст  и -- женские  Качества!  Раз уж он -- все равно  Любит
мальчиков, нет Смысла ему Соответствовать!
     Не  знаю  кто  именно  растет  у  меня  с  моею  Корнелией,  но шустрым
гречаночкам  выгодней, чтоб  и  Законные Дети  мои  быстрее стали Верховными
Судьями! Похоже,  что я  во всем  --  как говорят  в Риме,  - "Закопал  свои
Денежки именно под тем Деревом!"
     Я -- Прав, пытаясь Спасти обеих. Одна Зоя-наложница -- почти что Ничто.
Две Законных  Жены  Верховного  Судьи,  даже  если дети  у  них  всего  лишь
Провинциалы -- Грозная  Силища.  Именно потому, что дети их -- Провинциалы и
ничего не могут без своих Сводных Братьев!
     Почему-то я  думаю, что  мои жены быстро  найдут  --  о  чем  меж собой
побеседовать. Корнелия --  почти Святая. Хитрости в ней -- ни  на грош. Но и
она сразу же Догадается, что именно ей нужно от двух греческих интриганок --
в обмен на Защиту детей всех троих, - ее Святым Именем!
     Ежели всех моих сыновей будут подталкивать вверх шустрые гречанки, а от
невзгод Спасет Святость Корнелиев...
     Подумать только, -- Сыновья мои -- Судьи... Верховные Судьи. Как быстро
Время летит! Осталось лишь Выиграть.
     А монотонный голос зудел и зудел, и хотелось закричать от  всего этого.
Да чума  на всех вас!  С  этим  разобрались.  Хватит.  Метать  дерьмо  - моя
Очередь.

     Вдруг голос стих и  Арбитр  предложил Защите изложить ее Доводы. С моей
стороны поднялся один из моих Следователей, сказав:
     -  "Вспомните  Миф!  Рим  --  Мужчина,  Греция  --  Женщина.  Смысл  их
существования -- Соитие и образование Пары. Семьи. Брака.
     Цель сего Брака -- рожденье новых  Мужчин и Женщин. Но у  нас почему-то
считается,  что  Венера --  Небесная  Мать  Греции.  Из  этого  --  нынешнее
отношение ко всем греческим странам и городам.
     Мненье  сие основано только  на том, что средь нас живут потомки Венеры
-- Юлии. Но их Прародитель -- сын Венеры Эней  не грек, но --  троянец! Троя
же -- в Малой Азии.
     Мы говорим, - Виртус имеет Природу Марса. Греция -- Венера, - распутная
и склонная к Похоти.  Наш Виртус  должен быть  погружен в Венерино Лоно! Там
его  Место!  И  наши  войска без устали Спят с гречанками  --  пленными, иль
дочками  наших  Союзников!  Марс  жесток  и  ежели  Венера  противится,  ему
дозволено Взять ее Силой!
     Но  это  --  Ложная Истина! Венера  и  Марс  -- лишь  Любовники!  Везде
сказано, что они Совокупляются при любом случае. Но Нигде не говорится,  что
они -- Муж и Жена! У  Бога Войны  вообще нет  Жены! Он рожает детей, Насилуя
Пленниц!  И родятся  от  него лишь Фобос  и Деймос!  Мы,  стало быть, желаем
Породить Страх и Ужас?! Мы преуспели в сием...
     Продолжайте слушаться  Марса и весь мир  будет нами "испробован"! Кроме
Карфагена, все прочие страны -- Женские. В каждую из них можно поместить наш
победительный Виртус и Излить свое Семя. И ни одна из сих  стран после этого
не Согласится стать нашей  Женой, ибо любой  Брак --  по Взаимному  Согласию
двух Сторон, любая из Сторон имеет Право в любой момент Развестись и Дети от
Брачующихся -- Общие, равно как и Собственность!
     Где и  когда мы считали  владения  Рима Собственностью той же Массилии,
или же  --  Сиракуз?!  И это вы называете --  Брак?! Это -- Насилие! Наглое,
Похабное  и  Безжалостное к  той,  кою  вы  зовете  Предназначенною для  Нас
Женщиной!
     Беда  в том, что Греция --  Венера для вас.  Всегда готовая к Соитиям и
Греху! А она -- не Венера!"
     Сенаторы  зашумели.  Жрецы  стали  о чем-то шушукаться.  Во взглядах их
уловил я растерянность. Венера с Марсом и впрямь -- не Муж и Жена. И у Марса
лишь  два  сына:  Страх  и  Ужас.  Зачатые  им после  зверских  насилий  над
пленницами...  Неужто  Риму  суждено  породить  Страх и  Ужас?!  Прежний Миф
рушился на глазах.
     Как бы  ни  Верили все Жрецы в  свои Истины, все  они  -- люди хорошие.
Учить паству, что Республика обречена Порождать в окружающих Страх и Ужас...
Я видел смятение  в  лицах  куриальных  Жрецов и -- будто  закаменевшие лица
Авгуров.  Я  Осознал --  эти ждали чего-то подобного. Ладно,  стало быть  не
прошло. Но пусть хоть зрители нам похлопают...
     Пока же... Кто-то из куриальных жрецов выкрикнул:
     -   "Основной  Догмат   говорит,  что  любое   Великое  Божество  имеет
собственную Планету!  Все Римские Фамилии имеют в  своем Основании Богов  --
Мужчин. Не-Римские -- Женщин!
     Планет  всего -- семь. Из них лишь  Венера с  Луной  --  Женские.  Луна
Покровительствует не-римской Италии,  Венера -- Греции. Хорошо, пусть Венера
-- Владычица  Малой Азии,  Сирии,  или  --  Парфии, ежели  ты мне сейчас  же
укажешь  Женскую  Планету,  коя Правит по-твоему  -  Грецией! Выбирай-ка  из
двух!" -- слова его потонули в всеобщем хохоте.
     Хохот сей не  решал Проблемы,  кою мы предложили Суду,  но снял нервное
напряжение. Появилась возможность  Осмеять наши Доводы.  А Идея Осмеянная --
наполовину  Мертва.  Это  потом   кому-то  по   ночам  будет  видеться  Рим,
порождающий  Страх и Ужас. Сейчас же  самым важным  казалось -- заткнуть нам
скорей рот. Проблема осмеянная -- будто бы не Проблема...
     Разумеется,  лица  Авгуров,  в  отличие от лиц  простецов,  даже  и  не
озарились улыбками.  Для  них важнее -- Непротиворечивость того, во что  они
Верят. А во что они Верят?! Сие -- Таинство Авгуров...
     Я поднял  руку и  мой Следователь торопливо вложил в нее подготовленные
нами бумаги. Я поднял их  над  моей головой (мои оковы жалобно  звякнули)  и
провозгласил:
     - "Я  указываю  сейчас  на  Юпитер. Вот Планета  Женского  Божества  --
Покровительницы Родины защищаемых мною Женщин!"
     Глаза Авгуров уставились кверху, как будто бы  над  нами был не потолок
Капитолия, но -- бездонное Вечное Небо.  Простецы ж -- покатились по скамьям
от хохота. Они били себя, как плебеи по ляжкам, и ржали:
     - "Юпитер стало  быть -- Женщина!  Муж тысяч  Жен,  Отец Младших  Богов
стало  быть --  Женщина! Как же он по-твоему Спал с Данаей, Ледой и прочими,
не  говоря уж о Ганимеде! Ты Издеваешься, Клавдий! Сын Юпитера! Сын  Бога --
Женщины!!"
     Это  безумное и  бездумное  веселье долго бы  еще продолжалось, если бы
Великий Авгур --  Гней Корнелий Арбитр  не  ударил бы по столу молотком и не
крикнул:
     - "Молчать всем! Ежели  вы не  умеете  слушать, дайте выслушать  нам --
Святым Авгурам!  Клавдий ни слова не произнес о том, что Юпитер --  Женщина.
Он сказал лишь, что планета Юпитер -- Обиталище Женского Божества! Это -- не
одно и то же!
     Если  вы будете  продолжать  идиотский  свой  Смех,  я прикажу Очистить
Сенат! Вы не  Осознаете того, что  сей Святотатец  сейчас Рушит  сами  Устои
Республики! И ежели он просто нагадит, не оставив ничего Святого для нас,  я
Убью его своей же Рукой. Я -- Великий Авгур и Верховный Палач всего Рима.
     Продолжай Святотатец... Я тебя  внимательно Слушаю... Очень внимательно
Слушаю..." -  голос его под конец превратился  в зловещий Свист, как шипение
какого-то Змея.  И я осознал, что Идея о том, что мы -- порождаем лишь Страх
и Ужас, больно  задела славного старика. Ежели  я ему не протяну сейчас хотя
бы соломинку -- маньяк голыми руками порвет и меня, и Зою с Мариною.  Порвет
и зарежется, ибо ему Жить  - незачем. Дядя моей жены -- хороший мужик, и ему
неохота отвечать за рождение Страха и Ужаса...
     Я осторожно откашлялся и отвечал:
     - "В  моих  вещах  есть прибор... Зрительная труба из нескольких  линз.
Ежели посмотреть  в  него  на  Юпитер,  будет видно,  что это  каменный  шар
жемчужного  цвета.   Огромный  каменный   шар,   вечно  летящий  в   эфирном
пространстве с чудовищной скоростью.
     Это -- не Бог. Это всего лишь -- каменный шар. И все  остальные Планеты
--  каменные  шары. Это  --  не  Боги.  Это  --  Жилища Богов",  -  в Сенате
воцарилась  столь страшная, жуткая  мертвая тишина,  что  казалось --  чихни
кто-нибудь  и  весь  Капитолийский  холм  провалится  в  Тартары!  Лица всех
сенаторов, даже  тех - кто смеялись давеча, обратились в  бескровные маски и
мне казалось,  что я стою  пред стаей  ненавидящих, разгневанных хищников. Я
еле слышно продолжил:
     - "Вы приглядывались к Луне? Все  Планеты,  за вычетом Солнца  -- точно
такие же. Это огромные каменные шары  -- Божья Собственность. Планета Юпитер
-- не Бог, но Собственность Бога Юпитера. А раз у Юпитера есть Жена,  это  и
ее --  Семейная Собственность. Стало быть, -- Планета Юпитер -- Коммунальная
Семейная  Собственность Царя  всех Богов  --  Юпитера  и Божьей  Матери, или
Богородицы  --  Юноны, богини  Плотской  и  Нравственной Чистоты  и Святости
Брака. Юнона -- Небесная Мать греков.
     Юпитер -- Главный Бог римлян. Не Республики. Просто -- римлян. Юнона --
Божья Матерь всех  греков. Не Греции.  Просто греков. Они  -- законные Муж и
Жена.  Все прочие  Боги  с  Богинями  их Дочки и Сыновья.  Юпитер,  конечно,
Блудник, но он всегда  опасается и  Уважает собственную Жену. Не потому  что
Боится, но не хочет, чтоб она забрала Детей и Ушла от него.
     Юнона  --  законная Жена  Юпитера.  Греция  может стать Законной  Женой
Вечному Городу. Если Брак наш будет  Заключен по Закону и  взаимным для всех
Обязательствам. В том числе и -- нашим Обязательствам перед Грецией.
     Наш Бог --  Муж и Глава сей Семьи. На основании  этого  греки  и Греция
должны безусловно нас слушаться. Но Собственность наша должна стать Семейною
Коммунальною  Собственностью.  Иными  словами  --  дети римских патрициев  и
гречанок  должны безусловно  стать  римскими  гражданами! И матери их должны
быть защищены Римским Правом от любого произвола, иль Насилия римлян.
     Любая  гречанка,  попавшая  на Ложе римлянина,  Обязана  быть  защищена
Семейным  Правом  Римской Республики.  Пусть  она даже -  рабыня,  пусть  --
последняя из наложниц, муж ее не смеет свершить  над  ней  ничего, что он не
смеет свершить над свободнорожденною римскою женщиной! И  любое  Насилие над
гречанками  -- особенно союзных нам  Государств, должно быть  расценено, как
Насилие над римскою Женщиной.
     Лишь тогда от нас не Родятся ни Фобос,  ни Деймос... Но  лишь - Венера,
Веста, да плебейская Либера!
     Вам  решать...  Нам  всем решать,  -  как  мы относимся к  Греции.  Как
безжалостный  Марс  -  Крушащий,  Мучающий,  Насилующий? Или  -- благородный
Юпитер, - всегда Хмельной, Добродушный, Удачливый, любящий  Женщин и любимый
ими -- за все?! В том числе -- даже Пороки Юпитера!"
     В  Сенате долго стояла гнетущая  тишина. Потом раздались  первые робкие
аплодисменты. Когда аплодисменты обратились в Овацию, я даже  не  выдержал и
раскланялся.  А  раскланявшись,  поднял  глаза  и  обомлел. На лицах Авгуров
застыли тонкие, плотоядные усмешки -- улыбочки. Великий Авгур застыл в своем
кресле -- насмешливый, улыбающийся... И в глазах его была Смерть.
     Он опять ударил молотком по столу:
     -  "Я принужден удалить всех,  кто не  умеет присутствовать  при Высшем
Суде! Всем, кроме Авгуров и Судей, покинуть Сенат!" -- раздались возмущенные
голоса. На сие Авгур поднялся  во весь свой рост (а все Корнелии -- истинные
гиганты!) уставил на меня обвинительный перст и вытолкнул из себя:
     - "Прекрасная сказочка! Я сам буду  повторять  ее простецам, когда меня
спросят -- как вести себя на Войне! Я бы безусловно согласился с ней, но..!
     Сегодня мы Судим не просто Идею. Конкретного человека. А сей Человек --
необычайно Умен. Игрой своего Ума он только что поведал нам Дивную Сказочку.
Новый Миф, коим я сам буду одурманивать кому-нибудь головы! Но сие -- Миф!
     Истина ж состоит в том, что пред нами  Клавдий -- сын Бога  Юпитера. Из
его слов  выходит,  что  он  Сожительствует с  двумя  гречанками  --  детьми
Негодяя, Изменника и Убийцы по имени Архимед. Гречанки  сии  --  дети Шлюхи!
Архимед несомненно  -- Гений,  но ничто не  указывает нам на  то, что  он --
потомок Юноны! Богиня Брака и Чистоты никогда не отрежет  голову двухлетнему
малышу!
     Со слов же Клавдия вышло, что дочери Архимеда -- дети Юноны  и Клавдий,
как потомок Юпитера, безусловно смеет Спать с ними, как с собственною Женой.
И Дети его от сего Сожительства  должны получить  статус  римских Патрициев.
Вот что я Слышал.
     Вы слышали не новую Истину, но -- Игру  Ума, основанную на простой, как
мир, Похоти!
     Нам сказали, -- Юпитер -- каменный шар. Я Верю сему. Нам сказали -- сие
Коммунальная Собственность. Почему бы и нет?!
     С  одним  --  "Но"!  Любая  Коммунальная  Собственность  должна  кем-то
Использоваться. Из работ Аристотеля  и Сократа мы знаем,  что Боги  не могут
перемещаться с бесконечною скоростью. Они могут обращаться в Небесного Орла,
или -- Лебедя и быстро летать, но -- не быстрей этого.
     Я не хуже сего Вольнодумца  читал труды Птолемея и  Фидия. И доложу вам
занятную  вещь...  Я  согласен с  Обвиняемым, Птолемеем и Фидием в  том, что
Планеты -- не Боги, но гигантские каменные шары. Что из этого?
     Ежели  мы  возьмем планету  Юпитер,  умолим  Бога  обратиться  Орлом  и
Отправим  его  на сию --  "Семейную Собственность", как  вы думаете -- когда
Орел туда прилетит?
     Через  тысячу лет! Ежели полетит  он без отдыха, еды, и самой крохотной
остановки!  Отсюда  следует,  что  --  или  же  Бог  посещает   сию  далекую
Собственность и до нас ему нет вообще никаких дел, или же -- он владеет ею в
той же степени, что и -- я!
     Я скажу: "Луна - моя Частная Собственность"! Хлопайте же, я только  что
стал самым  крупным земельным Собственником нашей Республики! Почему ж вы не
хлопаете?! Потому что я сказал - чушь.
     Точно такую же чушь произнес только что Обвиняемый, и вы -- разразились
бездумными, дурацкими аплодисментами! Книжки надо читать,  уважаемые, прежде
чем приходить на наш Суд!
     Это -- о той Аргументации,  что  была  только что приведена Святотатцем
Высшему Суду Римской Республики...
     Теперь -- по Существу...
     Я, ваш Авгур, сейчас скажу то,  что покажется Вам Святотатством, но  на
самом-то деле и есть -- Сокровенная Истина!
     Юпитер,  Венера,  Сатурн, Марс -- не Существуют! Нет их! И они -- есть.
Они  есть внутри  нашего  Виртуса (Авгур указал  перстом на  свою голову), и
нашего Нооса (вторую руку он положил на свою  грудь -- там, где Сердце)! Вот
где истинные Вместилища всех  Богов! Это и  есть их -- Семейная Коммунальная
Собственность.
     А каменный шар, что летит сейчас неизвестно куда над нашими головами...
Я не  знаю -- кто  и что там.  Само Знание  о  планете Юпитер  -- несомненно
Полезно и Важно для нашей Республики. Но ни к Виртусу, ни Ноосу сие не имеет
--  ни  малейшего Отношения!  Ибо речь о - гигантском каменном шаре, летящем
Боги знают откуда и -- неизвестно куда и не имеющем ни ко мне, ни  любому из
вас -- никакого касательства!
     А  теперь Очистите зал. И  Забудьте  обо  всем, что  я  вам  только что
Наговорил. Сие -- Сокровенная Истина. Не для плебса..."
     Люди,  потрясенные  всем этим, стали, как оглушенные, медленно вставать
со своих мест и ползти к выходу. Потом кто-то спросил:
     - "Почему  Вы  нас выгоняете? Ведь все уже решено!  Клавдий  --  Лжец и
Преступник. Он должен быть Осужден к Смерти! Или..."
     Арбитр мрачно кивнул с высоты своего гигантского роста:
     - "В отличие от всех вас, -  Клавдий  -- сын Юпитера.  Потомок Древнего
Рода. Он обязан Знать  Сокровенную Истину. Он должен был Осознать,  что я ее
на миг приоткрою, дабы разбить его Доводы.
     Вечность назад  Республику постигла тягчайшая Напасть из тех, кои смели
выдумать Боги. Землетрясение. Произошло сие среди бела дня, когда в одном из
самых больших и значительных Храмов шло Таинство Посвященья Детей...
     Посреди Храма  возвышалась  Святыня,  коя  рухнув, погребла  под  собой
десятки маленьких  человечков...  Она Рухнула,  но -- не разбилась. И спасти
детей, задыхающихся под ее многотонною тяжестью не было ни малейшего шанса.
     Тогда прадед Обвиняемого бросился на Святыню и закричал:
     - "Это лишь груда обычного Камня! Нет Бога в этом Святилище! Кто из вас
когда-нибудь видел здесь  Божество?  Помогите же мне, ибо  Бога здесь Нет, а
под камнем сиим -- Наши Дети!"
     И люди послушались. Они своими собственными руками разрушили и Святыню,
и Храм, хоть его можно было восстановить. А потом... Прадеда сего Святотатца
судил мой прадед. Разрушенье Святынь -- Чудовищный Грех. Немыслимый...
     Но  Авгуры  Судят  не  Преступления и  не Грехи.  Их  Долг  -  Создание
Непротиворечивой  картины  Мира в головах нашей  Паствы.  И против Святынь в
сиих  головах - невинные  дети, умирающие  в  страшных муках под  чудовищной
тяжестью...
     Поэтому мой прадед Изрек Новую Истину -- Боги и впрямь не в  камне и не
в воздвигнутых Храмах. Они -- в нас. Мы -- Храмы! Разрушение любого из нас в
сто крат больший Грех, чем сокрушенье любой из самых Древних Святынь!
     Но не прошло и двух дней, как прадед Обвиняемого сам просил нас Сделать
наше  решение --  Сокровенною Истиной. Простецам и тем более плебсу не нужно
Знать  о сием. Любой, кто Объявит  плебеям что-то подобное,  будет Обвинен в
Разглашении римских Таинств и Осужден к Казни Мучительной...
     Вы меня хорошо слышали? Может вы Хотите узнать, что есть Случаи,  когда
можно  Убить  свою   Мать,  иль   необходимо  Казнить  Собственного   Отца?!
Оставайтесь, - послушайте!
     Но ежели вы хотя бы подумаете о сием вне стен Капитолия и сие отразится
на вашем лице и сие увидит раб, да плебей... Пеняйте тогда на себя!"
     Люди  сразу  же  заторопились.  Многие  если  не   знали,  то  хотя  бы
догадывались, - что  прозвучит после этого. Вражда Клавдиев и  Корнелиев  --
старая Песня. Столь старая, что...
     В Сущности, - это  вся История Вечного Города. Разумеется, мы с Великим
Авгуром знаем все  Сокровенные  Истины и  многие из них  не  стоит знать  не
только что плебсу, но и -- многим Патрициям!
     Мы  же - знаем их потому, что Истины Рождены в Вечной  Битве Клавдиев и
Корнелиев. Рема и Ромула -- Прародителей двух  Древнейших Семей, - Авгуров и
Царей Вечного Города.
     Ромул  --  вот  Первый Лев, а  Рем  --  Первый  Единорог  самой  Первой
Священной Мистерии. Первой из восьми, кончившейся чьей-то Гибелью.
     История Рима -- Борьба Греха  со  Смертью. Клавдии -- Первородный Грех.
Корнелии -- Смерть за сие.  Клавдии Обречены Умирать и  вновь  возрождаться.
Корнелии не Умирают. Ибо Солнце -- не Бог. Солнце -- Истина.  Лишь Смерть --
Вечная Истина. Все остальное -- может быть поставлено под Сомнение!

     Когда в Зале остались только  лишь семеро Авгуров, да пятеро (считая со
мной) Высших Судей,  Великий  Авгур знаком предложил продолжать Заседание. Я
же тихо сказал:
     - "Мне нечего Добавить по сему Делу -- ни Жрецам, ни Судьям!"
     Одиннадцать  человек  изумленно уставились  на  меня.  Я  же  еще  тише
добавил:
     - "Я  не смею  больше ничего Добавлять, ибо... Мысль  Изреченная -- уже
Ложь. Высший Суд -- для Установления Истины. Все что может быть мною сказано
-- будет Оспорено дядей моей Жены, ибо он уже подсознательно меня Осудил.
     Вору, да Шлюхе --  сто лет Оправдываться. Я  Люблю Женщин и любое Слово
мое сразу же  будет им истолковано именно в сием Смысле.  Я  не Обвиняю его,
ибо Осознаю, что я -- Грешен!
     Поэтому  я  --  не  могу   Говорить.  Зато   у  меня   есть  Свидетель.
Свидетельница.  Вы  называли  мои  Показания Игрою  Ума?  Я  хочу,  чтоб  вы
выслушали  девушку,  не  имеющую   Образования.  Вы  говорите,  что  я  знаю
Сокровенные Истины? Вот -- гречанка,  плохо  говорящая по-латыни. Она вообще
не сознает наших Истин. Вы Обвиняете меня в Похоти? Вот Женщина, кою даже я,
Клавдий,  не слишком-то  интересую по-Плотски, ибо ей  Соития нужны лишь для
Зачатия Новой Жизни! Я прошу вызвать сюда младшую дочь Архимеда!"
     Один из Судей вышел из  Священного Зала  и вернулся  с Мариною. Девушка
дрожала от Ужаса!
     На  Авгурах  были  их Древние  Амулеты,  и  когда  ты  видишь  грозных,
неулыбчивых старцев,  носящих на себе -- кто бусы из медвежьих зубов, кто --
ожерелье из  ушей лис, а  кто  и --  высушенную, почерневшую,  отсеченную по
суставу, детскую кисть, -- есть от чего прийти в Ужас!
     На  Судьях же были мантии: у кого с Розой  и Змеем, оплетшим  Священный
Кубок, у кого -- возбужденного  Виртуса с виноградными гроздями и  Лозами, у
кого -- ржавым Мечом и Чертополохом...
     Марине не повезло. Обычно -- все Ужасы скрашены тем, что во главе Судей
восседаю я и мой Узор -- листья Клевера,  приносящие  нам  Удачу, да золотые
Денарии настраивают на иной лад, но...
     Сейчас я стоял в оковах и рубище. Стоял  и чувствовал, как Марине стоит
огромного труда -- не  Закричать. Наши предки были мрачноватого Нрава и  еще
более мрачных Обычаев. Сегодня об этом мало кто помнит, но из Песни -- слова
не выкинешь.
     Великий  Авгур подошел к девушке и взял ее руку в свою огромную лапищу.
Взял и пророкотал ей на ухо:
     - "Я  не  знаю, что ты нам хочешь  рассказывать... Но я прошу об одном.
Забудь все, что тебе мог внушить сей человек. Я почувствую, если ты Лжешь! И
наказание за  Ложь -- Мучительно. Я сам  тебя буду Пытать. Я умею  Пытать. Я
умею делать так Больно,  что тебе и... не вообразить. Я --  Священный  Палач
нашей  Республики. Поверь  мне,  - подобный  Пост  можно  заслужить  лишь...
успехами в Практике.
     Говори только Истину. Только  то, что ты Думаешь. То, что происходило с
тобой. Никаких Выдумок, или -- Предположений. Одни Истины... Только Истины.
     Я бы хотел,  чтоб ты знала -- чем все это закончится. Человек, коего ты
зовешь своим Мужем -- Лжец, Похабник и Святотатец. Он пытается Доказать нам,
что Отец  твой  имел  Право нам Изменить, Убивать детей с  Женщинами  и даже
отрезать голову живому..."
     - "Неправда! Он не делал ничего этого! Это  -- Ложь! Папа вообще ничего
не  Знал!  Он -- Хороший! Он -- не знал ничего!" - крик девушки шел прямо от
Сердца.  Она  вцепилась  в  Великого  Авгура и шептала, повторяя трясущимися
губами, - "Не Верьте! Папа... Он ни в чем не Виновен! Он Умер уже, но нельзя
так Пачкать Имя его! Пощадите хотя бы мою Память о нем! Не было всего этого!
Ничего не было!!"
     Великий Гней Корнелий Арбитр улыбнулся ей и, кивнув, отвечал:
     - "Конечно же -- не было. Человек столь увлеченный Наукой и Космосом не
мог быть Чудовищем. У него на сие обычно нет времени!
     Но  мы как раз и собрались тут, чтоб установить Вечную Истину. Расскажи
нам -- как было. В подробностях. Без утайки".
     Марина боязливо глянула на меня и я подтвердил:
     -  "Расскажи  им.  Все,  как  ты  мне рассказывала. С того дня, как  ты
застала свою мать с Птолемеем. До того дня, как  я Поклялся,  что Спасу тебя
от Казни и Пыток!"
     И  жена  моя стала  рассказывать. Я  сразу  сел,  ибо  не мог,  не смел
выдержать  все это, стоя возле нее  на ногах. Сидели и прочие и лишь  Арбитр
медленно  и мерно ходил вокруг  Женщины,  жадно  впитывая любое  слово ее  и
закрыв при этом глаза, будто бы у него болел зуб.
     Два раза  Марина запнулась. Первый раз, когда  дошло  до того, как мавр
принуждал ее брать член в рот, и второй, когда сестра убедила ее -- Отдаться
мне ради Спасения от Казни и Пыток.
     Оба раза я тихо шептал младшей женушке:
     - "Не  скрывай ничего.  Здесь  все люди --  Взрослые.  Краснеть  --  не
приучены. Говори, все -- как есть".
     Когда сия  ужасная История завершилась, Великий  Авгур, наконец, сел на
своей Алое кресло с Изображением Льва и Солнца. И я знал -- все кончено. Лев
Устал. Он утомился. Мистерия Кончена...
     Арбитр  же  долго  молчал  и  опять была  тишина.  Затем Великий  Авгур
попытался что-то сказать и  вместо голоса из него  вырвался то ли -- Рык, то
ли -- сдавленное Рыдание. И вместо  голоса и Решения я увидал  следы слез на
щеках Государственного Палача. Пару раз он пытался  что-то сказать, но голос
изменял самому главному из наших Священников. Наконец, он выдавил из себя:
     - "Я Принял Решение. Но боюсь, что  оно окажется непонятным, ежели я не
объясню -- откуда оно взялось.
     Нет, не отпускайте  девушку. Она тоже  Должна сие Знать и Слышать.  Она
поймет сие Правильно...

     Жила-была Волчица. Просто -- волчица. Мы не знаем, откуда она  взялась,
кто был ее Волк, куда он пропал и куда делись ее собственные щенки. Мы -- не
знаем  всего этого. Но в  тот  самый день это  была только  что  ощенившаяся
волчица, утратившая щенков. Молоко распирало ее  и  она страшно Мучилась  от
сего Молока.
     Вдруг  -  наткнулась  она  в  лесу на  двух ничтожных  младенчиков. Они
плакали и  хотели поесть. У волчицы не было ни малейшего Разума, ни Жалости,
ни Сострадания, но, как всякая самка, она догадывалась -- что нужно детям. И
что нужно -- ей.
     Она  поместила Груди  свои  во рты  маленьких и  получила  то  же самое
Плотское Удовольствие, что получают кормящие  Женщины, кормя своих  малышей,
иль  мужчины,  одержимые  Похотью,  погружающие член  свой в рот рабыни, иль
маленького раба.
     Вам  скажут,  - Волчица  имела Жалость,  или  же  -- Сострадание... Сие
сказочка для простецов!  Она --  ЗВЕРЬ!  Лютый  ЗВЕРЬ, получавший  от  наших
прапредков самое вульгарное - Плотское Удовольствие!
     Будь живы ее щенки, волчица сожрала бы детей! Будь она не волчица, но -
Волк, а дети - девицами, лютый Зверь взял бы их, как  Насильник,  и тоже  --
получил Плотское Удовольствие. И его нисколько бы не смутило,  что  девочкам
страшно больно от этого. Ибо Зверь  -- не  знает  Греха.  В  нем нет  ничего
Человеческого.
     Вот и волчица пощадила наших Родителей лишь потому, что они всякий день
приносили ей  Удовольствие, отсасывая мучившее  ее  Молоко.  Зверь чуял, что
ежели  он  убьет  их,  он  больше не  получит  столь непривычного  для  себя
Удовольствия и -- Кормил малышей.
     А пока сука кормит, молоко  у ней -- не  кончается.  В природе  волчата
растут очень быстро и скоро ранят клыками чувствительные сосцы своей матери.
Тогда она,  как и всякий Зверь, прогоняет детей и готова Искать себе  нового
Волка. Но у наших детей зубки растут очень медленно и Великой Матери не было
нужды прогонять от себя источники ее Нового Удовольствия!
     Дети  же,  наделенные  Разумом,  будучи отвергнутыми  Зверем  единожды,
ласками  привлекли  ее в  другой  раз и  приучили  себя не  касаться  зубами
материнских сосцов, продолжая сосать Волчье ее Молоко.  А она  нарекла их --
Ремом и Ромулом.
     Почему так? Закройте глаза и выкрикните:
     "РЕМ! РОМУЛ!" Вы  услышите не  свой  крик, но жуткий Рык и Вой древнего
Волка, таящегося в  каждом из нас! РЕМ! РОМУЛ!  И Ночные Кошмары проснутся в
Вашем Сознании. Это  не Кошмары. Это  -- Видения  Зверя!  Это  -- Пришествие
Зверя в Мир наш!
     РЕМ! РОМУЛ! Это  -- Великое Таинство. Мольба, пришедшая  к нам из  Тьмы
Веков, ибо Сие -- Моление ЗВЕРЮ. ВЕЧНОМУ ЗВЕРЮ, ЗВЕРЮ, составляющему большую
Часть нашей с вами Души.
     Самая  страшная, самая  Запретная  Истина Рима  состоит  в том, что  мы
потомки не Людей,  но  - Волков в человеческом Образе.  Двух Волков.  Рема и
Ромула.
     Волк -- сильней  любого  из нас, ибо  он не  знает Греха. Мы  -- Слабы.
Потому что нам  нужно  думать о Женщинах, и о  -- Детях. Любой Волк, придя в
дом наш, приставит меч  к горлу  моей Жени, или -- Дочери и я тут же брошу в
его ноги оружие. Зачем мне Оружие, если  Волк сейчас Отнимет  самое дорогое,
что  есть у меня  и  составляет всю мою  Жизнь?! Мне  кажется,  что  я смогу
Договориться  с  Волком. Я надеюсь разбудить в нем  хоть каплю Жалости... Но
сие -- ЗВЕРЬ.
     Вместо Жалости  он засмеется в Лицо, Изнасилует пленную жену мою и  мою
доченьку, а потом и -- меня, ежели в нем еще сильна Похоть. И  ежели мне сие
не  понравится,  он убьет  меня и отнесет мясо мое своей матушке  -- Великой
Матери, чтоб сия старая сука вновь покормила его своим Молоком!
     Так  и поступали первые Римляне. Они пленяли  детей, женщин. Насиловали
всех подряд, утоляя Волчью Похоть  и  -- либо обращали в Женщин мужчин, либо
-- Убивали их, кормя Нашу Мать человечиной.
     По  сей день всякий из нас, беря к себе в дом мужчину-раба, обязательно
помещает  в него свое  Семя. Это --  Древний Обычай.  Очень  Древний Обычай.
Обычай Зверя, что сидит в каждом из нас.
     Вслушайтесь еще раз: "Рем!  Ромул!"  Вдумайтесь,  - "Рем"  звучит мягче
"Ромула". Чуть-чуть, - но -- мягче. Это потому, что Рем был слабее и младше.
Ему никогда  не  хватало Волчьего  Молока.  И он искал  замены Молока  своей
Матери.
     Однажды  он  увидал,  как  одна  из  пленниц Кормит  Грудью  ребеночка,
зачатого в результате  Насилия.  Молоко  сие на свой  внешний  вид ничем  не
отличалось от  Волчьего  Молока  и  Рем  впервые  попробовал Молока  Грешной
Женщины.
     Он был младше и слабей Ромула. В Сивиллиной Книге сказано, что возможно
мать двух первых  римлян  дольше кормила грудью --  младшего  из  сыновей. И
что-то  теплое,  неясное  всплыло  в  Сознании  одного  из  двух  Волков  --
Прародителей. Он все чаще пил Молоко своих Женщин и, так как Рем был крупным
и сильным, Молока ему  не  хватало. Тогда  Рем понял,  что  надобно заводить
новых детей, чтоб получать с их матерей больше Женского Молока.
     Но Женщины не  желали  Рожать от  Насильника! И тогда Рему  пришлось...
Впервые  в  Жизни своей  дикий  Волк  стал ухаживать  за  своими несчастными
Пленницами, а в постели старался не  сделать  больно. Это не  было Жалостью.
Просто Волку нужно было Женское  Молоко. И  он добывал его всеми  способами.
Добывал,  не  сознавая  того,  что потихоньку учится людской  Речи,  ласкам,
Нежности к женам своим и своим малым деточкам...
     Конечно же, у него всегда было меньше Пленниц, чем у его более сильного
брата.  Но они быстрее плодились и чаще Пели, хоть жизнь у  них  была просто
ужасная.  И  женщины Ромула слушали их и страшно Завидовали. Пришел  день  и
первая  из жен Ромула тайком проползла за ограду  и  легла в объятия Рема. И
стала  Петь после этого. Тогда прочие жены Ромула тоже  поспешили  в постель
грешного Рема, хоть сам Рем -- не был Грешен. Он просто -- не знал Греха.
     Ромул же --  продолжал Убивать. Он Убивал и  Кормил человечиной Великую
Мать,  коя уже  совершенно состарилась,  сося  ее  Молоко.  И  убил  он всех
непокорных на семи римских Холмах.
     Тогда он стал носить  для  Волчицы своих же детей,  а кровожадный Зверь
терзал невинные Существа,  жря  их детскую Плоть. Ромул  понимал, что сие --
дети, но Нужда в Молоке терзала его. Пришел день, когда Ромул, не зная того,
схватил не  собственное дитя, но незаконное  дитя  своего брата  Рема. И Рем
Увидал сие и взбесился. Тогда Рем и Свершил Первый Грех.
     Он пошел и Убил свою Мать. Это еще не был Грех, ибо убивал Лютый Зверь,
спасавший своего Малыша. Грех случился, когда Рем увидал дело  рук  своих  и
вскричал:
     "Я Убил свою Мать! Нет мне Прощения!"
     Так  Случилось Первое  Грехопадение и Началась История  Вечного Города.
Ибо Грех возникает лишь когда кто-то Осознает, что он -- Грешен!
     На  крик Рема прибежал Ромул. Увидал дело рук младшего брата и сразу же
Убил его, ибо тот лишил Ромула Материнского Молока. Ромул же стал царем. Был
он Царем Десять дней.
     Ибо все дети Рема, матери их, да изнасилованные Ремом бывшие мужья сиих
матерей сказали себе:
     -  "Зверь Убил  нашего  Царя и Защитника. Ежели Волк готов убить  самое
Дорогое,  что у  него  есть,  -  единственного  младшего  Брата, нет  Смысла
Покоряться  Волку! Ополчимся же  на  него,  ибо  он ныне --  один,  а нас --
множество!"
     И заперли потомки  Энея и  Латина стены  Ремова Города и  изготовился к
Войне с Волком. По-волчьим Правилам, Законам и Истинам. Или - все мы, или --
ты! Третьего теперь -- не дано!
     Но Дети Рема не  смели  сами Напасть. Они знали, что Отец их сам назвал
себя  Грешником,  и Чувство Вины  легло на всех детей Первого  Клавдия.  Они
знали  себя  -- Великими  Грешниками  и  не  могли свершить  еще  один Грех.
Убийство Правителя.
     Ромула  Убили его  же собственные сыновья. Семь  сыновей  Ромула,  семь
первых Авгуров собрались в круг и сказали друг другу:
     -  "Свершилось  первое  преступление.  Свершен  первый Грех. Мы  должны
мстить за него.  Но за что Мстить, если наши же матери рвут на себе одежду и
волосы,  рыдая по Святотатцу и кляня  того, кто живет по нынешним  Истинам?!
Как нам  Судить его, если наши  же Матери  --  признаются наперебой, как  им
Сладко было Спать с Грешником, и как ненавистен им наш Отец?!
     Ежели мы Блюдем Закон  Волка,  нам придется Убить  наших же Матерей и в
чем тогда наше Отличие от Первого Грешника?!"
     Они долго спорили и в конце концов Изрекли первую Истину:
     "Великая Мать всех  Римлян -- простая волчица. Лютый зверь, поглощавший
невинных  младенчиков. Убийство ее совершенно Оправданно.  Убийца  Оправдан.
Тот же -- кто Убил его, Достоин Казни, ибо он Свершил Первое Братоубийство".
     Решив  так, первые  семь Корнелиев взяли  мечи, пришли к своему Отцу  и
зарезали его сонного, ибо он для них был теперь не Отец, но -- Братоубийца и
Насильник их Матерей.
     И когда первые римские Палачи, первые Авгуры вышли с отрезанной головой
Волка к римлянам, те вскричали:
     - "Вы -- самые  Честные и  Справедливые для всех нас. Будьте  ж  нашими
Авгурами -- Моральными Пастырями! Дайте же нам Царя!"
     И первые из Корнелиев отвечали:
     - "Мы не можем принять Короны,  ибо на нас Кровь Царя. Царь ваш -- Нума
Помпилий, -  старший сын Рема  -- первого  Греховодника!  Рем Восстал и Убил
мерзкого Зверя, его детям и Царствовать!"
     Так  появились   Корнелии  --  Авгуры  и  Цари  -  Клавдии.   Святые  и
греховодники. Хранители Истин и -- Борцы против них.
     Город же наш  стал  Римом.  Назван  он по  имени Ромула, но читается по
Правилам Рема. Суть наша --  Истина Ромула  и Корнелиев. Но Закон  на основе
сей Истины -- Рема и Клавдиев.

     Вся История  Рима,  все  что есть на нашей Памяти -- долгий и  кровавый
Путь наш  от Состояния  Волка к облику Человеческому. Почему Долгий?  Потому
что Зверь -- сильней, лютей и жесточе  всех нас. Всякий раз, когда мы делаем
крохотный шажок к Человеческому, мы чудовищно Ослабляем нашу Республику.
     В скотской, омерзительной Броне Волчьих Истин мы делаем еще одну Брешь,
обнажая  всем  мягкую, грешную Суть Человеческую.  И  любой Враг сразу может
этим воспользоваться!
     Когда  мы  Изменим  Законы,  объяснив  Пастве,  что  нельзя  Насиловать
Гречанок,  ибо  презренные  "грекосы" -- тоже люди, вы не  поверите -- какой
Силы удар  это будет по всей нашей Армии! Вы не поверите -- сколько офицеров
станут вмиг алкоголиками, сколько людей сразу выйдут в Отставку! Со стыда за
содеянное...
     Любой  греческий городок  станет  брать в  сто раз  дольше  страшней  и
мучительнее. Если  сегодня за гибель римлянина, мы без  жалости отправляем в
Аид  сотни  греков,  как завтра  Карать за сие? Сколько  патрициев откажутся
Вешать, иль  резать  глотки  гречанкам-заложницам,  ибо  сие  теперь  станет
Невозможно для них?!
     И сколько плебеев будет яриться на улицах, осознав, что дети "греческих
шлюх" сразу же по  рождению  получают  в  сто  раз  больше Прав, чем  они --
"исконные римляне"?! Какие  мятежи  и Волнения предстоит  нам  всем пережить
из-за этого?!
     Почему же мы все  же  - Примем новый  Закон? Потому  что  мы... (Арбитр
опять долго  не мог говорить,  ибо слезы душили  его.)  Потому что я... Я --
Гней Корнелий Арбитр  не  могу  больше  жить,  зная,  как наши  воины множат
Ненависть к моей Родине и Республике.
     Я -- Гней Корнелий Арбитр Знаю и Осознаю какой тяжкий  Вред нанесу моим
Решением Народу  и Риму, и - все равно... Я, лично -- Я, не смею больше быть
-- Волком. Я отказываюсь от Имени Народа и Рима от сего Зверского Качества и
хочу -- Ослабеть!"

     Долго длилась гнетущая тишина. Потом один из Авгуров, - мой друг Мудрый
Леллий сказал со  своего места Сатурна -- прямо напротив от Кресла Льва (сии
места крайние -- на границе черты Добра и Зла):
     - "Мы не  можем сказать сие Пастве. Паства не готова Принять Мысль, что
Великая Мать -- Лютый ЗВЕРЬ. Как потомок Сатурна,  я  Прошу Великого  Авгура
сформулировать  наше  Решение для  рабов, плебеев и  простецов.  Ради  нашей
Республики!"
     Гней  Корнелий  Арбитр  будто  очнулся. Он  чуть хохотнул.  Чуть  пожал
плечами и отвечал:
     - "Все  что есть  в мире -- Борьба Греха  со Смертью. Грех --  Гниение.
Разложение. Смерть -- Ясность и Чистота.
     Что поднимает  Тесто, как не Разложенье  Муки?  И  без этого Разложения
невозможен сам Хлеб -- главная  Пища римлян. Что делает Сок Вином, как не то
же  самое Разложение?  Может  ли  вырасти  хоть что-нибудь  -- без Кормления
Испражениями?! Что есть Мужское Семя, как не - Испражнение человеческое?!
     О  каких  Истинах  думают  Мужчина  и Женщина,  занимаясь  Соитием?  Да
полноте, они  получают Плотское Удовольствие  от Греха! И Грешат они чаще не
ради Рожденья Детей, но ради самого Греха Соития -- Квинтэссенции Морального
Разложения и Коррупции!
     Но  что будет,  ежели дать сему Разложению Волю? Тесто  станет  грибом,
Вино - уксусом, Испражнения  сожгут грядущий Посев, а  Грех  Соития сменится
Развратом, Насилием и хуже того -- Мужеложеством!
     Как же Бороться с сиим? Смертью. Тесто должно быть Брошено в Печь. Вино
отравлено  ядом,  обращающим  его  в Фалерн,  Дерьмо  на  полях  перекопано,
Мужеложцы... я считаю -- Кастрированы.
     Это и  есть  суть нашего  Рима.  Вечная  Борьба Корнелиев с  Клавдиями.
Клавдии  Грешат, создавая все  Новое, Корнелии Убивают сей Грех, чтоб дерьмо
не поглотило всех нас.
     Корнелии   Охраняют   Великую  Мать.  Тысячи  Великих  Матерей  незримо
присутствующих везде и во всем. Клавдии же  указывают нам на тех из них, что
из  Матери  превратились  в  Лютого  Зверя, опасного  для  всех  нас!  Самое
удивительное, что указывают они  на сие --  движимые самыми гнусными, самыми
распутными помыслами. Это и есть -- самая главная наша Сокровенная Истина.
     Я думаю, что ты -- Клавдий,  движим  Желанием еще раз и еще  тысячу раз
Переспать с сией милой  девушкой и  -- старшей  сестрою ее.  Но сиим, ты, не
заметив  сего, сокрушил очередного Зверя, незримо подкравшегося ко всем нам!
Слушайте же Решение Великого Авгура.
     Архимед,   ведомый  Богиней   Юноною,   не  смог  вытерпеть  постоянных
надругательств на  женщинами своего Дома и нарушения Святых Таинств Брака! В
состоянии Божественного Умопомрачения он Предавал, Убивал и Мучил  всех тех,
кто Обижал и Насиловал его Дочерей.  Божественное Безумие его дошло до того,
что... он даже убивал двухлетних детей и внуков тех, кто в нарушение Брачных
Клятв спал с его дочерьми и Женой.
     Все  это -- Прощено Авгурской Коллегией, ибо иного нельзя ждать от сына
Богини Телесной и Нравственной  Чистоты и Брачных  Таинств.  О какой  Измене
можно  тут  толковать,  когда римляне  брали  Законную  жену  его в  зад,  а
африканцы принуждали малолетнюю дочь  сосать мужской член?!  Ежели  любой из
нас не взбунтуется от подобного, я -- Великий Авгур объявлю его не Мужчиною!
     Клавдию дозволено взять  в жены  обеих дочерей Архимеда, ибо  Рим в его
лице -- Виновен пред ними в Оскорблении всех Брачных Таинств.  Во Искупление
сей Вины, Клавдию  предложено  принять новое имя  -- Юнний и жить  с  обеими
гречанками  второй  жизнью,  не  забывая  и  о  нуждах  его  Законной  жены,
продолжающей Жить с его первым "я" -- Клавдием.
     Повелеваю, - для  Успокоения  Гнева Юноны  --  Божественной  Богородицы
возвести Клавдию Храм Богородицы и  провести к  нему Водопровод и  поставить
Публичные   Термы,   для   того    чтобы   паства    омовением    в   Термах
засвидетельствовала Уважение Богородице -- покровительнице Чистоты Тела.
     Судьям предложено Создать новый Закон, касающийся Соитий с союзными нам
гречанками.  Любой  патриций,  кладущий  гречанку   на  свое   Ложе,  обязан
предоставить Кров в ее безусловное Пользованье и обеспечить  ее  деньгами  в
равной  степени с его римской  женой. Дети  от Союза сего --  провинциалы  с
момента  Рождения. Иными  словами  -- с правами Патрициев,  за  вычетом Прав
Избирательных.
     Таково Решение Великого  Авгура, кое может быть Оспорено в Высшем  Суде
на протяжении Десяти дней. Процесс окончен!"
     Я был Потрясен. Я... Я ничего не просил про Термы! Я спросил:
     -  "Откуда  в  этом Решении Водопровод,  да  и -- Термы?  Я не понимаю,
откуда они там взялись?"
     На это дядя Корнелии, показал  мне  со  своего Авгурского места  крайне
неприличный жест и изрек:
     - "Спи, блудник,  с  кем Угодно! Но раз уж  ты назвался  Жрецом Чистоты
Тел, будь добр, выстрой водопровод для нашего  Города!  Мы все давно мечтаем
об этом. На свои денежки, разумеется!
     Ты --  Воплощенный Грех, и воплощенная Похоть. Так Плати за свой  Грех,
ежели не Головой, так хотя бы -- Материально!"
     При словах сиих прочие Авгуры, да и -- Судьи разразились аплодисментами
и крайне непристойными и вульгарными намеками в адрес обеих дочерей Архимеда
и мой адрес.  Я же  стоял  перед всеми  этими скотами в судейских мантиях  в
оковах  и  рубище и знай целовал  хорошенькую Марину,  а  она  все  пыталась
прикрыть руками мой воспрянувший Виртус. А Авгуры с Судьями хохотали:
     -  "А ну -- докажи-ка  нам Клавдий, каков  ты Любовник -- прямо здесь в
Капитолии! Нам  нужен Повод,  чтоб наконец-то Кастрировать  тебя за все твои
Святотатства! Давай, паскудник, ты же ведь  Хочешь этого!  Да и девица -- не
Прочь!"
     Но  я  -- не решился. За Соитие в  Капитолии меня б точно Кастрировали.
Вообще-то Кастрация в  Риме запрещена, но почему-то мне показалось, что  все
эти  сволочи  мигом напишут специальный Закон, - как раз по  этому поводу. С
них -- станется...

     * * *

     Прошло  тридцать лет с того дня, как я Победил на Священном Суде. Нам с
Корнелией и Секундой -- семьдесят. Зое с Мариною -- пятьдесят. И  я  все еще
Сплю с моими четырьмя Женщинами.
     Все думают, - это  оттого, что я Победил  на  Суде.  Я -- Любимец моего
Гения. Лишь  Милостью  самого  Юпитера  можно объяснить  то, что в  мои годы
Мужчина  все еще может ввести Семя в Женщину. Не Излить, а именно -- Ввести.
Легкая смысловая разница.
     С другой стороны... Не знаю с чем сие связано, но у меня пропал интерес
к юным Женщинам. Да и -- к старым, честно  сказать... Вот уже почти четверть
века я Сплю лишь  с моими тремя Законными  Женами, да бывшей рабынею -- моей
первою Женщиной. Ни разу  я не взглянул ни на юную девочку, ни -- смазливого
мальчика.
     Говорят, - это все от того, что "Ходок" Марцелл --  сын  Любвеобильного
Юпитера стал со  временем  Юннием --  сыном Богини  Юноны -- Покровительницы
Чистоты  и Брачного  Счастья. Вот сама Юнона и дозволяет Спать,  но  лишь  с
безусловно Моими Женщинами...
     Я все время вспоминаю  События  той, тридцатилетней давности и в голове
моей отдается вопрос Моего Отца:
     - "Кто ТЫ?  Чей -- ТЫ? Пока ты сам себе не ответишь на сей Вопрос, я не
смею тебе Помочь!"
     Прошло тридцать лет и Я Знаю. Я  -- Сын Твой, Юпитер. И я -- Сын Юноны,
моей милой Матери. Я -- Сын  Законных Родителей. Я -- Законный. И стало быть
Жить я тоже могу  лишь - по Закону.  Вашему Закону,  Родители. Закону Богини
Чистоты и Бога Добра. Я Знаю -- кто Я.
       Может  быть  и поэтому  --  я все еще могу  Спать  с  моими Законными
Женщинами. Зато с ними -- по-всякому. Ибо  нет Греха ни в чем,  что делается
по Согласию меж двумя Любящими!  И когда  в мои семьдесят мои  Женщины порою
кричат так, что на слышно на улице, на другой день мне весь Рим говорит:
     - "Боги, как же Счастлив ты, Клавдий!  Вам с Корнелией уже семьдесят, а
вы по сей день - как молодые любовники!"
     Знаете, а ведь...  Я схоронил уже  всех  моих сверстников!  А  Корнелия
почти всех  -- ее  Сверстниц! Кругом  --  одна  молодежь.  В прошлом году  я
поздравлял  очередной  Выпуск  Гимназии.  Государственный  Пост получал  мой
старший внук от  моего Первенца. Так мы с  Марком Клавдием Марцеллом Младшим
места себе не могли найти. Затем нас с ним вызвали и сказали:
     - "Ваш Сын и  Внук тоже  примет Судейскую должность.  А пока он  -  ваш
Следователь!"
     Мы с Марцеллом Младшим аж расплакались и облобызались от радости. Мы --
два Верховных Судьи из пяти Верховных Судей Вечного Города. Третий Верховный
Судья --  Гай Клавдий Марцелл. Средний сын от Корнелии. Младший же -- Публий
любит  мальчиков.  Таких  не делают  Судьями... Испокон  веку положено,  что
только два сына кого-либо смогут занять Государственные Посты. Ну, и -- черт
с ним... Выше головы тут - не прыгнуть.
     Интересно --  доживу  ли я до того парадокса,  когда  мой  внук  станет
Четвертым Судьей, а я все еще смогу Спать с Женщиной?!
     Истинный же миг моего торжества был в момент, когда Комиссия зачитывала
Решение. На имени  моего внука Авгур запнулся и, растерянно  смотря, - то на
меня -- Марка  Клавдия Марцелла, то на сына моего  -- Марка Клавдия Марцелла
Младшего, он никак не  мог  сообразить - как же назвать моего внука? В конце
концов он под громовые аплодисменты сказал:
     - "Для меня огромная  Честь: по-моему,  впервые здесь объявить... Ежели
Выпускается  Первенец  нашего  Выпускника  и  Отец  его  занимает  такую  же
должность -- Комиссия нарекает нового Чиновника Младшим до того дня, пока от
дел не уйдет его батюшка.
     Впервые я рад объявить назначение на Пост -- пока просто Судьи... Марка
Клавдия Марцелла Младшенького!"
     Овации в тот день были -- неслыханны...  Потом был -- Триумф. Воспитать
-- не только Сына  (вернее двух Сыновей!) на свой  собственный  Пост,  но  и
Внука?! В  Риме  очень Любят Традиции.  А  что сие  --  как  не  потрясающая
Фамильная Традиция?!
     А ведь я -- так ни разу и не был Консулом! Я ненавижу  Войну и не желаю
иметь с ней -- ничего общего.  А  Консул -- военная  Должность. Это -- Выбор
каждого  Римлянина.  Либо  ты --  Лев.  Оптимат. Красный.  И  может быть  --
когда-нибудь станешь Консулом.
     Либо  -- Единорог.  Белый. Популяр. И Консульства не видать,  как своих
ушей. Зато можно стать Судьею, Начальником Полиции, иль Распорядителем Работ
на Народном Строительстве. Почестей тут много  меньше, зато денег  больше. И
легче можно прижать  в  уголке хорошенькую жену  твоего подчиненного. Это --
Право Единорога. Я сам так часто  делал,  пока  не стал  Юннием.  А вы  что,
думали, - я спал только лишь с Арестантками,  да иными  Преступницами? Да --
бросьте.
     Пока  я не  был  Связан  Клятвой  пред  Матушкой  моею Юноною, я всегда
считал,  что побарахтаться с женой  подчиненного втайне от него  -- вовсе не
Грех.  Тем более,  что в  Благодарность  я сразу же продвигал  Рогоносца  по
Службе. Так  что Жены моих офицеров всегда Знали -- какая им Выгода от всего
этого.  Перемигнулись мы с ней, снюхались, и как только у нее  стал  заметен
животик, мужу ее --  Повышение.  Чтоб  на  большее Жалованье  ему было легче
ребенка от меня Содержать. Так что - и у Единорога есть его Преимущества.
     Но  Консулом  я так и  не  стал... Зато  в день выпуска моего внучка из
Гимназии мне сделали почести -- выше Консульских. Весь Сенат вышел встречать
меня, когда люди несли меня на руках, крича:
     - "Дорогу! Дорогу Священному Единорогу!  Дорогу Сыну и Любимцу Юпитера!
Дорогу Любимому Сыночку  Юноны! Quod  licet Jovi, non licet bovi! Покажи нам
свой Рог, Греховодник! Мы все вместе Поцелуем его!"
     Я ж, утирая благодарные слезы, со ступеней Капитолия отвечал:
     -  "Спасибо  Народу,  Сенату  и  всей  нашей  Республике!  Рад  Служить
Отечеству -- пока мой Рог еще хоть немного работает. А показать вам я его не
могу.  Целовать  его  будут  сегодня  лишь  мои Женщины. Он  уже старенький,
поистерся  и может что-либо -- лишь один  раз за ночь. Поэтому всяким разным
Целовать я его не дам!"
     Сорокапятилетние  сыновья  мои  Марк  и Гай стояли по бокам  от меня  и
страшно  конфузились.  Жена же  моя  --  семидесятилетняя хохотушка Корнелия
громко сказала за них:
     - "Обещаю  Народу, Сенату  и  всей  нашей  Республике,  что обязательно
поцелую  сей Мистический  Рог --  за всех  вас. Мало  того, я  его и в  деле
испробую! Скажу вам по секрету, - я все  еще не  на погосте лишь потому, что
из  Рога сего  получаю  некий Жизненный Эликсир. Эликсир  Долголетия. Чего и
всем женщинам с их мужьями -- от всего Сердца Желаю!"
     Речь ее вызвала такой фурор и одобренье Сената и Рима, кое  получает не
всякое Послание Консула. Жену  ж мою все Звали Счастливицей и просили от нее
-- Семейного Благословения.
     Нет, Вечный Город  -- нисколько не  изменился за  все эти тридцать лет!
Такой  же -- немножко Кровавый, немножко  --  Похабный, но самое главное  --
Вечный!

     Тогда,  -  лет тридцать назад  мне казалось,  что  стоит объявить  двух
гречаночек  -- во  всем равными с нами, римлянами и мир, ежели не изменится,
так хотя б устремится в лучшую сторону. Хренушки.
     Нет, мои две жены  прекрасно устроились  и быстро вписались  в  римское
Общество. Но сегодня я думаю, что  Дочь Царя  и Дочь Мудреца и так -- быстро
стали бы римлянками, издай я  свой Закон, или -- нет. Они быстро нашли общий
язык  с моею  Корнелией, друг  другу понравились и  вскоре я от моих агентов
узнал, что...
     Какой-то из племянников прежнего  Птолемея и стало  быть  -- кузен  Зои
просил ее помочь ему с троном. За двадцать тысяч  талантов. Зоя пошла с этим
-- не куда-нибудь, но -- Корнелии.
     Та за  восемнадцать тысяч подрядила на  эту  аферу своего  брата Публия
Корнелия Сципиона и одна-единственная  наша когорта навела  такого  шороху в
крохотном городке в Палестине, что -- все все сразу поняли. Как же имя этого
городка? Ершалаим, кажется...
     Да, - верно. Зоин отец -- сын Береники,  а она из какой-то там  местной
знати. Зоя говорит -- "из колена Давидова", но кто сей Давид и чем славен --
мне  то неведомо. В общем,  внук этой вот Береники и просил ее внучку - свою
двоюродную  сестру помочь ему "занять трон  предков".  Зоя и помогла. Как же
зовут ее кузена? Не помню...
     Как-то  -- совершенно чудовищно. У  нас в латыни -- ни звуков,  ни букв
таких нет! Ну да -- Бог с ним...
     Меня умилила  подробность  о том,  что  Корнелия  положила  две  тысячи
талантов в свой личный карман, -- видимо, на заколки.
     Меня  умилила  деталь,  что,  оказывается, одна  патрицианская  когорта
лучшего у  нас  Африканского Легиона  стоит  восемнадцать  тысяч,  ежели  их
положить прямо в карман Главнокомандующего.
     Но  больше всего меня  умилил  факт,  что  Зоя (а греки известны  своим
сребролюбием!) не оставила себе  в  сей  истории ни полушки! Я в  первый миг
удивился.
     Удивление  мое  прошло  после  того, как гречанку  Зою  пригласила сама
Верховная  Жрица  Весты  (родная тетка  Корнелии)  на Женское Таинство, куда
могут  попасть  лишь весьма Родовитые Женщины. И Зоя вела себя там так умно,
свободно  и непосредственно, что совершенно Влюбила в себя просто всех! А  в
первую голову Жриц Весты -- Корнелий, кои до того дня были к ней очень плохо
настроены. Уже на другой день после Таинства Зоя получила аж три приглашения
от самых влиятельных римских дам -- "на бокал молодого вина"!
     Умная гречанка  так обставила дело, что  уже через неделю  она получила
подобное  приглашение  и на  Марину. И обе моих греческих  жены были приняты
всем римским Обществом. А сие  --  много  крат дороже  каких-то там двадцати
тысяч талантов!
     Сразу же после Суда про гречанок шел Слух, что это -- или действительно
Ведьмы, иль -- весьма Умелые Шлюхи. Ибо  других Объяснений -- почему за  них
стоило  рисковать  Головой,  ни  у кого  не  нашлось. Через  полгода римское
Общество вынесло свой Вердикт:
     -  "За  таких  Женщин любому Мужчине  Грешно  не  Рискнуть  собственною
Головой!"
     Вот и вышло, что... Ни одно греческое Государство после Принятия  моего
Закона нас  так  и не поддержало. А Дочь Царя  и Дочь Мудреца  --  все равно
прорвались бы в наше Высшее Общество!
     Разумеется, мой Поступок  весьма обратил  на них внимание Света и очень
помог им. Но...
     Сразу же  после  этого  пошла мода  на заведение греческих  Содержанок.
Удивительно, - все попытки пропали втуне. Прочие гречанки выказывали себя --
кто корыстными проститутками, кто -- учеными дурами, кто -- еще как...
     Прошло тридцать лет, но из всех  гречанок, приехавших в Рим -- лишь Зоя
с Мариною и смогли Закрепиться среди нас.
     И все уже Говорят, что сие -- не Случайно! Они и впрямь -- дочки Юноны!
Ведь не случайно  же -- два раза они попадали в плен и в то  время, как всех
прочих женщин использовали во все дыры, их...
     История о том, как  мерзкий  мавр МЫЛ  СЕБЯ прежде чем просто заставить
Исполнять самую  безобидную  и  безболезненную  из  Функций  Пленницы, стала
притчею во языцех!
     В Риме принято, что  офицер  сует  ни пойми  что в рот пленницы  именно
потому,  что его  штука --  грязная! Скажем,  - только  что  из  чьей-нибудь
Задницы.  История сия казалась  -- немыслимым  Парадоксом, имеющим лишь одно
Объяснение.
     Богиня Чистоты внушила дикому мавру Нужду  содержать себя Чистым прежде
чем Подходить к ее Дочерям!
     Меня спрашивали, - Мылся ли я прежде чем Взять моих жен.  Разумеется, -
Да! Меня бы  стошнило,  если  б  от кого-то из нас в  такую минуту -- не тем
Пахло! (Я  всегда  Моюсь перед Соитием, ежели есть хоть малейшая Возможность
для этого!) У спрашивающих Округлялись Глаза и они Шептали друг другу:
     - "Он и  впрямь -- Сын Юпитера!  И  Сын  Юноны! Просто он до времени не
Сознавал этого! Он, сам  не зная  того, всегда пред Соитием Приносил  Жертву
его Небесной Матери -- Богородице! А  само Соитие и есть  -  Жертва Юпитеру!
Жертва -- Семенем!"
     Когда я  впервые  услыхал такой  Бред, я  очень долго  смеялся. А потом
вдруг подумал: а может во всем этом есть нечто Рациональное?  Может быть то,
что я  ежедневно  "приношу Жертву  Юноне"  и  дозволило  мне  прожить  целых
семьдесят и в таком возрасте -- все еще Спать с Женщинами?!
     Кому ежедневно Париться в тех  же Термах, как не мне -- их Строителю  и
Создателю?  Кому  в  них  Парить своих собственных  Жен,  как не мне  --  их
Смотрителю?! Да, разумеется, для нас топят Печь "на  особицу" -- когда  бани
закрыты  для  всех  иных  Посетителей.  За  вычетом  тех,   кого  я  захотел
Пригласить.
     В самую испепеляющую жару среди лета, в самую лютую  зимнюю стужу Термы
мои (а верней особый маленький  зал "лишь  для  избранных") всегда  собирают
кучу гостей и я никогда не стыжусь, если Рог мой Возбудится от прикосновений
любой из трех жен.
     Я даже не стесняюсь в таком случае на  миг увести от гостей мою Женушку
и  прямо  в Термах  Получить Удовольствие --  на горячем полке, иль  -- краю
бассейна. Мы все уже  в таком возрасте, что все это -- не  Стыд, но -- почти
Подвиг.  И  когда мы  возвращаемся  -- запыхавшиеся,  но  Счастливые,  гости
открыто кричат:
     - "Как же Счастлив ты, Клавдий! Как же Счастливы все Жены твои! В таком
возрасте и  так  заставить бабу  Орать...  Да  не просто  бабу, но --  Жену!
ЗАКОННУЮ. Это - Подвиг".
     А я думаю, что это -- не Подвиг. Просто -- я Люблю Женщин, а они по сей
день -- Отвечают Взаимностью.
     Ну да -- все это пустяки...

     Лет  через пять после  моего Суда, я  встретил Брутуса. Тот зашел в мои
Термы и смотрел на все, широко раскрыв рот.
     Я сразу узнал его, подозвал и мы поздоровались.  Оказалось, что  он тут
проездом, - бывший мой Италийский  Карательный Легион перебрасывали в Африку
из Македонии. Он нарочно пришел  в Термы,  ибо  ко всем моим  Дворцам его не
пускали Охранники, а  он очень хотел со мной  встретиться. Верней,  - не  со
мной.
     Он  шел  в  Редакцию  "Популярной  газеты"  с  мешком  греческих  книг.
Откуда-то он услыхал про то,  что единственная выжившая дочь Архимеда Марина
(в народе  все  уже давно знают, что Зоя - дочь бывшего египетского Царя) --
Хозяйка и  Редактор первой в  Истории Рима регулярной  газеты и теперь хотел
передать ей рукописи ее отца.
     Я  поразился  всему  этому.  Я  не  ожидал такого  резкого  поворота  в
подленьком, маленьком плебее, бывшем - африканскою "девочкой".
     Он  не очень-то  изменился --  тот  же маленький, щупленький с  личиком
напуганного  хорька...   Но  что-то  изменилось  в  этом  возмужавшем  чуток
пареньке.
     Вряд ли Марина захотела б его принять. Для нее он так и остался Убийцей
Архимеда. И потом она  была  на восьмом  месяце и хоть и  писала статьи, как
главный редактор, всеми делами газеты заправлял я.
     Мы сели  в Термах,  я выставил бутылочку молодого вина (шла  Зима) и мы
чуть-чуть выпили. Брутус рассказал мне про Войну в Македонии. Про то, что от
Легиона осталась -- в лучшем  случае  треть,  но  --  Македонию из Войны они
выбили.
     Я спросил его про личную жизнь  и Брутус тихо  мне отвечал, что девушка
его  --  не дождалась.  Какие-то  греки (я мысленно  помолился, чтоб  Брутус
ничего не увидел на моем лице  -- это были Зоины слуги) нашли его  невесту и
матушку  и  предложили им  за  хорошие  деньги  стать  проститутками. Брутус
сказал:
     - "На  спине  Терции Бассы  татуировка. Там надпись  по-гречески: "Я --
невеста того самого Брутуса, что Убил Архимеда. Трахни же теперь меня в Зад,
чтоб я не получила от этого Удовольствие!" А на стене расценки за все. Можно
даже пытать ее огнем, или -- иглами за отдельную плату".
     Я не  знал, что сказать. Я лишь спросил -- откуда он это знает.  Брутус
пожал  плечами и отвечал, что  он был у бывшей  невесты  в публичном доме --
лупанаре и "трахнул" ее именно так, как и сказано.
     Пытать не решился. Рука не поднялась. Бывшая  невеста его не узнала. Не
узнала и сообщила, что  в соседней комнате  -- мать Брутуса. Ей за все то же
самое -- греки  платят в  полтора раза больше. И на спине у матушки  Брутуса
тоже что-то  написано. Бывшая  невеста не  знала -- что.  Все проститутки --
неграмотны. Тем более, что написано было -- по-гречески.
     Брутус у девицы был последним клиентом за  день и как-то так вышло, что
он проводил ее  до дому. Этот постаревший за пять лет юноша рассказал  мне о
том, что мать его и  невеста живут теперь в хорошем уютном доме из мрамора и
посреди него -- маленький  крохотный  фонтанчик с питьевою водой. Все это --
ужасно дорого стоит,  но  на  свои  заработки обе  женщины смогли  себе  это
позволить.
     Я не знаю... Я готов был провалиться под землю, чтоб только не смотреть
в глаза этому полу-мальчику...
     Я спросил его -- стоит ли... Брутус отрицательно покачал головой:
     - "Все к  лучшему.  Я  -- плебей-офицер и  выйду  в Отставку  лет через
двадцать. Я уже... Отвык от женщин. Я взял Терцию сзади -- не только потому,
что там так  написано.  Я привык только  к  этому.  Я...  Я не  могу уже  --
нормально Спать с Женщиной. Так что -- все к лучшему".
     Я тогда захотел подарить ему мальчика, но юноша отвечал:
     -  "Не надо... Моя Жена... Помните того старика,  коего я тогда спас от
моих же  людей?  Когда я узнал слух о том, что Терцию с матушкой  соблазнили
какие-то  греки, я  был  так  зол...  Я стал  Спать  с  ним, чтоб наказывать
грекосов!
     А  потом... В общем, мы  теперь живем, как Муж и Жена. Он убедил меня в
том, что я  Обязан  Спасти рукописи Архимеда. В  Армии  им  -- не  место. Мы
решили, что нужно,  чтоб они попали  в руки  Марины  -- она Хозяйка  Газеты,
она... Она -- дочь Архимеда.
     Никому, кроме нее - работы его не Нужны!"
     С этими словами он вдруг вскочил, ногой пихнул мне мешок с Рукописями и
выбежал  из моих Терм. Через три года пришла Весть, что он  стал Героем, был
тяжко ранен при Заме и Умер, не приходя в сознание. Слон раздавил его...
     Я принес свитки домой и мы с Мариною их долго читали. Мы оба знали, что
вряд ли все это нужно  -- хотя бы  для десяти людей  во всем нашем Обществе,
но...
     Как-то  само собой  появилось Решение, что надо Создать еще один Храм и
поместить туда все  эти Рукописи и еще много прочих -- на Вечное Сохранение.
Храм в Честь Брутуса. В Честь всех Плебеев, погибших на  этой Войне. В Честь
Либера -- их Покровителя.
     Либера -- Бога Свободы Рабов и грядущего их Освобождения.

     Храм  построили быстро. За пять лет. Он открылся  на  другой год  после
нашей Победы над Карфагеном.
     В Честь Открытия Храма Либера я Даровал Свободу и плебейские Права всем
рабам Клавдиев -- без  Изъятья с дозволением  им  Остаться у  меня  в доме и
продолжать  свои  функции  за Плату и  с Правом немедленного Ухода  от меня,
ежели я -- в чем не прав.
     Все враги обвинили меня в неслыханном Святотатстве... Но самой страшной
угрозою для бывших рабов в нашей Фамилии стала  не Порка, и не угроза Пыток,
но -- Обещание Выгнать из дому.
     Мои бывшие рабы стали лучше работать, ибо Плата им  ныне  Зависит от их
Усердия (Покорности Господину, иль меры Удовольствия Хозяина на Ложе --  для
Женщин и Виночерпиев) и все они  очень  стараются. Годовой  доход мой достиг
шестидесяти  тысяч талантов (чуть  менее миллиона  римских  сестерций)  и  я
теперь -- самый Богатый гражданин Вечного Города. А мои  "законные"  дети --
Судьи!
     Прочие  ж...  Дети Зои  Унаследуют  Водопровод и  так как  рост  города
невозможен без подачи воды и планирования грядущих строительств, наш  с Зоей
Первенец  уже сейчас  стал  римским градоначальником. Ежели он  умно поведет
себя  (а он Унаследовал и от  меня,  и  от Зои все наши лучшие качества)  --
вскоре Юннии Бруты сделают должность градоначальника своею наследственной.
     Дети Марины связали Судьбы свои с "Популярной газетой" и Храмом Либера,
коий все чаще зовут -- Library. Выяснилось, что сие дело не только Почетное,
но и  весьма прибыльное. Греческие манускрипты  Library за  известную  плату
переводятся на наш язык  и  переписываются на  пергамент,  с  коего  счищают
ненужный  текст. Так как главная  стоимость во всем  этом -- в пергаменте, а
труд рабов -- переводчиков,  да переписчиков -- гроши, массовое производство
переводов  оказалось  столь  выгодным, что  Маринины  дети  -  Юннии  Миноры
сколотили себе состояние на издательском поприще.
     Злые  на язык и остроумные римляне называют  сии  переводы  --  Librum,
намекая  на   то,  что   старые   и  зачастую  ветхие  греческие  пергаменты
"освободили" от прежнего  текста. Как  бы там ни было, -- львиная  доля всех
нынешних  книг  в  Риме  --  "Либры"  моих  сыновей,  но  никак  не  обычные
"библионы", или же древние "веллюсы".
     Единственный  сын моей Секунды стал... главным банщиком в Термах. Вдруг
выяснилось, что даже в бане -- есть на чем зарабатывать. Разумеется, Термы -
Публичны, а потому и -- бесплатны.
     Но как  написано на конторке моего мальчика: "Вода, Пар и Место у нас в
Термах -- даром, за остальное придется платить!"
     Остальное  же  --  простыни,  тапочки,  губки,  поташ,  да  зола,  соли
ароматические,  сушеное  мясо,  вяленая  рыбка,  молодое  вино,  танцовщики,
музыканты, умелые девицы, понятливые виночерпии, - все  это и много чего еще
продается  моим сыном  в Термах. Чуть-чуть дороже,  чем  просто на улице. Но
римлянам нравятся Термы и им просто лень куда-то идти из тепла за покупками!
     Когда состояние моего незаконного мальчика стало сравнимо с Состояниями
всех прочих детей, я задумался -- как его теперь называть? Секундием? Глупо.
Клавдием? Еще хуже.
     Мать Секунды была родом из Ликии. Поэтому для сына я выбил у Жрецов имя
-- Лициния. А народ за особую Любовь к Золоту прозвал его -  Крассом. Теперь
незаконного сына моего зовут -- Марк Лициний Красс. Банщик.
     И сын  его --  Марк  Лициний  Красс. Все мы  почему-то  уверены, что не
"банщик", но скорее -- Банкир. (У слов сиих -- общий Корень.)
     У меня восемнадцать законных детей... Совокупное богатство их уже вдвое
больше  того, что я им смогу  Завещать. Но  это все -- лишь потому, что я --
первым из всех догадался платить рабам за их труд!
     Странно, - не правда ли? Я пытался уравнять  нас в Правах  с греками и,
выиграв,  - провалился. Я боролся с  плебейскими бунтами  в  моем Легионе и,
проиграв -- стал баснословно Богат.
     Когда я над этим задумываюсь, я  почему-то думаю  о  Льве  и Единороге,
вечно бьющихся меж собой и -- Единых в сием. Один -- Побеждает  и Проклят...
Другой -- Гибнет и Счастлив...

     Мне  уже семьдесят  и  я Люблю  сидеть по  ночам и  смотреть на далекие
Звезды. Рядом со  мною моя  Марина  и  мы всегда беседуем  с ней. О Любви  и
Смерти. О Льве и Единороге. Клавдиях и Корнелиях.
     О том, - что такое -- Убить Архимеда.

Last-modified: Sun, 21 Jan 2001 10:55:55 GMT










Проект Либмонстра, партнеры БЦБ - Украинская цифровая библиотека и Либмонстр Россия

https://database.library.by