На главную | Поиск
Вы находитесь в Хранилище файлов Белорусской цифровой библиотеки

Рэй Брэдбери. Желание


Рэй Брэдбери. Желание. Пер. - А.Новиков. Ray Bradbury. The Wish. ======================================== HarryFan SF&F Laboratory: FIDO 2:463/2.5
Шорох снега коснулся холодного окна. Огромный пустой дом заскрипел под порывом ветра. - Что? - спросил я. - Я ничего не говорил. - Чарли Симмонс, сидевший передо мной возле камина, встряхивал жареную кукурузу в большой металлической миске. - Ни слова. - Черт возьми, Чарли, я же слышал... Замерев, я смотрел, как снег засыпал улицы и далекие поля. Самая подходящая ночь для привидений, чтобы подкрадываться к окнам и заглядывать внутрь. - Тебе померещилось, - сказал Чарли. Неужели, подумал я. Есть ли голоса у природы? Существует ли язык ночи, времени и снега? Что происходит, что связывает мрак снаружи и мою душу здесь? И снег ли шуршал на улице, или это прошлое, накопленное за долгие времена, и желания и отчаяния переговариваются на своем языке? - Боже мой, Чарли, могу поклясться, что только что слышал, как ты сказал... - Что сказал? - Ты сказал: "загадай желание". - Я так сказал? Его смех не заставил меня обернуться; я продолжал смотреть на падающий снег, и я сказал то, что должен был произнести... - Ты сказал: "Это особенная, прекрасная, странная ночь. Так загадай лучшее, самое дорогое и странное желание, идущее от самого сердца. И оно исполнится." Вот что я слышал, а ты сказал. - Нет. - Я увидел, как его отражение в зеркале покачало головой, - Но, Том, ты уже полчаса стоишь, загипнотизированный снегопадом. Огонь гудит в камине. Желания не сбываются, Том. Но... - тут он замолк, но с удивлением добавил, - черт возьми, ты ведь с_л_ы_ш_а_л что-то? Ладно. Выпей. В миске над огнем продолжала потрескивать кукуруза. Он налил мне вина, к которому я не притронулся. Снег продолжал равномерно падать за темным окном, невесомый, как дыхание. - Почему? - спросил я. - Почему такое ж_е_л_а_н_и_е возникло в моей голове? Если не ты сказал эти слова, то кто? И в самом деле, подумал я, кто мы такие? Двое писателей, поздно вечером, одни, мой друг, приглашенный на ночь, два старых приятеля, привыкшие много разговаривать и болтать о духах, испробовавшие интереса ради весь этот хлам вроде вертящихся столиков и телепатии, связанные многолетней дружбой, но всегда полные насмешек, шуток и ленивого дурачества. Но то, что сегодня вечером происходит за окном, подумал я, прекращает наши шутки, гасит улыбки. Снег - ты только посмотри! - хоронит наш смех... - Почему? - спросил за моей спиной Чарли, потягивая вино и глядя на красно-зелено-голубое пламя, а теперь устремив взгляд на мой затылок. - Почему ж_е_л_а_н_и_е именно в такую ночь? Ведь это рождественская ночь, верно? Через пять минут родится Христос. Он и зима будут властвовать всю неделю. Эта неделя, эта ночь утверждают, что Земля не погибнет. Зима дошла до вершины своей власти, и теперь мир движется к свету и весне. Это что-то особенное. Это невероятно. - Да, - пробормотал я и подумал о тех древних временах, когда сердца пещерных людей умирали вместе с приходом осени и уходом солнца, и они плакали, пока мир замирал в белом оцепенении, а потом в одно прекрасное утро солнце вставало раньше, и мир был спасен снова, еще ненадолго. - Да. - Итак, - Чарли прочел мои мысли и отпил немного вина. - Христос был обещанием весны, не так ли? В середине самой длинной ночи года содрогалось Время, а Земля вздрагивала и рождала миф. И что провозгласил этот миф? С Новым годом! Боже мой, ведь первое января - не первый день нового года. Это день рождения Христа. Его дыхание касается наших ноздрей, обещает весну, с первой же секунды после полуночи. Вдохни поглубже, Томас! - Заткнись! - Почему? Ты снова слышишь голоса? Да! Я повернулся к окну. Через шестьдесят секунд наступит утро Его рождения. Какое еще время, пронеслась у меня безумная мысль, может лучше подойти для того, чтобы загадать желание? - Том... - Чарли тронул мой локоть. Но я уже от всего отключился. Неужели это время особое, - подумал я. Неужели святые духи проносятся в такие снежные ночи, чтобы одаривать нас в эти странные минуты? Если я тайно загадаю желание, то вдруг эта ночь, странные сны, старые метели исполнят его? Я закрыл глаза. Мое горло сжал спазм. - Не надо, - сказал Чарли. Но оно уже трепетало на моих губах. Я не мог больше ждать. Сейчас, сейчас, подумал я, странная звезда горит над Вифлеемом. - Том, - выдохнул Чарли, - ради всего святого! Да, подумал я, ради всего святого, и произнес: - Мое желание в том, чтобы сегодня ночью, на один час... - Нет! - Чарли ударил меня, чтобы я замолчал. - ...пожалуйста, пусть мой отец будет жив. Стенные часы пробили двенадцать раз. - О, Томас, - простонал Чарли. Его рука упала с моего плеча. - О, Том. Снежный заряд ударил в окно, проскрежетал и умчался. Входная дверь распахнулась настежь. На нас хлынул поток снега. - Какое печальное желание. И... сейчас оно исполнится. - Исполнится? - Я резко обернулся и уставился на открытую дверь, зияющую, как могила. - Не ходи, Том, - сказал Чарли. Хлопнула дверь. Я уже бежал по улице; боже мой, как я бежал! - Том, вернись! - Голос заглох за моей спиной в крутящейся метели. - Н_е н_а_д_о! Но в эту первую минуту после полуночи я уже бежал, ничего не соображая, задыхаясь, приказывая сердцу биться, крови мчаться, ногам бежать и бежать, и я думал: "ОН! ОН! Я знаю, где он! Если желание сбылось! Я знаю, где он!" И во всем засыпанном снегом городе начали бить, бить и звенеть рождественские колокола. Они окружали меня и мчались за мной, пока я что-то выкрикивал, спотыкался в снегу и лелеял свое безумное желание. Дурак, думал я. Он же мертв! Вернись! Но что, если он будет жив, один лишь час этой ночью, и я не п_р_и_д_у, чтобы отыскать его? Я был уже за городом, без пальто и шляпы, но разгоряченный бегом; соленая маска замерзала на моем лице и хлопьями отлетала прочь при каждом прыжке по середине пустой дороги, по которой я бежал под веселые переливающиеся звуки колоколов. Порыв ветра остановил меня за углом, где меня ждала темная стена. Кладбище. Я стоял возле массивных железных ворот, глядя сквозь них невидящими глазами. Кладбище напоминало руины древнего форта, взорванного столетия назад, с монументами, глубоко похороненными под снегом нового ледникового периода. Внезапно я осознал, что чудеса невозможны. Неожиданно ночь превратилась лишь в вино, разговоры и глупое упрямство, и в мой бег без причины, если не считать моей веры, глубокой веры в то, что что-то с_л_у_ч_и_л_о_с_ь здесь, в этом снежно-мертвом мире... И я был настолько переполнен зрелищем нетронутых могил и снега, на котором не было ни единого отпечатка ноги, что с радостью утонул бы в нем и умер сам. Я не мог вернуться в город и увидеть Чарли. Мне стало казаться, что все это какая-то злая шутка или же результат его дикой способности угадывать чужие сокровенные желания и играть ими. Н_е_у_ж_е_л_и он шептал у меня за спиной, давал обещания, подталкивал меня на это? Боже! Я прикоснулся к воротам. Что было здесь? Лишь плоский камень с именем и надписью "Родился в 1888, умер в 1957", надписью, которую было трудно разыскать даже в летний день, потому что она заросла густой травой и присыпана опавшими листьями. Я отнял руку от железной калитки и повернулся. И в это же мгновение судорожно вздохнул. Из горла вырвался крик. Потому что я почувствовал что-то за оградой, возле будки привратника. Почудилось ли мне там слабое дыхание? Сдавленный крик? Или дувший оттуда ветер был чуть теплее? Я судорожно ухватился за калитку и уставился в темноту перед собой. Да, вон там! Очень слабый след, словно села птица и пробежала между врытыми в землю камнями. Еще миг, и я потерял бы его навсегда! Я завопил, побежал, подпрыгнул. Никогда за всю свою жизнь я не прыгал так высоко. Я перемахнул через ограду и упал на другой стороне с криком, вырвавшимся изо рта. Помчался к будке привратника. Там в тени, спрятавшись от ветра и прислонившись к стене, стоял человек с закрытыми глазами и сцепленными на груди руками. Я посмотрел на него дикими глазами. Рванулся вперед, чтобы рассмотреть. Я не знал этого человека. Он был стар. Очень, очень стар. Должно быть, от отчаяния, я застонал. Потому что старик поднял дрожащие веки. И его глаза, смотрящие на меня, заставили меня крикнуть: - Отец! Я потащил его туда, куда падал слабый свет фонаря и ложился полуночный снег. А голос Чарли, далеко в заснеженном городе, все умолял: "Нет, не надо, уходи, беги. Это сон, кошмар. Остановись". Стоявший передо мной человек не знал меня. Как птицы, застигнутые порывом ветра, его странные, но знакомые глаза метались по мне. "Кто это?" - читалось в них. Затем изо рта его вырвался ответ: - ...ом! ...ом! Он не мог выговорить "т". Но он произнес мое имя. Словно человек, стоящий на краю обрыва в страхе, что земля может снова обрушиться и поглотить его, он вздрогнул и ухватился за меня. - ...ом! Я крепко сжал его. Он не упадет. Сцепившись в объятиях и неспособные сделать ни шагу, мы стояли и медленно раскачивались, двое, ставшие одним, среди бушующей метели. "Том, о, Том" - снова и снова со стоном произносил он. Отец, дорогой, думал я, и произносил вслух. Старик напрягся, потому что за моим плечом он, должно быть, впервые как следует разглядел могилы, безмолвные поля смерти. Он резко вдохнул, словно крикнув: "Где мы?" И хотя лицо его было очень старо, в момент, когда он понял и вспомнил, его глаза, щеки, рот дрогнули и стали еще старше, говоря "Нет". Он повернулся ко сне, словно ожидая ответа, какой-то охраны его прав, защитника, который мог бы сказать "нет" вместе с ним. Но в моих глазах была холодная правда. Теперь мы оба посмотрели на неясную дорожку следов, петлявшую среди могил от того места, где он был похоронен много лет назад. Нет, нет, нет, нет, н_е_т! Слова вылетали из его рта. Но он не мог произнести "н". И получилось извержение: "...ет ...ет ...ет ...ет!" Отчаянный, надломленный крик. И затем еще один вопрос отразился на его лице. - Я знал это место. Но п_о_ч_е_м_у я здесь? Он сжал меня руками. Посмотрел на свою впалую грудь. Бог наградил нас жестокими дарами. Самый жестокий из них - память. Он вспомнил. И начал расслабляться. Вспомнил, как трепетало его тело, замерло его сердце, захлопнулась дверь в вечную ночь. Он стоял в моих руках очень прямо. В его глазах отражались мелькавшие в голове мысли. Должно быть, он задал себе самый страшный вопрос: - К_т_о сделал это со мной? Он поднял глаза. Его взгляд уперся в меня. - Ты? - спрашивал он. Да, подумал я. Я захотел, чтобы ты был жив сегодня ночью. "Ты!" - закричали его лицо и тело. И затем, вполголоса, последний вопрос. - Зачем? Теперь настала моя очередь замереть в раздумьи. В самом деле, зачем я это сделал? Как только могло прийти в мою голову желание этой ужасной, душераздирающей встречи? Что следовало бы мне сейчас сделать для этого человека, незнакомца, этого старого, потрясенного, напуганного ребенка? Зачем я обнадежил его лишь для того, чтобы послать его обратно в землю, в могилу, к беспробудным снам? Приходила ли мне в голову мысль о последствиях? Нет. Голый порыв вырвал меня из дома и забросил на это поле мертвецов как камень на поляну. Зачем? Зачем? Мой отец, этот старик, стоял теперь, дрожа, в снегу, и ждал моего безжалостного ответа. Снова став ребенком, я не мог выдавить из себя ни слова. Часть меня знала ту правду, которую я не мог сказать. Неразговорчивый с ним при жизни, я стал еще более нем рядом с этой проснувшейся смертью. Правда металась в моей голове, кричала каждой частицей моей души и тела, но не могла прорваться к языку и сорваться с него. Мои крики застыли внутри меня. Время шло. Этот час скоро пройдет. Я теряю возможность сказать то, что должно быть сказано, что следовало сказать тогда, когда он был теплый и ходил по земле много лет назад. Где-то на другом конце страны колокола пробили половину первого этого рождественского утра. Снег падал хлопьями на мое лицо вместе со временем и холодом, холодом и временем. "Зачем?" - спрашивали глаза моего отца, - "зачем ты привел меня сюда? " - Я... - и тут я остановился. Потому что его рука сжала мою. Его лицо нашло свою собственную причину. Это был и его шанс, е_г_о последний час, чтобы сказать то, что он хотел сказать мне, когда мне было двадцать или четырнадцать, или двадцать шесть. Неважно, если я онемел. Здесь, среди падающего снега, он мог найти покой и уйти своим путем. Его рот приоткрылся. Ему было трудно, мучительно трудно произнести старые слова. Лишь дух его внутри истлевшей плоти мог агонизировать и задыхаться. Он прошептал три слова, которые тут же унес ветер. - Что? - выдавил я. Он крепко ухватился за меня и попытался удержать свои глаза открытыми. ему хотелось спать, но сначала его рот открылся и прошептал снова и снова: - ...я... лю... яяяя! Он замолк, задрожал, напрягся и попытался крикнуть снова: - ...я... блю... тебя! - Отец! - крикнул я. - Дай мне сказать это _з_а_ т_е_б_я! Он замер и стал ждать. - Ты пытался сказать "я... люблю... тебя?" - Д-а-а-а! - крикнул он. И, наконец, у него очень ясно вырвалось: - Да! Да! - Папа, - сказал я, обезумев от счастья, боли и утраты. - Папа, милый, я люблю _т_е_б_я. Мы обнялись. И стояли. Я плакал. И увидел, как из какого-то невозможного колодца внутри его ужасной плоти выдавилось несколько слезинок, и, задрожав, заблестели на его веках. Так был задан последний вопрос и получен последний ответ. Зачем ты привел меня сюда? Зачем это желание, этот дар, эта снежная ночь? Потому что нам надо было сказать, прежде чем двери будут захлопнуты и навсегда закрыты на замок, то, что мы никак не могли сказать за всю жизнь. И теперь это было сказано, и мы стояли, держась друг за друга, в этой глуши, отец и сын, сын и отец, части одного целого, внезапно перемешанные радостью. Слеза замерзли на моих щеках. Мы долго стояли на холодном ветру, заметаемые снегом, пока не услышали, как пробило двенадцать сорок пять, а мы все стояли в снежной ночи, не сказав больше ни слова - не нужно было больше ничего говорить - пока, в конце концов, наш час не кончился. И над все белым миром пробившие в это рождественское утро колокола прозвучали в час как сигнал о том, что дар кончился и ускользнул из наших онемевших рук. Отец обнял меня. Замер одинокий удар колокола. Я почувствовал, что отец шагнул назад, на этот раз легко. Его пальцы коснулись моей щеки. Я услышал, как он ушел. Звук его шагов замер вместе с криком внутри меня. Я открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как он идет, уже метрах в ста от меня. Он повернулся и махнул рукой. Завеса снега скрыла его. Как смело, подумал я, идешь ты сейчас туда, старина, и без колебаний. Я зашагал в город. Я выпил с Чарли, сидя у огня. Он посмотрел на мое лицо и поднял молчаливый тост за то, что прочел на нем. Наверху меня ждала постель, похожая на большой белый сугроб. Снег за моим окном шел на тысячу миль к северу, пять тысяч к западу, две тысячи к востоку, сотню миль к югу. Он падал везде и на все. Падал и на две цепочки следов за городом: одна вела в город, другая терялась среди могил. Я лежал в снежной постели. Я вспомнил лицо отца в тот момент, когда он помахал мне, повернулся и ушел. Это было лицо самого молодого и счастливого человека из всех, что я видел. Тут я уснул и перестал плакать.

Last-modified: Mon, 10 Aug 1998 07:11:27 GMT
World LibraryРеклама в библиотекеБиблиотека не предназначена для детей! Проект Либмонстра, партнеры БЦБ - Украинская цифровая библиотека и Либмонстр Россия https://database.library.by