Габриэль Гарсия Маркес. Незабываемый день в жизни Бальтасара


 Рассказ
 © Copyright Перевод с испанского Ростислава РЫБКИНА
 Форматирование и правка: Б.А. Бердичевский


     Клетка  была  готова,  и  Бальтасар, как он обычно делал с
клетками, повесил ее под  навес  крыши.  И  он  еще  не  кончил
завтракать,  а  уже все вокруг говорили, что это самая красивая
клетка на свете. Столько  народу  торопилось  ее  увидеть,  что
перед домом собралась толпа, и Бальтасару пришлось снять клетку
и унести назад в мастерскую.
     -- Побрейся,  --  сказала  Урсула,  --  а  то  ты похож на
капуцина.
     -- Бриться сразу после  завтрака  плохо,  --  возразил  ей
Бальтасар.
     У него была двухнедельная борода, короткие волосы, жесткие
и торчащие как грива у мула, и лицо испуганного ребенка. Однако
выражение  этого  лица  было  обманчиво.  В  феврале Бальтасару
исполнилось тридцать, в незаконном и бездетном  сожительстве  с
Урсулой  он  пребывал уже четыре года, и жизнь давала ему много
оснований  быть  осмотрительным,  но   ни   одного   --   чтобы
чувствовать  себя  испуганным.  Ему  не приходило в голову, что
клетка,  которую  он  только  что  закончил,  может  показаться
кому-то  самой  красивой на свете. Для него, делавшего клетки с
самого детства, эта последняя работа  была  лишь  чуть  трудней
первых.
     -- Тогда  отдохни,  -- сказала женщина. -- С такой бородой
нельзя выйти на люди.
     Он послушно лег в гамак, но  ему  то  и  дело  приходилось
вставать   и  показывать  клетку  соседям.  Урсула  сначала  не
обращала на нее никакого внимания. Она была недовольна, что  он
совсем  перестал  столярничать  и  две  недели  занимался одной
только клеткой, плохо спал, вздрагивал, разговаривал во  сне  и
ни  разу  не  вспоминал о том, что надо побриться. Но когда она
увидела клетку, ее недовольство прошло.  Пока  Бальтасар  спал,
Урсула выгладила ему рубашку и брюки, повесила их на стул рядом
с  гамаком и перенесла клетку на стол, в комнату. Там она молча
стала ее разглядывать.
     -- Сколько ты за нее получишь? -- спросила она,  когда  он
проснулся после сиесты.
     -- Не  знаю, -- сказал Бальтасар. -- Попрошу тридцать песо
-- может, дадут двадцать.
     -- Проси пятьдесят, -- сказала Урсула. -- Ты недосыпал две
недели. И потом она большая. Знаешь, это самая большая  клетка,
какую я только видела.
     Бальтасар начал бриться.
     -- Думаешь, дадут пятьдесят?
     -- Для  дона  Хосе  Монтьеля такие деньги пустяк, а клетка
стоит больше, -- сказала Урсула. --  Тебе  бы  надо  шестьдесят
просить.
     Дом  плавал  в  удушающе-знойной  полутени,  и от стрекота
цикад жара казалась  еще  невыносимей.  Покончив  с  одеванием,
Бальтасар,  чтобы  хоть  немного  проветрить, распахнул дверь в
патио, и тогда в комнату вошли ребятишки.
     Новость уже  распространилась.  Доктор  Октавио  Хиральдо,
довольный   жизнью,  но  измученный  своей  профессией,  думал,
завтракая в обществе хронически больной жены,  о  новой  клетке
Бальтасара.  На  внутренней  террасе,  куда они выносили стол в
жаркие дни, стояло множество горшков с цветами и две  клетки  с
канарейками. Жена доктора любила своих птиц, любила так сильно,
что кошки, существа, способные их съесть, вызывали у нее жгучую
ненависть.  Доктор  Хиральдо  думал  о  жене,  когда  во второй
половине дня,  возвращаясь  от  больного,  зашел  к  Бальтасару
посмотреть, что у него за клетка.
     В доме у Бальтасара было полно народу. На столе красовался
огромный  проволочный  купол,  в  нем было три этажа. Со словно
игрушечными переходами, с отделениями для еды и  для  сна  и  с
трапециями  в  специально отведенном для отдыха птиц месте, его
клетка казалась  макетом  гигантской  фабрики  по  производству
льда.  Не  прикасаясь  к  клетке, врач внимательно ее оглядел и
подумал, что на самом деле она превосходит даже то,  что  он  о
ней слышал, и несравненно прекраснее всего, о чем он мечтал для
своей жены.
     -- Настоящий подвиг фантазии, -- сказал он.
     Добрый, почти материнский взгляд его отыскал Бальтасара, и
доктор добавил:
     -- Из тебя получился бы прекрасный архитектор.
     Бальтасар густо покраснел.
     -- Спасибо, -- сказал он.
     -- Это  правда,  --  отозвался  врач.  У него были изящные
руки, и он был полный и гладкий, как  женщина,  бывшая  некогда
красивой,  а  голос его звучал как голос священника, говорящего
по-латыни. -- В нее и  птиц  не  надо  сажать,  --  сказал  он,
поворачивая клетку перед глазами любопытных, будто он предлагал
ее купить. -- Повесь между деревьями, и она сама запоет.
     Он  поставил  клетку  на  место, подумал немного, глядя на
нее, и сказал:
     -- Хорошо, я ее беру.
     -- Она уже продана, -- ответила Урсула.
     -- Сыну дона Хосе Монтьеля, -- объяснил Бальтасар.  --  Он
ее заказывал.
     Всем своим видом доктор выразил почтение.
     -- Он дал тебе образец?
     -- Нет,  просто  сказал, что ему нужна большая клетка, вот
как эта -- в ней будут жить две иволги.
     Врач снова посмотрел на клетку.
     -- Иволгам она не подходит.
     -- Подходит, доктор, --  сказал  Бальтасар.  Его  окружали
дети.  --  Все  размеры  точно  рассчитаны,  --  продолжал  он,
показывая на разные  отделения  клетки.  Он  ударил  костяшками
пальцев  по  куполу, и клетка торжественно запела. -- Проволоки
прочнее этой не найдешь, и каждое соединение спаяно  изнутри  и
снаружи.
     -- Даже для обезьяны годится, -- вставил кто-то из детей.
     -- Верно, -- согласился Бальтасар.
     Врач повернул к нему голову.
     -- Хорошо,  но  ведь  образца  он тебе не дал? И не описал
определенно? Просто: "Большая клетка для иволги". Верно?
     -- Верно, -- подтвердил Бальтасар.
     -- Значит, и раздумывать нечего, -- сказал врач.  --  Одно
дело  большая  клетка  для иволги, и совсем другое дело -- твоя
клетка. Кто докажет, что это  та  самая  клетка,  которую  тебе
заказывали?
     -- Это  она, -- сказал сбитый с толку Бальтасар. -- Потому
я ее и сделал.
     Врач досадливо поморщился.
     -- Ты  бы  мог  сделать  и  другую,  --  сказала   Урсула,
пристально глядя на Бальтасара, а потом повернулась к врачу. --
Вам ведь не к спеху?
     -- Я обещал жене принести ее сегодня.
     -- Вы  уж  извините,  доктор,  --  сказал Бальтасар, -- но
нельзя продать вещь, которая уже продана.
     Врач пожал плечами. Вытирая потную шею платком,  он  молча
уставился  на  клетку.  Не  отрываясь,  он  глядел  в  какую-то
невидимую для других точку,  как  глядят  на  исчезающий  вдали
корабль.
     -- Сколько тебе за нее дали?
     Бальтасар, не отвечая, отыскал взглядом Урсулу.
     -- Шестьдесят песо, -- сказала она.
     Врач все смотрел и смотрел на клетку.
     -- Очень хороша, -- вздохнул он. -- Удивительно хороша.
     Доктор  двинулся  к двери, улыбаясь, энергично обмахиваясь
платком, и тут же воспоминание об этом эпизоде начало  навсегда
стираться в его памяти.
     -- Монтьель очень богат, -- сказал он, выходя из комнаты.
     На  самом  деле  Хосе Монтьель не был таким богачом, каким
казался, но  был  готов  на  все,  чтобы  им  стать.  Всего  за
несколько кварталов отсюда, в доме, доверху набитом вещами, где
никогда  даже  не  пахло тем, чего нельзя было бы продать, он с
полнейшим  равнодушием   слушал   рассказы   о   новой   клетке
Бальтасара.   Его  супруга,  терзаемая  навязчивыми  мыслями  о
смерти, закрыла после  обеда  все  окна  и  двери  и  два  часа
неподвижно пролежала в полутьме с открытыми глазами, в то время
как  сам Хосе Монтьель сладко дремал. Его разбудил шум голосов.
Тогда он открыл дверь и увидел перед домом толпу, а в толпе  --
Бальтасара   с   клеткой,  свежевыбритого,  во  всем  белом,  и
выражение лица у него было  почтительно-наивное  --  то  самое,
какое бывает у бедняков, когда они приходят в дома богатых.
     -- Да  это просто чудо какое-то, -- с радостным изумлением
воскликнула супруга Монтьеля, ведя Бальтасара за собой  в  дом.
-- Ничего похожего я в жизни не видела!
     И,  возмущенная  бесцеремонностью толпы, вливавшейся вслед
за Бальтасаром в дверь патио, добавила:
     -- Нет, лучше вы несите внутрь, а то они превратят нам дом
бог знает во что.
     Бальтасар бывал в этом доме и  раньше  --  несколько  раз,
зная его мастерство и любовь к своему делу, его приглашали сюда
для выполнения мелких столярных работ. Однако среди богатых ему
было  не  по  себе.  Он  часто  думал о них, об их некрасивых и
вздорных   женах,   об   ужасающих   болезнях   и   неслыханных
хирургических  операциях,  и всегда их жалел. Когда он входил в
их дома, ноги плохо слушались  его,  и  каждый  шаг  стоил  ему
усилия.
     -- Пепе дома? -- спросил Бальтасар, ставя клетку на стол.
     -- В школе еще, -- ответила жена Монтьеля. -- Скоро должен
прийти.
     И добавила:
     -- Монтьель моется.
     В  действительности  же  Хосе Монтьель помыться не успел и
сейчас торопливо обтирался камфарным спиртом,  собираясь  выйти
посмотреть,  что  происходит.  Человек он был такой осторожный,
что спал, не включая электрического вентилятора, -- тот помешал
бы ему следить во сне за всеми шорохами в доме.
     -- Аделаида! -- крикнул он. -- Что там такое?
     -- Иди посмотри, какая чудесная вещь! -- ответила жена.
     Хосе Монтьель, тучный, с волосатой грудью и  накинутым  на
шею полотенцем, высунулся из окна спальни.
     -- Что это?
     -- Клетка для Пепе, -- ответил Бальтасар.
     Женщина посмотрела на него растерянно.
     -- Для кого? -- выдохнул Монтьель.
     -- Для  Пепе,  --  повторил  Бальтасар. -- Пепе заказал ее
мне.
     Ничего не произошло, но Бальтасару почудилось, будто перед
ним открыли  дверь  бани.  Хосе  Монтьель  вышел  в  трусах  из
спальни.
     -- Пепе! -- закричал он.
     -- Он  еще  не  пришел,  --  сказала  жена  вполголоса, не
двигаясь с места.
     В дверном проеме появился Пепе. Это  был  двенадцатилетний
мальчик  с  теми  же,  что  и у матери, загнутыми ресницами и с
таким же, как у нее, выражением тихого страдания на лице.
     -- Иди сюда, -- позвал его Хосе Монтьель. -- Ты  заказывал
это?
     Мальчик  опустил  голову. Схватив Пепе за волосы, Монтьель
заставил мальчика посмотреть ему в глаза.
     -- Отвечай!
     Тот молча кусал губы.
     -- Монтьель... -- прошептала жена.
     Хосе Монтьель разжал руку и резко повернулся к Бальтасару.
     -- Жаль, что так получилось, Бальтасар, -- сказал  он.  --
Прежде  чем  приступить  к  делу, надо было поговорить со мной.
Только тебе могло прийти в голову условиться с ребенком.
     Лицо его вновь обретало утраченное было  выражение  покоя.
Даже  не  взглянув  на клетку, он поднял ее со стола и протянул
Бальтасару.
     -- Сейчас же унеси и продай кому-нибудь, если  сумеешь.  И
очень тебя прошу, не спорь со мной.
     А потом, хлопнув Бальтасара по спине, объяснил:
     -- Мне доктор запретил волноваться.
     Мальчик  стоял словно окаменев. Но вот Бальтасар с клеткой
в руке растерянно  посмотрел  на  него,  и  тот,  издав  горлом
какое-то хриплое рычанье, похожее на собачье, бросился па пол и
зашелся криком.
     Хосе   Монтьель   безучастно   смотрел,   как   мать   его
успокаивает.
     -- Не поднимай его, -- сказал он. -- Пусть разобьет голову
об пол. А потом подсыпь  соли  с  лимоном,  чтоб  веселей  было
беситься.
     Мальчик визжал без слез; мать держала его за руки.
     -- Оставь его, -- снова сказал Монтьель.
     Бальтасар смотрел на мальчика, как смотрел бы на заразного
зверя в агонии. Было уже почти четыре. В этот час у него в доме
Урсула, нарезая лук, поет старую-престарую песню.
     -- Пепе, -- сказал Бальтасар.
     Он  шагнул  к  мальчику  и, улыбаясь, протянул ему клетку.
Мальчик вмиг оказался на ногах, обхватил  ее  по  высоте  почти
такую  же, как и он сам, обеими руками и, не зная, что сказать,
уставился сквозь металлическое плетение на Бальтасара.  За  все
это время он не пролил ни одной слезинки.
     -- Бальтасар,  --  мягко вмешался Хосе Монтьель, -- я ведь
сказал тебе: сейчас же унеси клетку.
     -- Отдай ее, -- сказала женщина сыну.
     -- Оставь ее себе, -- сказал Бальтасар.
     А потом, обращаясь к Хосе Монтьелю, добавил:
     -- В конце концов, для этого я ее и сделал.
     Хосе Монтьель шел за ним до самой гостиной.
     -- Не валяй дурака, Бальтасар, --  настаивал  он,  пытаясь
его  задержать.  --  Забирай  свою  штуковину и не делай больше
глупостей. Все равно не заплачу ни сентаво.
     -- Неважно, -- сказал Бальтасар. -- Я  сделал  ее  Пепе  в
подарок. Я и не рассчитывал ничего за нее получить.
     Пока Бальтасар пробивался сквозь толпу любопытных, которые
толкались  в  дверях,  Хосе  Монтьель,  стоя  посреди гостиной,
кричал ему вслед.  Он  был  бледен,  а  глаза  его  все  больше
наливались кровью.
     -- Дурак! -- кричал он. -- Забирай сейчас же свое барахло!
Не хватало  еще,  чтобы в моем доме кто-то распоряжался, дьявол
тебя подери!
     В бильярдной Бальтасара встретили  восторженными  криками.
До  сих  пор  он  думал, что просто сделал клетку лучше прежних
своих клеток и должен был подарить ее сыну Хосе Монтьеля, чтобы
тот не плакал, и что во всем этом  нет  ничего  особенного.  Но
теперь   он   понял,   что   многим   судьба  клетки  почему-то
небезразлична, и расстроился.
     -- Значит, тебе дали за нее пятьдесят песо?
     -- Шестьдесят, -- ответил Бальтасар.
     -- Стоит сделать зарубку в небесах, -- сказал  кто-то.  --
Ты  первый,  кому  удалось  выбить  столько  денег из дона Хосе
Монтьеля. Такое надо отпраздновать.
     Ему поднесли кружку пива, и он ответил тем, что заказал на
всех присутствующих. Так как пил  он  впервые  в  жизни,  то  к
вечеру  был  уже  совсем  пьян  и  стал  рассказывать  о  своем
фантастическом плане:  тысяча  клеток  по  шестьдесят  песо  за
штуку, а потом миллион клеток, чтобы вышло шестьдесят миллионов
песо.
     -- Надо   наделать   их  побольше,  чтобы  успеть  продать
богатым, пока те живы, -- говорил он, уже ничего не  соображая.
-- Все  они  больные  и  скоро  помрут.  Какая же горькая у них
жизнь, если им даже волноваться нельзя!
     Два часа без перерыва музыкальный  автомат  проигрывал  за
его  счет  пластинки.  Все  пили за здоровье Бальтасара, за его
счастье и удачу и за смерть богачей, но к часу ужина он остался
один.
     Урсула ждала его до восьми вечера с блюзом жареного  мяса,
посыпанного  колечками  лука. Кто-то сказал ей, что Бальтасар в
бильярдной, что он одурел от успеха и угощает  всех  пивом,  но
она  не  поверила,  потому что Бальтасар еще ни разу в жизни не
пил. Когда она легла, уже около  полуночи,  Бальтасар  все  еще
сидел  в ярко освещенном заведении, где были столики с четырьмя
стульями вокруг каждого и рядом, под открытым  небом,  площадка
для танцев, по которой сейчас разгуливали выпи. Лицо его было в
пятнах  губной  помады,  и,  хотя он был не в силах подняться с
места, он думал о том, что хорошо было бы лечь в одну постель с
двумя женщинами сразу. Расплатиться с хозяином ему было  нечем,
и  он  оставил  в  залог  часы, пообещав уплатить все на другой
день. Позже, лежа посреди улицы, он почувствовал,  что  с  него
снимают  ботинки,  но  ради  них ему не хотелось расставаться с
самым  прекрасным  сном  в  его  жизни.  Женщины,  спешившие  к
утренней  мессе,  боялись  на него смотреть: они думали, что он
мертв.



     Поступило: 23.07.1998 17:05
     Проверка: 23.07.1998 18:05

Last-modified: Wed, 05 Aug 1998 13:25:07 GMT













Проект Либмонстра, партнеры БЦБ - Украинская цифровая библиотека и Либмонстр Россия


https://database.library.by