Троскот Евгений. Никогда не ездите на такси

На главную | Поиск
Вы находитесь в Хранилище файлов Белорусской цифровой библиотеки

Я шел по улице Островидова. Идти на Греческую площадь мне не хотелось,
далеко. Хотя именно там ходили маршрутки к моему дому. Я стал ближе к дороге
и поднял правую руку. Автостоп. Ты едешь с водителем. Иногда ты с ним
разговариваешь, иногда нет. Иногда он противный придурок, иногда хороший
человек. У него будет плохое настроение, и он будет материться на всех
других водителей. "Научись ездить!", "Сосунок", "Ну, куда ты!". Будет
хорошее -- расскажет тебе про свою жену и двух детей. Ты полностью зависишь
от него. Ты умышленно даешь свою жизнь в его полное распоряжение. Ты -- на
его территории. Он лучше знает свою машину. Он может завербовать тебя в
секту, и ты даже ничего не поймешь.
Итак, я поднял правую руку. Девятка мягко сманеврировала, и подъехала
ко мне. Я открыл заднюю дверцу, так как на месте возле водителя сидела
молодая девушка.
На Королева, не доезжая Архитекторской, пятерочка -- выпалил я.
Садись, -- сказал водитель, средних лет мужчина в очках.
Девушка через минуту вышла. Я продолжал сидеть. Водитель обернулся ко
мне и улыбнулся. Улыбка. "Может пересядешь вперед, там тебе по росту не
удобно". Я глупо распадался на части, пересаживаясь на переднее сидение.
Сколько у тебя?
Метр 93, сказал я.
У меня 95, ответил водитель.
У нас было о чем поговорить с ним. И про джинсы, которые невозможно
купить, и про совпадающие у нас метр двадцать длину штанов, и про пиджаки на
размер больше, чтобы рост был хоть чуть-чуть более совпадал, и про куртки с
подстреленными рукавам, и про то, что чаще нам приходится покупать не те
вещи, которые нравятся, а которые подходят по росту. Мы смотрели друг на
друга и смеялись. Мы даже очень сблизились на какую-то минуту и со стороны,
наверное, были похоже на счастливых отца и сына.
А рубашки!!, -- задыхаясь хохотом, орали мы.
А свитера!!!
А ботинки!!, -- прокричал я, чуть ли не вытолкнув его в дверь.
Мы чуть не врезались в машину, едущую перпендикулярно к нам. Он резко
затормозил. Резина зажглась. В голове -- то же, что и от резкого
пробуждения. Сзади забибикали. Водитель завел машину, и мы поехали дальше.
Около двух минут он молчал, а я заливался краской.
А у меня с обувью проблем нет, 44-ый, -- вдруг сказал он.
"Простил", -- подумал я.
А у меня есть. 46-ой. Был я давно в Югославии, в Белграде, так там есть
магазин, где на витрине стоит огромный башмак, размера, наверное, 58-ого.
Он оживился.
А я работал в Белграде примерно полгода и знаю этот магазин,
обрадовался он.
Класс, -- улыбнулся я.
Меня удивляет, что люди там все ходят на базар, хоть часто цены в
магазинах гораздо меньшие, а они все равно едут на базар.
Я не сказал ему, что ездил туда для того, чтобы помогать маме и тете,
привозивших в Югославию всякую дешевку, которую в Белграде с удовольствием
раскупали, и что я сам стоял на базаре. Иглы для швейных машин,
пластмассовые хлебницы, искусственные цветы и всякая прочая муть, которая у
нас стоила копейки, там стоила дорого. На базаре к нам подошел молодой
человек и спросил: "Оптический прицел. Есть?". Я рассказал про это водителю.
Там оптика всегда дорого стоила, -- ответил он.
А была еще одна дурацкая история, -- начал рассказ я, -- я ходил по
югославскому базару и увидел, что продается брелок, который я до этого видел
только в иностранных фильмах. Брелок с кнопочками, когда на одну из них
нажимаешь, играет определенная мелодия. "Пошто коштуе?", -- спросил я
торговцев, -- "Осьмнадцать" -- ответили они. Я достал из кармана деньги,
отсчитал им восемнадцать тысяч. "Вася, подай брелок", сказала продавщица на
чистом русском языке. Так, я купил брелок в Югославии у русских людей.
Я был в Югославии в 91-ом году. Полгода был там, -- сказал он очень
задумчиво.
Не было возможности там остаться?
Была, если бы я уехал оттуда на день позже, я мог бы сразу получить
югославское гражданство.
Как это?
Я уезжал на следующий день после путча. Советские, а вернее не
советские, а уже украинские таможенники держали нас три часа. 18 августа это
было. Все страны, некоторые один день, а некоторые два, давали принять свое
гражданство, люди принимались со статусом беженцов.
Тогда еще был случай, -- продолжал он, -- меня спасло то, что я именно
украинец, а не русский. Когда мы отъезжали от югославской границы, там
творился беспредел. Нас догнала машина. Мы находились на нейтральной
территории. Нас с другом вывели из машины, заставили поднять руки и
приставили автоматы к голове, я лишь тихо молился, был уверен, что все,
жизнь моя закончена и чувствовал только легкое сожаление, что умру не на
родине. "Покажите документы", -- сказали они. "Что мне их хером доставать,
руки-то подняты?" -- спросил мой друг. После этого я плотно, до неимоверной
боли закрыл глаза, ожидая выстрела, это я сейчас так спокойно рассказываю,
тогда я дрожал от страха. Прошло несколько лет и я, наконец, открыл глаза.
Югославцы смеялись. Но убить они нас еще не передумали. Это можно было
понять по глазам. Глаза их были сужены, как у хищников, готовящихся бросится
на дичь. Хотя теперь, после шутки моего друга, они колебались. "Кто вы?" --
спросили таможенники. "Мы -- украинцы" -- ответили мы. "Украинцы?" -- они
широко улыбались и сказали несколько слов по-украински. Мы ответили. Как
потом оказалось, прямо перед нами проехал автобус с западенцами, а они уж
нашли общий язык с югославами. "Украина" -- кричали нам вслед таможенники,
-- "Украина". Мы улыбались и махали им руками. Нам не верилось, что мы живы.
"От, суки", -- сказал мой друг, и мы поехали на украинскую границу, где нас
ждали советские таможенники, про которых я тебе рассказывал.
Он очень естественно перешел на "ты", а я чувствовал невольное уважение
к человеку, который пережил подобное, и продолжал разговаривать на "вы". Да
я бы и не смог сказать ему "ты", после этого рассказа.
Он притормозил, подбирая голосующую девушку.
Вам куда?
Ильфа и Петрова Архитекторской.
Сколько? -- спросил мой водитель.
А сколько вы хотите? -- очень вежливо спросила она.
За четыре -- поехали.
Она молча села в машину. Видно было, что ее пугало сесть к двум таким
верзилам в машину, и хотя мы с ним оба были очкарики, а очкариков, как
известно, боятся не следует, она все равно была сильно напряжена. Мы
продолжали разговаривать с ним шепотом.
После нашего путча и Югославия развалилась, сильно он на нее повлиял. А
я еще и в Болгарии жил и в Румынии. В Болгарии тоже был один интересный
случай: мой отец очень хорошо знал болгарский, он тоже там работал, причем
намного дольше, чем я. Мы были в магазине и купили сервиз, положили его в
сумку, а сумку оставили на полу. Когда мы выходили из магазина, мы
столкнулись в дверях с русскими. Уступили им дорогу, они зашли, а мы вышли.
Но когда мы сели в машину, мама спросила нас: "Эй, а куда же вы дели
сервиз?". Мы вернулись в магазин. Делать нам этого не хотелось, мы понимали,
что никто нам уже его не отдаст. Однако мама настаивала. Мы зашли, русских
уже не было в магазине. Мой отец подошел к продавщице и спросил у нее
по-болгарски: "Извините, мы оставили сумку на полу, вы не видели?". На что
она ответила: "Да, да конечно, извините, что мы ее спрятали, просто здесь
были эти русские туристы, а они могли что-нибудь украсть". Мне хотелось
провалиться сквозь землю. Сказано это было с улыбкой, как простая, обычная
фраза. Мой папа с честью выдержал испытание, улыбнулся, попрощался
по-болгарски и вышел из магазина. Потом мы ехали в машине еще два часа и не
сказали друг другу ни слова. Никто не хотел разорвать эту стыдливую тишину.
Когда мы потом, уже в Украине, рассказывали всем эту историю, она уже не
была такой тягостной. Это была просто очередная зарисовка на тему:
"Отношение к нам в других странах". Мы смеялись над ней так же, как и над
тем, что в в русском языке есть очень много названий посуды для питья --
фужер, бокал, стакан, чашка, кружка, гранчак, стопка и прочее. Менталитет
наш. У северных народов, например, есть куча разных слов для названия снега.
Талый снег, первый снег, мокрый снег, давно лежащий снег, -- для всех этих
понятий у них существуют отдельные слова. У них снег. У нас -- водка.
А сейчас тоже можно получить статус беженца в Голландии, принимают они
украинцев там, только нужно пожаловаться, что боишься иметь здесь детей,
переживаешь за их будущее и прочий треп, -- сказал я.
У меня здесь уже и так есть двое. Мне уже поздно.
Мы замолчали. Приближался мой дом, приближалось наше расставание. Я в
уме подбирал слова, которые скажу ему, когда буду выходить.
Было очень приятно с вами познакомится, -- сказал я.
Счастливо, -- ответил он.
Я заплатил ему, делать мне это было стыдно, да и ему было тоже не по
себе.
До свиданья, -- еще раз попрощался я.
До свиданья, -- улыбнулся водитель.
Девушка с удивлением рассматривала нас, небось, думала: "Что за
идиоты?".
Я хлопнул дверцей и пошел домой. Машина тронулась и уехала. "Почему я
не попросил его телефон?" -- подумал я.

***

Я шел по дороге. Ко мне подбежала какая-то красивая игривая дворняжка.
Я машинально сказал ей: "Как дела?", сел на скамью и закурил. Домой идти не
хотелось. Мне было хорошо и здесь. День заканчивался. Стало темнеть, даже
окна не горели из-за плановых счетырехдошести отключений электричества. Дома
меня ждала жена. Пора было идти. В темноте, я наткнулся на мусорный
контейнер и разбил себе ногу. "Украина" -- подумал я, -- "да пошла она в
жопу, эта Украина".
Last-modified: Sat, 15 Jan 2000 15:39:52 GMT

Проект Либмонстра, партнеры БЦБ - Украинская цифровая библиотека и Либмонстр Россия

https://database.library.by